— Значит, часть средств была потрачена впустую?

— Города часто служат примером невероятной расточительности. Мы можем, допустим, наблюдать, как в Варшаве сносятся сейчас дома, строившиеся в 90-е годы и начале 2000-х, а на их месте планируется возвести более высокие здания. Капиталу нужно найти какой-то выход, и результатом этого явления становится хаотичная застройка: над городским пространством сложно удержать контроль, увеличиваются контрасты между старым и новым. В будущем это будет только усиливаться. Так происходит в Польше, но есть еще города бывшей ГДР, где устроили реконструкцию районов панельных домов. Сейчас они стоят пустыми и заново разрушаются. О мечте великих мыслителей-урбанистов, таких как Ле Корбюзье, — рациональном использовании капитала — сейчас нет и речи.

— Вы сказали, что в городах увеличивается контраст между богатством и бедностью. Сегодня в огороженных забором охраняемых жилых комплексах богатые дети выходят на детскую площадку, открывая калитку магнитной карточкой, а в то же время бедные дети играют в лужах или на помойках. Нужно ли создавать проекты районов для менее зажиточных жителей?

— В некоторой степени это делается, хотя, в целом, районы в метрополии возникают стихийным образом. Я был научным руководителем работы Кароля Куровского (Karol Kurowski), посвященной спонтанному появлению района в Лиме. Сам механизм его зарождения происходит по определенному плану: жители провинции, которым не хватает средств на жизнь, организуются в группы и приезжают в столицу. Они занимают городские пространства, в которых легко поселиться: разбивают палатки, как-то организуют свою жизнь. Потом они намечают улицы, со временем строят дома из более прочных материалов, а городские власти проводят им коммуникации (в основном, чтобы избежать вспышек эпидемий). Жизнь в таком районе становится более-менее сносной, хотя никто предварительно не намечал его план на карте.

— Некоторые лидеры-мечтатели, как бывший президент Бразилии Лула да Силва (Luiz Inácio Lula da Silva) пытались как-то направить эту бедность в цивилизованное русло.

— Лула делал это невероятно простым образом: денежную помощь в спонтанно возникающих районах получали только те, кто отправлял своих детей в школу. Беднейшие слои населения тем самым могли в перспективе продвинуться вверх по социальной лестнице. Вторым пунктом была борьба с группировками, торгующими наркотиками. В трущобах появлялись отделения полиции. Кроме того предпринимались действия санитарного плана: например, чтобы сбор и вывоз мусора стал выгоден жителям. Таким образом удалось по крайней мере уменьшить число людей, оказавшихся на отшибе общества, дать им шанс выбраться из нищеты.

— Будет ли город будущего, например в 2050 году, такой разделенной на гетто территорией контрастов?

— Сложно сказать, потому что в разных местах предпринимаются (порой неудачные) попытки интегрирования и перемешивания городских сообществ. Во Франции провели исследования на тему того, как сегрегация в школах влияет на обучение и успехи детей. Оказалось, что уже на начальном этапе школьного обучения интеграция детей, лишенных культурного капитала, и детей с большим культурным капиталом, дает дополнительные плюсы и первым, и вторым. Первые могут подтянуться, а вторые при этом ничего не теряют. Перемешивание подстегивает развитие: все учатся чему-то новому и полезному. Обучение детей из самых богатых семей в элитных частных школах лишь способствует появлению гетто и общественной сегрегации. Знакомство, интеграция, пребывание всех вместе формирует чувство общности. В противном случае получается атомизированное общество, разделенное на разные противоборствующие группы, это рождает отчужденность, а она — враждебность. Если мы кого-то не знаем, то естественно, что мы его боимся. Достаточно взглянуть, как изменились польско-немецкие отношения, с тех пор как мы стали чаще контактировать друг с другом.