Внимание, вопрос. Почему мы с самого начала на стороне заключенных, а не на стороне охраны? Почему мы верим этим, а не тем? Отчего так неубедителен кандидат исторических наук Мишанин? «Очевидно, что выброс негативной информации в сети интернет о деятельности уголовно-исполнительной системы Челябинской области направлен на дестабилизацию обстановки в исправительном учреждении». Бедный Мишанин, весь мир ополчился против белой и пушистой колонии номер шесть.

Алексей Севастьянов, местный уполномоченный по правам человека, утверждает, что двести человек отказались от пищи и сна: жаловались на избиения и поборы. Руководство колонии говорит, что никакой голодовки не было, а о поборах предпочитает молчать. Никаких доказательств нет ни у тюремщиков, ни у правозащитников. И вновь вопрос: почему мы верим этим, а не тем?

«Мы» — это риторическая фигура, это читатели «Сноба», да и то не все. Аудитория Первого канала, возможно, состоит из совсем других «мы» и, наоборот, проявит солидарность с тюремщиками. Столь же безоговорочную и столь же неоправданную. Мол, сами виноваты. Мол, мент врать не станет. Мол, все, кто попали в колонию, сволочи конченые по определению, и правильно их покрошили.

Но кем бы мы ни были и за кого бы мы ни стояли, вот самый главный вопрос: откуда вообще такой интерес к тюремным протестам? Когда рабочие бастуют, всем плевать, хотя по сути 90% россиян эти самые рабочие и есть. Когда московский средний класс выходит на улицы, журналистам интересно, но в общем людям тоже быстро становится все равно. Но стоило подать голос заключенным, как забурлило.

Тут, наверно, привычный страх за будущее, даже не страх, а какой-то пенитенциарный фатализм. От тюрьмы не зарекайся. Все там будем. Как веревочке ни виться… И это мудрый страх: в России на зону попадаешь легко, а главное, совершенно неожиданно. Художника сажают за хулиганство, ветеринара — за наркоторговлю, оппозиционера — за оскорбление чувств Его Величества. Сядешь и ты, дружок.

Есть и другой момент: романтика. Нет места хуже, чем тюрьма, но нет музыки популярней, чем блатняк. Про жизнь зоны у нас читают запоем, как про сладкие будни Беверли-Хиллс. Это же драма, Голливуд. «А над сырою могилой плакал отец-прокурор».