В выводах следствиях по делу пусек есть богословские потуги.

Среди них — квалификация прохода на солею (еще молча и еще — как подчеркивается в самом документе — в приличной одежде) как кощунства: «незаконно проникли в огороженную часть храма, предназначенную для совершения священных религиозных обрядов, чем кощунственным образом унизили вековые устои и основополагающие руководства Русской Православной Церкви» (http://mark-feygin.livejournal.com/87262.html).

Тут ненавязчиво отождествляются солея и алтарь, что уже не очень прилично.

А что это за государственные законы (а они наверно являются государственными, раз о них пишет гособвинитель), которые якобы запрещают всходить на солею?

Но главное — именно такой формулой следствием оскорбляется сама Церковь. Это же какими дебилами нас выставляет товарищ полковник, если пишет, что «вечными устоями и основополагающим руководством Церкви» может быть не Евангелие, а придуманный им запрет для мирян подходить к иконам иконостаса на солее!

Ну да, именно на том мы вечно и стоим — на запрете мирянам стоять на солее… А вот балканские Церкви не устояли — у них в порядке вещей то, что во время Богослужения и вне него миряне ходят по солее, целуют иконы местного чина иконостаса и передают в алтарь поминальные записки…

Вновь говорю: свой строгий вердикт от нашего имени полковник выносит еще просто факту молчаливаго подхода обвиняемых к амвону. Если бы он сказал банальную тавтологию — «восхождение на солею с кощунественной целью являетсс кощунством», это было бы логично (ну, тавто-логично). Но сам факт контакта мирянских подошв и солеи кощунством не является.

Впрочем, полагаю, что богословская ахинейскость обвинения ярко доказывает не-участие самой Церкви в этом судебном процессе. Если бы полковник согласовывал свои действия и слова с Патриархией, таких ляпов (их там много; желающие сами могут их найти и выставить; например — именование «самым священным местом Храма» не Престола, а амвона) не было бы.