В настоящее время ходит много слухов по поводу нового витка развития взаимоотношений государства и Русской православной церкви: введения в структуру российской армии так называемых полковых священников. Сама идея не нова, такое сотрудничество государства с самой крупной религиозной организацией активно реализуется в Польше. Между государством и католической церковью заключен специальный договор – конкордат, предусматривающий дополнительное сотрудничество.

В частности, в ведение католической церкви передано попечение кладбищ, ранее находившихся в ведении муниципальных служб. По условиям конкордата браки, заключенные в католической церкви, признаются юридически законными и не требуют обязательной государственной регистрации. Государство обязуется субсидировать Люблинский католический университет и Краковскую теологическую академию. Церкви предоставляется возможность преподавать основы религии в школах и детских садах и организовывать высшее религиозное образование. Казалось бы, почему бы не сделать подобные преференции для России. Но если мы вспомним, сколько копий было поломано во время утверждения казалось бы совершенно невинной преамбулы к Федеральному закону «О свободе совести и о религиозных объединениях», то нетрудно представить, какой общественный резонанс вызовет доступ клериков к армейским структурам.

Безусловно, самыми первыми возмутятся правозащитники. Не секрет, что большинство (если не все) правозащитников защищают в судах честь и достоинство новых религиозных течений, недавно организованных сект или организаций, привезенных в Россию из-за рубежа и существующих на иностранные капиталовложения. Всплеск такой активности приходился на девяностые годы, когда был принят самый либеральный закон, касающийся религиозных объединений – О свободе совести и религиозных организациях». Не случайно, последующий закон 97-го года был принят в штыки правозащитными организациями и международными экспертами как реакционный. Поэтому, если православные священники будут находиться в армии, легко прогнозируется еще более жесткая реакция со стороны тех же лиц и так же легко можно предсказать, по каким основаниям будет строиться критика российской государственности. Как следствие возникнет осуждение со стороны международной общественности, и Россия получит еще один штришок к описанию как оси зла или отсталой страны бурых медведей.

То, что можно сделать в Польше, нельзя делать в России. Католицизм является международной корпорацией, и сотрудничество государства с ним говорит о его открытости. Русская православная церковь действует в пределах России и частично через свои епархии в других странах, рассматриваясь на международном уровне как религия для русских. Таким образом, то, что является объединением с другими странами в случае с Польшей, в случае с Россией свидетельствует об обособлении ее от других стран.

Вторая волна возмущения будет наблюдаться со стороны других религиозных течений, в том числе и среди тех, которые упоминаются в преамбуле к закону 97-го года в качестве неотъемлемой части «общероссийского исторического, духовного и культурного наследия» – «многомиллионный ислам, а также буддизм, иудаизм и другие традиционно существующие в Российской Федерации религии». В самом деле, почему государство делает ставку только на православие, если признает в качестве традиционных и другие религии?

Третья волна будет связана с общественной реакцией, особенно в тех республиках, где традиционными конфессиями считаются ислам и буддизм. Даже если представить, что для таких регионов будет сделала определенная оговорка, позволяющая привлекать в армейские части представителей других традиционных конфессий, вопрос не только не будет решен, а выйдет еще на еще один виток конфликта. С одной стороны, еще более агрессивные действия последуют со стороны правозащитных организаций и представителей новых религиозных течений, не получивших доступа к армии. С другой стороны, начнутся схватки внутри традиционных религий. Это нетрудно спрогнозировать, если вспомнить неоднородность буддизма, существование двух главных раввинов, отсутствие единого духовного центра у мусульман.

Как же быть с правами гражданина на свободу вероисповедания, если кому-то предоставляется право исповедоваться у православного священника, а кому-то не дозволяется молиться по пять раз в день? А если новобранец исповедует какие-нибудь не совсем традиционные культы, как будут реализовываться его права?

Хорошо, конечно, озвучивать надоевший тезис о том, что в России большинство населения причисляют себя к православным. Но достаточно сделать опрос, сколько православных и как часто посещают церковь, чтобы эта иллюзия была разрушена. К сожалению, социологические данные свидетельствуют о том, что мы живем в безрелигиозном обществе. А все заигрывания государства с церковными организациями больше похожи на политическую спекуляцию, чем на поиск духовного начала. Это не только подрывает доверие к государственным структурам, но и вызывает сомнение в действиях церкви как организации. Безусловно, одной из главных задач церкви является просвещение населения и привлечение в свои ряды новых сторонников, но пойдет ли ей на пользу «ура-патриотизм»? Не возникнет ли обратная реакция на православие как на вторжение государства в частную жизнь человека?

И как тут не вспомнить известную фразу: Богу – богово, кесарю – кесарево.

Евгения Светлая