Меня опять стали бить, пытать. Сначала они на ногах ногти – кроме больших двух пальцев — плоскогубцами все оторвали. На руках тоже хотели оторвать, но не получилось, ногти отрезанные были – они начали кожу плоскогубцами выкручивать. Рот открывали — я пытался закрыть — палкой открывали, зубы наждачкой терли. В рот гранату засовывали. На телефоне показывают тело с отрубленной головой, подвешено на крючке, без рук, без ног, весь истерзанный. «Вот, — говорят, — два часа назад он здесь был. Не скажешь, что ты это сделал, — то же самое с тобой будет.» Нож приставляли: «Сейчас, как барана, зарежем...» Затвор передергивали: «Молись...» Они много чего делали грязного, нехорошего, подробнее не могу сказать. Потом, видимо, вечер был – забросили в ту комнатку.

Третий день. Центр «Э»

Ну, я уже на третий день не хожу, нормально не говорю, даже на руки я не поднимаюсь. Как пенек сделался. Просто кричу сижу — что я сделаю? Мне нечего делать, кроме терпеть. Убьют — наслаждение, чтобы это мучение прекратилось. Они и не убивают, и не отпускают. Ну, третий день тоже избивали — но не так сильно.
— Они давали тебе пить, есть?

— Нет, и речи не было. Потом между третьим и четвертым днем, ночью пришел один русский, говорит: «Я не знаю, ты больной или...» – грязное слово сказал. «Я тебя не понимаю. Что ты за существо? Здесь через два дня или брали на себя или умирали...» Я лежу на полу. «Ну чего тебе? У тебя же дети, пожалей семью. Ну скажи, что ты это сделал. Ты нас тоже пойми – семью кормить же надо. Возьми на себя, а мы тебе за чистосердечное признание – годика два-три отсидишь – выйдешь. Новую жизнь начнешь…» Я говорю: «За что? За что я отсижу три годика?». Объясняю ему: «Я ничего не делал, этих людей не знал. Знал бы – сказал бы…» Невозможно же не сказать, когда с тобой такое делают. Потом зашли еще, начали снимать.

— Чем снимать?

— Телефонами. Когда пытали, тоже снимали. Издеваются, прикалываются. Потом ингуш один говорит: «Мы тебе форму приготовили, раз ты не признаешься. Сейчас в лес привезем, убьем тебя, оружие положим – вот ты у нас боевик. Мы на тебе по-любому деньги сделаем. Лучше ты признай — мы тебя посадим.» Другой говорит: «Зачем в лес? Давай до девятого мая подождем – чуть-чуть у него бородка отрастет. В эту их промжилбазу запустим, оружие дадим, убьем – и вот, убили амира Карабулака. Больше денег дадут...» И начали планировать – как будто у них уже эти деньги есть: «У меня ванну надо сделать», «Мне машину надо купить,» – как будто чай выпить, обычное дело. Почти всю ночь говорили-говорили. Потом уже наутро сказали: все, убивать везут.

перекрестная проверка потом выйдет боком. Так что, если уж допрашивают, то допрашивают реально причастного

там он ноет, что его матерным словом назвали — ну, что ж поделать — не в детском садике

По поводу воды и так далее — врет — сразу говорю.

пиздят и мемориальцы, и это *невинный* вьюноша, видимо, опять хотят бабла срубить через суд

Не секрет, думаю, для всех, что выигранные дела в суде — финансовые — пилятся с *жертвой*, свидетелями, правозащитниками и так далее.

пиздят и мемориальцы, и это *невинный* вьюноша

Я вообще–то настроен верить правохранительным органам. Но ко мне обратилась Светлана Ганнушкина (проклятая, алчная грантососка, да, Джамикс?), я разобрался по Читигову и теперь понимаю, что парень невиновен и была фальсификация. Значит, будем расследовать, виновные будут наказаны.

Спрашиваю: кто именно нашел взрывное устройство? Оказывается, нету такого — никто не признается. Говорят: был какой–то прикомандированный из Белгородской области, но он устройство не обнаружил, а только вынес. На самом деле все они прекрасно знают, что не было там никакой взрывчатки. Спрашиваю: кто протокол задержания оформлял? Вы что, не видели, в каком парень был состоянии?

выигранные дела в суде — финансовые — пилятся с *жертвой*, свидетелями, правозащитниками и так далее

Накануне, 29-го февраля, у матери Зелима был проведен обыск, в ходе которого, якобы, нашли взрывное устройство. Согласно протоколу, оно лежало в пакете среди детских вещей. Самого изъятия понятые не видели. Просто им потом показали черный целофановый пакет, замотанный скотчем, и сказали, что это — бомба. Никаких следов этой бомбы не осталось — ее, якобы, сразу же уничтожили на полигоне по причине взрывоопасности. Однако в журнале полигона взрыв не зафиксирован. Ни воронки, ни следов взрывчатки на указанном месте экспертиза также не обнаружила.

Пока я лежал в больнице в Назрани, ночью привели парня одного, Евлоев Руслан (имя изменено — РР), из Экажево. Он еле ходил, и все тело его было обожжено. Кожа полностью содрана на кистях, на пояснице — утюгом его пытали. Он был студент, мать — русская, учительница, отца нету. Он учился в Ростове на медицинском. Приехал к матери на каникулы. Утром ворвались к нему в дом, ничего не сказали — забрали, как и меня. То же самое: пакет одели, начали током бить. Сутки он у них провел — но страшно изуродован был. Они у него, якобы, оружие нашли, все из дома вынесли, телевизор, все-все — и дом подорвали. В больнице он дней десять пробыл — чуть-чуть замазали и в тюрьму отправили. Никакой судмедэкспертизы, ничего не сделали. Вот бы вам с ним поговорить — он такой умный, не как я! И очень мужественный парень. Я хоть здоровый был, спортом занимался — а он худой совсем. Но ничего на себя не взял. Подойдет ко мне, погладит: «Не переживай, Зелим, все будет на мази...» Он на меня глядит — ему меня жалко, а я на него гляжу — мне его жалко...

Мне, оказывается, врач давление мерял, а я думал, что она провода подсоединяет. Короче, у меня мутняк, я паникую.
«Скорую» мне не давали вызвать. По словам матери, я знаю — судья и прокурор сказали: никакой «скорой». Но дядька подошел к ним: «Если парень умрет, вам двоим не жить — вы наши понятия знаете». И они чуть-чуть задний дали, разрешили.

Береза подключился к выборам — проталкивает свою тему. Вот увидите — скоро пойдут суды над ветеранами чеченских войн.

Кавказские борзые
Председатель Комитета против пыток Игорь Каляпин рассказывает, как в Чечне исчезают люди и почему местные власти не расследуют такие преступления.

По одному нашему чеченскому делу проходил ни в чем ранее не замешанный учитель физкультуры Алауди Садыков. Этот пожилой уже человек работал в Грозном в бригаде по уборке улиц. И вот представьте себе: в один прекрасный день в 2000 году он разбирает завалы, мимо едет БТР, останавливается, и водитель спрашивает, как попасть на такую-то улицу. Садыков объясняет, а люди из БТРа говорят: «Нет, ты лучше залезай к нам, сам покажешь». Затем его привозят в подразделение СОМа (сводный отряд милиции. — Esquire), в котором служат милиционеры из Ханты-Мансийска, приковывают к батарее, отрезают ухо, прожигают раскаленным прутом ладонь, выбивают все зубы и через три месяца выбрасывают на обочину. Полуживой Садыков доползает до дома и на следующий день пишет заявление в прокуратуру. Чего от него добивались — не понятно. Просто мучили. Но заметьте — Алауди содержался в этом импровизированном концлагере, организованном на территории Октябрьского РОВД, с санкции прокурора, его прятали от приезжавших в Чечню европейских дипломатов… Личности милиционеров-садистов установили, и у нас, и у официального следствия есть их личные данные. Но все они вернулись в Ханты-Мансийск и продолжают служить в органах. Расследование застопорилось — по повесткам эти милиционеры в Чечню не поехали, а когда следователи сами отправились на опознание в Ханты-Мансийск, им сказали: «Убирайтесь отсюда подобру-поздорову. Мы своих не сдаем. Эти ребята — герои, они участвовали в контртеррористической операции». В результате Россия в октябре прошлого года проиграла Садыкову дело в Европейском суде по правам человека, и государство обязано выплатить жертве около 90 тысяч евро. То есть за подвиги «героев» из Ханты-Мансийска расплачиваемся все мы — налогоплательщики. А любители резать уши теперь гордо именуются полицейскими.

Кадыровцы

Боевые действия в равнинных районах Чеченской Республики давно закончились, но в этой — с виду благополучной — Чечне, где давно не стреляют, продолжаются похищения людей. Федеральные военнослужащие, которые совершали раньше подобные преступления, замазывали номера своих машин, надевали маски, и установить их личности было сложно. Сейчас такой проблемы нет: приходят свои же, местные милиционеры, известно, из каких подразделений, да и фамилии их известны — они даже показывают удостоверения, задерживают человека, уводят его из дома… И все — он исчезает. И вот из этих так называемых «кадыровских милиционеров», которые занимаются подобными вещами, за последние пять лет ни один не был привлечен к уголовной ответственности. Формулировки официальных документов: «Похищен неустановленными лицами». Хотя лица эти зачастую прекрасно известны всей округе.

Я даже не знаю, как на языке российского закона назвать то, что они делают. Похищения? Но ведь похищают обычно тайком, а здесь все делается открыто, подчас демонстративно. Задержания? Тоже неправильно, поскольку задержание предполагает ряд легальных мер: составление протокола, содержание в установленном законом месте, доступ адвоката и т.п… В международном праве есть наиболее адекватный термин — «насильственные исчезновения». Два года назад Россия подписала конвенцию ООН, направленную на борьбу с такого рода преступлениями. Но в Чечне люди как исчезали, так и продолжают бесследно исчезать. Когда родственники идут в Следственный комитет, уголовное дело возбуждается, но расследование по нему не ведется. Со временем такие дела просто кладут в архив; по данным «Мемориала», их около трех тысяч.

Кремль

Мне очевидно, что и ВОГОиП, и ФСБ имеют строгое указание сверху не трогать Кадырова и его людей, чтобы не дестабилизировать ситуацию в республике. По сути, у Кадырова абсолютный карт-бланш, и насколько я понимаю, от господина Путина лично.

Люди в Кремле полагают, что Кадыров — это единственная альтернатива войне. Он бармалей и людоед, но тем не менее удерживает в узде террористов и ваххабитов, а если Кадырова отдать под суд, то начнется беспредел. Это все неправда. Я точно знаю, что именно из-за угрозы со стороны людей Кадырова, из-за невозможности найти справедливость ближе Страсбурга очень многие молодые люди уходят в горы. Они просто устают бояться. И если люди, которые отвечают за силовую политику на Северном Кавказе, действительно думают, что они могут при помощи Кадырова постепенно нормализовать ситуацию, то они ошибаются. Ситуация не нормализуется, она — расползается, причем не линейно, а по экспоненте. Эти даудовы, цакаевы, делимхановы и прочие «чеченские полковники», считающиеся ближайшим окружением Кадырова и получившие в Чечне полный карт-бланш, привыкли к абсолютной власти. У них есть персональные войска, которые не подчиняются российскому закону. И они наслаждаются абсолютной безнаказанностью. Чеченские группировки, состоящие из представителей силовых структур и находящиеся под высоким покровительством, давно уже занимаются рэкетом в соседних республиках и по всей трассе «Дон» до самой Москвы. Они активно приобретают землю и недвижимость в Ставрополье и Краснодаре, устанавливают там свои порядки. И останавливаться они не собираются. Они располагают гигантскими деньгами, причем не только из бюджета, хотя и бюджет в Чечню идет порядочный: в десятки раз больший чем в регионы Центральной России, если пересчитывать на количество населения. При этом они фактически независимы от России — ее права, ее контролирующих органов, прокуратуры, ФСБ, Следственного комитета, суда — полный иммунитет. По сравнению с этими людьми правительство Дудаева было кучкой мечтателей.

В Ингушетии начался суд над Назиром Гулиевым и Илезом Нальгиевым — милицейскими начальниками, которых обвиняют в бесчеловечных пытках задержанных.