17 мая 2022 14:00
Нацисты не извинялись, не боялись, но в глаза нам смотреть не могли. Враг на «Азовстали» начал сдаваться
Спецкор «КП» проговорил с украинскими военными у подземного тоннеля на «Азовстали» несколько часов

Дмитрий СТЕШИН

Часть «азовцев» вышла из «Азовстали». По их словам, оставшиеся военные готовы продолжить сдачу комбината

Фото: Дмитрий СТЕШИН

Ранним утром, 16 мая, на позициях под стенами «Азовстали» началось шевеление. Из тоннеля под железнодорожными путями высунулся белый флаг, следом вылезли люди в чужой, темно-песчаной форме с синим скотчем на рукавах и амуниции. Вместе с «заводскими сидельцами» вылез мальчик Коля — на вид лет 15-16 – последний месяц он прожил на «Азовстали» практически на поверхности, в одной из заводских каптерок. Как можно догадаться, подросток свидетельствовал о доброй воле и готовности к диалогу. Этого диалога ждали давно. И наша переговорная группа и сами «азовцы», как их прозвали ополченцы – «ЧОП «Азовсталь».

Долгих четыре часа я просидел на позициях в каком-то размотанном в хлам административном заводском здании. Было очень тихо, и я впервые услышал, как орут жабы в реке Кальмиус, у них сейчас весенняя любовь. Мы ждали. Ждали, что вот-вот вся эта эпопея закончится и кто-то поедет домой, хоть на несколько дней на побывку, чтобы потом, если понадобится продолжить сражаться дальше.

К часу дня, рация заговорила внятно и строго: огонь не открывать, с 13.00 начнут работать саперы, вскрывать заминированный проход для сдающихся и разбирать завалы. Всем занять свои позиции, утроить бдительность, не допускать провокаций. Выход первой группы с ранеными в 15.00.

Время было обеденное, бойцы с сожалением отставляли или быстро доскребали банки с пайковыми мясорастительными консервами. Боец с позывным «Борзый» взял огнемет «Шмель» и прилаживая его за спину, бормотал: «От этих всего можно ждать. Позиции разминируют, наши огневые точки срисуют и как пойдут на прорыв…». Место для выхода сдающихся и выноса раненых было выбрано с умом – узкий проход под путями, вдоль насыпи по такому же узкому коридору между зданий. Под полным присмотром «Борзого»…

Шашлык на «Азовстали»
Проход для сдачи в плен оказался нерукотворным — между путей попала бомба, выбросила несколько тонн земли. Эту дыру, украинские боевики закидали ржавым, гнутым железом и заминировали чуть ли не в три слоя. Сейчас, эти же люди в чужой форме, быстро и сноровисто разбирали завал лопатами, а разобрав, двинулись между насыпью и нашим зданием. Наш боец, присевший возле бойницы, выцеливал врагов – до них было метров десять. «Азовцы» шли, иногда останавливались и приседали над какими-то темно-зелеными ящичками, присыпанными пылью. Это были самодельные мины из патронных цинков, набитые пластидом. Расчет на то, что танкисты не обратят внимание на привычный военный мусор – пустой патронный цинк. Но, некоторые мины были соединены проводами – их «азовские» саперы без колебаний резали. И все это происходило в полной тишине.

Кто-то из наших выкрикнул: «Что, соколики, навоевались? А ну, скажи как паляница правильно?». Но острослова никто не поддержал, задорный крик завял в тишине. Чужие все были с оружием, правда, автоматы закинуты за спину, пистолеты в застегнутых кобурах. «Азовцы» дошли до выхода из двора и в какой-то растерянности остановились. Перед ними раскинулась восхитительная в своей зелени и ширине пойма Реки. А с другой стороны Набережного проспекта притулился ресторанчик «Сармат». Вышедшие с завода были без преувеличений потрясены видом. Кто-то из чужаков выдохнул: «Эх, сейчас бы шашлычка!». И я, глядя на эту давно закрытую из-за войны кафешку, подумал о том же самом…

Черта милосердия
ОНИ не смотрели в асфальт, но и не смотрели нам в глаза. Все молодые, до двадцати и чуть больше. Очень крутая снаряга, у всех. Но оружие то же самое – вечный наш «Калашников». Они не были грязными, не были изможденными и испуганными. Скорее напряженными. На них пока были все положенные нашивки – от жовто-блакитных флажков, до «азовских» шевронов. И мы, с моим товарищем, ополченцем Владом, не знали, как нам себя вести. Он держал автомат практически наизготовку. Я, если честно, был готов повиснуть у Влада на плечах. Он на этой войне потерял все – дом в Полтаве, близких, друзей-однополчан, здоровье. Разменял на окопы лучшие годы мужской зрелости.

Я с Владом не разлучаюсь уже третий месяц и знаю, как иногда в нем закипает лютая, страшная злоба. Но Влад был спокоен. Наверное, с нами случилось то, что всегда происходит с русскими людьми, при виде сдающегося врага. Какие бы скотства и жесткости он ни творил, какие бы ни были кровавые бои накануне, есть такая невидимая черта, за которой включается милосердие. Нет, конечно, пленных могут потом и судить, но складывать прямо на поле боя курганы из отрезанных голов – не в нашей традиции. Влад заговорил первым, очень спокойно:

— Вы чего такие чистые? Вода, значит, есть?

Парень с окладистой бородкой, со Стечкиным в нагрудной кобуре, кажется, ждал этого вопроса:

— Есть вода. Техническая. Вон – «азовец» показал рукой в тактической перчатке на идущие черные трубы, — там ее тонны! И даже чай нормально можно заваривать. А вот с едой уже неделю беда. Мы тут яблоки нашли, ящик, так просто праздник был.

Я не удержался:

— А сколько вас там?

Парень со Стечкиным ответил одновременно и уклончиво и с солдатской смекалкой:

— Вы офигеете, сколько нас там еще.

Я достал камеру:

— У вас, наверное, последний шанс сказать родне, что вы живы. Могу записать ролики, вечером им закину.

Но, сниматься они не захотели, ни один.

Парень со Стечкиным оказался моим тезкой. Почти. Назвался Дмитро. Поговорили о бомбежках. По словам Дмитро, глушило страшно, жутко и только:

— Чтобы разбить бункер, надо три ФАБ-500 положить в одно место. Первая обваливает здание, вторая делает воронку, третья пробивает до бомбоубежища.

— А вы что делали во время бомбежек?

— В «Контр-страйк» по сетке рубились…

Влад еще раз осмотрел собравшихся и выдал диагноз:

— Если бы нас всех переодеть…ну, в спортивные костюмы, и посадить на лавочку в сквере, никто бы не понял, кто тут за что и за кого…

Повисла пауза, я, чтобы ее заполнить, заметил:

— Было бы все-таки интересно понять, из-за чего мы так кроваво…

18 летний «азовец» Назар из Львова оторвался от очередной мины и я первый раз за много месяцев услышал украинский язык живьем:

— Зтохнувши людын с людынами… (столкнули людей с людьми, по-укр.)

Дмитро заметил, что «все нормально же уживались» и сообщил, что он из Мариуполя. Но тут не согласился Влад:

— Я из Полтавы, уехал воевать в четырнадцатом году, потому что понимал, что мне там не ужиться. Вот мы все по-русски говорим. А русский-то гнобили, кучу законов напринимали!

Дмитро выдавил:

— Ну… да.

Но быстро собрался, мол, все это наши внутриукраинские дела были, а Россия зачем в это влезла? Я не ожидал от Влада такого ехидства:

— А вы что, хотели, чтобы вы нас просто всех поубивали, и никто бы не вступился? Вот за вас сейчас Европа и США, а за нас Россия. Нормально вам? И нам нормально. То есть ненормально молодость на войне гробить.

Дмитро заметил:

— Я тоже с 14 года воюю. Тоже молодость… того. Закончилась уже.

Влад оживился: «Где воевал»? Я оставил их разговаривать, и они проговорили час.

Появился наш офицер:

— Пойдемте дальше разминировать.

Мин еще было много – половина Набережного проспекта.

Проигравшие или побежденные?
Через час с завода вышла первая партия «захистников»… Перед проходом под путями они сдирали с себя пропотевшую броню, скидывали каски и оружие и уходили в плен. Они не чувствовали себя побежденными, скорее – проигравшими. Проигравшими одну битву. И еще, они верили в наше милосердие и точно знали, что им не будут простреливать ноги и выкалывать глаза. Как это делали «азовцы» с нашими пленными.

Первая партия уехала, и … почти сразу вернулась — уже с носилками. Понесли раненых прочь с завода. Нам «азовцы» говорили, мол «мы бы на заводе до Нового года сидели». Возможно, но раненые, судя по их состоянию, не дожили бы и до ближайшего воскресенья. И как мне объяснил неофициально один из наших переговорщиков, «процесс сдачи мы начали с акта милосердия». С этим было трудно поспорить. Вообще, не хотелось спорить ни о чем, сидя на рыхлой земле, под угрожающе-скрипящими взорванными рельсами. Проявился офицер из «Азова». По его словам, боевой костяк полка еще сидит на позициях, ждет, как пройдет первый день сдачи. У них есть интернет, и они жадно ловят каждое сообщение в Сети. Но всем уже ясно одно – «злочинной киевской владе живой «Азов» не нужен». Это, наконец-то поняли все.

В общем, по всем признакам, война в Мариуполе закончилась. Совсем!

Напоследок Влад меня удивил:

— Я после войны выпил бы с этим Дмитро.

— Простил их?

— Нет. Но он мне понравился, нам было бы о чем поговорить.

— Чем понравился?

— Он пока единственный, кто не прикидывался поваром и не юлил. Это достойный враг.

— Но мы их победили.

— Да. Но это было очень тяжело.

Стоит отметить, что ранее появилась информация, что раненых ВСУ из подвалов «Азовстали» вывозят на лечение в ДНР. Наш обозреватель Николай Варсегов комментирует эту новость:

«Правду сказать, у меня изначально было… непонимание этого решения с нашей стороны. Принимая вражеских раненых, включая нацистов азовцев, мы, конечно же, значительно облегчаем жизнь попрятавшимся под заводом всушникам. Теперь им не надо делиться скудными остатками воды и пищи с вышедшими из строя товарищами. Не надо тратить физические и моральные силы на помощь оным. А стало быть сдача в плен этих подвальных воинов затянется еще на некоторое время, сковав наших военных над «Азовсталью».

Не сомневаюсь, что так же думают многие россияне, переживающие за наших воинов и желающие скорой победы.

Но есть и другая, наверное, более ценная сторона медали — гуманизм. Большинство, полагаю, спасенных украинских раненых, как и их близких, переменят свое сознание ко всему происходящему. Включат разум, как это происходит с сотнями других военных украинцев, оказавшихся в нашем плену. То и дело мы видим на телеэкранах абсолютно адекватных людей, сдавшихся Российской армии, которые искренне заявляют, что не хотят воевать за жуликов и бандитов, захвативших на Украине власть. «Пришла повестка, меня забрали на фронт. А куда было деваться? Иначе тюрьма...».

Надо думать, что и среди раненых на «Азровстали» таких большинство. И по-человечески, а не для картинки, их жалко.

Украинская пропаганда изо всех сил пыжится показать Российскую армию варварской. Называет ее ордой, посягнувшей на их дутую демократию. Но весь мир видел, как украинские «демократы» в военной форме издеваются с садистской радостью над нашими военнопленными. На нашей стороне ничего подобного не происходит. Наоборот, у нас их нормально кормят, лечат, не унижают их человеческое достоинство. Мое личное мнение — издеваться над военнопленными это признак недочеловечности. Я удовлетворен, что в моей цивилизованной стране даже в легкой форме такого безобразия с пленными нет, какое происходит на Украине.

И эта гуманная акция по приему для лечения украинских раненых, она важна и для нас, дабы чувствовать себя порядочными людьми. И наплевать, что там про нас городят украинские и западные пропагандисты. Мы, россияне, гораздо выше их в моральном плане, как показывают события».