Несколько фрагментов из дневника американской приемной мамы. Владеющие английским могут прочесть дневник ТУТ. А это выдержки в переводе на русский.

«Я всегда думала, что нет ничего страшнее, чем смерть своего ребенка. Больше я так не считаю. То, что я сейчас говорю, кому-то может показаться кошмарным. Но если вы дочитаете до конца, вы меня поймете.

Честное слово, мне было бы легче пережить смерть моей дочери, чем ее жизнь в государственном „доме инвалидов“, где она живет сейчас. Просто вдумайтесь в это словосочетание — »дом инвалидов"…

Моей дочери пять с половиной лет. Она знает, что я — ее мама. Она знает, что я люблю ее. Но она не знает одного — КАК я ее люблю. Она не знает, что такое БЕЗУСЛОВНАЯ любовь.

Воспитатели в детском доме постоянно повторяют ей, что я не приеду за ней, если она сделает что-то не так. И она верит в это. И вот теперь, после того, как я обещала, что вернусь ровно через месяц и заберу ее домой (в дом, фотографии которого она каждый день пересматривает, где у нее будет старший братик и любящая семья), этого может не произойти! Ей могут сказать, что я не приехала, потому что она вела себя плохо или говорила плохие слова или просто была не такой, как надо.

Она может на всю жизнь лишиться семьи и остаться в детском доме, если «анти-закон», который сегодня ляжет на стол президента Путина, будет принят.

Я сидела в зале суда и слушала, как зачитывали отказное письмо ее биологической матери: «Я отказываюсь заботится о моей дочери», «Я отказываюсь забирать ее домой» и еще несколько раз «я отказываюсь». Потом зачитывали письма российских агентств по усыновлению, где слова «отказ» звучали уже от имени потенциальных российских семей-усыновителей. Документы из Дома ребенка и Дома инвалидов подтверждали, что НИКТО и НИКОГДА не навещал ее и не звонил, чтобы навести о ней справки. Мы были первыми…

«Почему вы хотите усыновить ребенка, у которого столько проблем?» — раз за разом задавала нам вопрос судья. «Вы говорите, что все понимаете, но я еще раз спрашиваю: вы уверены, что осознаете свою ответственность и готовы взять ее на себя?»

Да, уважаемый суд, мы все понимаем. Да, мы хотим забрать ее. Да, мы знаем, что все будет непросто, и тем не менее мы все равно хотим забрать ее. Мы понимаем, что если мы ее не усыновим, то скорее всего она никогда не обретет ни русских, ни иностранных родителей. Кроме того, мы просто любим ее. Мы уже считаем ее своей дочерью, она — частичка наших сердец. У меня на шее висит цепочка с двумя подвесками — это инициалы имен моего сына и моей дочери.

И вот 24 декабря, в Рождественский Сочельник, суд постановил удовлетворить наше прошение об усыновлении. В свидетельстве о рождении отныне будет написано, что я — ее мама, мой муж — ее папа, а ее имя отныне — Полина Джой Скаггс.

Но мы пока не можем забрать ее домой. По российскому закону мы должны выдержать 30-дневный «период тишины», в течение которого все участники процесса усыновления могут изменить свое решение.…