Обычные люди представляют себе гомосексуала как пародию то ли на мужчину, то ли на женщину. Гей в их представлении — это некто, похожий на стилиста Сергея Зверева, кто визжит при виде мышки и плачет, если в магазине закончились ботинки мечты.

Но давайте разберемся, что такое эти «обычные люди». Когда мы так говорим, то представляем себе некий миф — точно так же, как эти «люди» мифологизируют геев.

Наш «обычный человек» — это немного православный семьянин, который, допустим, живет в маленькой квартире из трех комнат в Выхино. Каждый день ездит на работу на «Речной вокзал». Не любит жену, но изменять ему лень. Разве что однажды на корпоративный Новый год с дамой из отдела кадров. Источник знаний — телевизор. Путешествует в Турцию два раза в год. В принципе согласен с Мизулиной — если знает, кто она такая. Считает, что Pussy Riot по делу наказаны.

Это демонизированный «обычный человек». Наш условный антипод. Мы всего лишь приписываем этому образу те качества, которые считаем отвратительными или вульгарными.

Например, у моего отца, поэта Игоря Холина, не получилось работать на советскую власть. Он попробовал, но не выдержал. Он не стал знаменитым детским поэтом, хоть и мог (его стихи были в букваре). Он стал просто великим поэтом — и заодно человеком, который делал только то, что хотел. Это очень многое дает в смысле богатства ощущений.

Свобода, в том числе и сексуальная, дает человеку возможность уважать себя. Определять себя как личность, а не как одну из личинок, которых выводят для корма большой рыбы.

— Я все знаю. Все это я уже передумал и перешептал себе, когда лежал тогда в темноте… Все это я сам с собой переспорил, до последней малейшей черты, и все знаю, все! И так надоела, так надоела мне тогда вся эта болтовня!

Я все хотел забыть и вновь начать, Соня, и перестать болтать! И неужели ты думаешь, что я как дурак пошел, очертя голову? Я пошел как умник, и это-то меня и сгубило! И неужель ты думаешь, что я не знал, например, хоть того, что если уж начал я себя спрашивать и допрашивать: имею ль я право власть иметь? — то, стало быть, не имею права власть иметь. Или что если задаю вопрос: вошь ли человек? — то, стало быть, уж не вошь человек для меня, а вошь для того, кому этого и в голову не заходит и кто прямо без вопросов идет…

Уж если я столько дней промучился: пошел ли бы Наполеон или нет? — так ведь уж ясно чувствовал, что я не Наполеон… Всю, всю муку всей этой болтовни я выдержал, Соня, и всю ее с плеч стряхнуть пожелал: я захотел, Соня, убить без казуистики, убить для себя, для себя одного! Я лгать не хотел в этом даже себе! Не для того, чтобы матери помочь, я убил — вздор! Не для того я убил, чтобы, получив средства и власть, сделаться благодетелем человечества.

Вздор! Я просто убил; для себя убил, для себя одного: а там стал ли бы я чьим-нибудь благодетелем или всю жизнь, как паук, ловил бы всех в паутину и их всех живые соки высасывал, мне, в ту минуту, все равно должно было быть!.. И не деньги, главное, нужны мне были, Соня, когда я убил; не столько деньги нужны были, как другое… Я это все теперь знаю… Пойми меня: может быть, тою же дорогой идя, я уже никогда более не повторил бы убийства.

Мне другое надо было узнать, другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею…

делает это с мужчинами и не прочь надеть чулки.

Алексей всего лишь озвучил условную анкету на любом из секс-ресурсов. Средняя анкета среднего мужчины.

Как скоро люди уверятся, что Бог мало о них печется и что по смерти они обратятся в ничто, то они предаются совершенно необузданности своих страстей, думая, что им все позволено.

Бог мертв: но такова природа людей, что ещё тысячелетиями, возможно, будут существовать пещеры, в которых показывают его тень. — И мы — мы должны победить еще и его тень!