Мордовские «зоны», в одной из которых отбывает наказание Надежда Толоконникова, известны недоброй славой еще с советских времен. В этих колониях содержались политические заключенные Татьяна Великанова, Ирина Ратушинская, Татьяна Осипова. Член Московской Хельсинкской группы, участница самиздата, правозащитница Татьяна Осипова рассказала РС о своем лагерном опыте пребывания в Мордовии и о своем отношении к поступку Надежды Толоконниковой. Соавтор и подписант многих правозащитных заявлений 1970-х годов, автор многих правозащитных публикаций, в 1880 году Осипова была приговорена к шести годам заключения, а затем еще к двум годам тюрьмы за «злостное неповиновение администрации». В 1987 году после амнистии политзаключенным вместе с мужем, сыном правозашитника Сергея Ковалева, эмигрировала в США.

— Где вы отбывали наказание? В каких лагерях?

— Я отбывала первый срок в Мордовии. А затем мне добавили еще два года и перевели в Башкирию.

— Это где-то рядом с тем местом, где сейчас находится Толоконникова?

— Это не очень далеко, но, конечно, надо ехать на электричке. Наша Малая зона (ее называли Малой, потому что действительно там сидело только несколько человек) находилась при больничке таким аппендицитом. Остальные лагеря были расположены по железнодорожной ветке. Мы были знакомы больше со вторым лагерем, куда нас возили в ШИЗО и в ПКТ.

— Это была зона для политических заключенных?

— Да.У нас не было уголовников. В отличие от сталинских лагерей, уголовников и политических в наше время уже не смешивали. Через дорогу от нас располагалась мужская политическая зона, более изолированная, чем мы, и более многочисленная, но тоже отдельная.

— А как много было политических заключенных?

— У нас в женской зоне максимум было 11 человек, иногда даже и меньше — когда кто-то выходил на свободу или в ссылку, а новых еще не привезли.

— В чем заключалась работа? Чем занимались заключенные?

— В Малой зоне мы шили рукавицы – такие большие брезентовые рабочие рукавицы. Норма была не маленькая, но вполне выполнимая, особенно для тех, кто был помоложе. У нас работа была бригадная. Поэтому тех, кто не мог шить, мы освобождали от шитья. Кроме того, у нас в зоне не присутствовали дежурнячки, начальники отрядов и прочие. Они приходили время от времени. Так что, большую часть времени мы были предоставлены сами себе и могли время и работу распределять так, как мы считали нужным сами.

— У вас не было тех заключенных, которые «стучали» или выполняли какие-то заказы руководства зоной?

— Ну, как не было? Обязательно должен быть тот, кто стучит! Как же без этого?! Начальство без этого обойтись не может. Хотя у нас была подслушка проведена таким совершенно очевидным образом – провод шел через крышу. И видно было, как он в столовую выходил. Я сейчас не буду вдаваться в подробности кого и почему мы считали стукачем, но это было.

— А как вело себя по отношению к женщинам заключенным руководство зоны? За что вас могли наказать?

— Для того чтобы человека наказать, надо просто иметь этого человека. Если вы читали книгу Иры Ратушинской «Серый – цвет надежды», то вы, может быть, помните, как она описывает эпизод, который потом вошел у нас в поговорки. У Иры должно было состояться свидание. На нее написали рапорт, что она не надела косынку. Вообще, в зоне косынки не носили. Но как раз в этот день Ире накрутили волосы на бигуди, причесали. И чтобы ветер не растрепал волосы, именно в этот единственный день она была в косынке. Но на нее написали рапорт, что она была без косынки. Вот, пожалуйста, вам повод.

— Вам приходилось попадать в штрафной изолятор?

— Безусловно. И в Ишимбае, и в Мордовии я штрафной изолятор посещала неоднократно. Начальника колонии Она решила поставить зону на колени и потребовала, чтобы мы все пришили к одежде нагрудный знак. Мы отказались. После этого последовала серия наказаний. В конце концов, нас отправили в ШИЗО. Сначала несколько человек, а потом практически и весь лагерь. В ШИЗО нас отправляли во вторую зону, потому что своего ШИЗО у нас не было. Там мы общались с нашими соседками, что было приятно, с зэчками из этого лагеря, которые рассказывали немножко об условиях, в которых они находятся.

Кстати, они упоминали и 14-й лагерь, который все дружно не любили, считали, что там самые тяжелые условия. Поэтому, когда я узнала, что Толоконникову туда повезли, я вспомнила, что этот лагерь еще много-много лет назад имел плохую славу. Говорили, что там администрация особенно придирается, особенно жестокие наказания, особенно тяжелая работа. Так что, я думаю, что Толоконникову туда отправили не случайно. Администрация очень любит отправлять людей в такие лагеря, где наиболее тяжелый гнет.

— Вы несколько раз объявляли голодовку. Что служило причиной объявления голодовки?

— Часто это были несправедливые наказания кого-то из заключенных. Иногда мы объявляли голодовку на какой-то срок. Были голодовки однодневные по правозащитным поводам — в День политзаключенного, в День защиты прав человека. За это нас тоже часто отправляли в ШИЗО, потому что со временем голодовки стали считаться нарушением режима. Одна из голодовок у меня была за то, что не отправляли мои письма. Длинная очень голодовка у меня была, чтобы добиться положенного по закону свидания с мужем.

— Я знаю, что вам не давали провести медицинское обследование и угрожали тем, что вы не сможете иметь детей. Это такие методы были в то время?

— Эта голодовка была еще в Лефортове. Следователь Губинский как-то вызвал меня и сказал, что поступило заявление от Вани ( Иван Ковалев – муж Татьяны Осиповой – Е.П.), что я на свободе начала обследование. Кстати, может быть, не случайно меня арестовали именно в это время. Они любят это делать, когда человек наиболее уязвим. Кого-то арестовали перед годовщиной свадьбы. Меня арестовали, когда я проходила обследование. Губинский сказал, что, они могут продолжить обследование в «Лефортово», но только в том случае, если я буду сотрудничать со следствием. При этом он как бы нечаянно включил магнитофон, где мужской голос произнес, что женщина, когда обнимает, целует, она уже мать. Такую психологическую атаку мне устроил.

Я сказала, что я предпочитаю иголки под ногти, как более гуманный метод следствия. После чего и объявила голодовку. В Лефортове кормили насильственно, это чрезвычайно болезненно. Кровь хлещет. Зрелище было такое впечатляющее, что один из прапорщиков сказал: «Делайте со мной, что хотите, я в этом участвовать не буду».

В конце концов, после нескольких дней голодовки администрация уступила. Не знаю, насколько они действительно меня обследовали, или только изобразили, что обследуют, возят на анализы. Что они там проверяли, не совсем понятно, это осталось неизвестным. Но, по крайней мере, какие-то телодвижения они сделали, активность изобразили.

— Как вы оцениваете поступок Толоконниковой, объявившей голодовку по поводу отношения к заключенным в ИК-14?

— Толоконникова — молодец. Она правильно сделала. Может быть, я не совсем в курсе всех ее лагерных поступков, но сначала, несомненно, надо писать
Администрация колоний ведут себя разнуздано. Такое впечатление, что им уже никто не указ
заявление в прокуратуру, Главное управление лагерей, делать как можно более широко известными эти нарушения. Возможно, она все это делала. Тем более что вчера я увидела письма в Интернете, которое рассказывает ровно те же самые вещи о лагере, о которых она в своем письме пишет. Это действительно нечеловеческие условия, которые не изменилась, а, может быть, стали хуже по сравнению с тем, что было в лагерях 25-30 лет назад, когда мы сидели.

Сейчас администрации ведут себя разнуздано. Такое впечатление, что им уже никто не указ. Голодовка Толоконниковой привлекла такое внимание к этому лагерю — туда приехали с проверкой. Нашлись заключенные, которые не побоялись подтвердить информацию, которую она в своем письме изложила. Может быть, это поможет что-то изменить. Очень часто нужен кто-то, кто действительно решается сделать шаг. Иногда такой человек просто жертвует собой. Я надеюсь, что у нее все кончится хорошо.

— С правозащитниками согласились общаться не все — некоторые заключенные побоялись, что это может сказаться на их дальнейшей жизни в колонии.

— Несомненно, люди, у которых ничего нет, гораздо более уязвимы, чем те, у кого что-то есть. Речь ведь идет для них не о том, что они не смогут на курорт поехать или купить себе очередную шубку. Речь идет о том, что отнимут и то немногое, что у них есть, а может просто изобьют до смерти. Нельзя их винить за то, что они бояться. Да, это жалко, это горестно, что они, будучи в таких ужасных условиях, тем не менее, боятся за себя же заступиться, но это вполне понятно. Тем более, молодцы и Толоконникова, и другие девушки, которые смогли что-то сказать.

— По-вашему, тема политзаключенных и в ХХI веке еще не закрыта?

— Мне казалось раньше, что эта тема закрыта, а оказывается, в стране мало что изменилось. Может быть, и был период улучшения, но сейчас, похоже, все вернулось на круги своя.

— Можно ли назвать Надежду Толоконникову политзаключенной?

— Я думаю, что – да. То, за что посадили ее и ее подруг, представляется мне глупостью, но, тем не менее, у них были политические мотивы. И то, какой срок им дали, то, какой шквал в стране поднялся — это, безусловно, придает делу политическую окраску, — считает правозащитница Татьяна Осипова.

Уполномоченный по правам человека Владимир Лукин прокомментировал письмо Надежды Толоконниковой, в котором участница панк-группы Pussy Riot рассказала о тяжелых условиях в мордовский исправительной колонии №14. По мнению Владимира Петровича, девушку нужно перевести в другое исправительное учреждение. По его словам, это «наилучшее, что можно сделать в данной ситуации».

«Если, не дай Бог, что-нибудь произойдет, — ведь говорит она не только и не столько о заключенных, сколько о руководстве колонии, — будет очень неприятно для администрации, а, следовательно, и для всех», — сказал Лукин в интервью ведущему программы «Вести в субботу» Сергею Брилеву.

28 сентября 2013 | 17:02
Как сообщил «Эху Москвы» муж Толоконниковой Петр Верзилов, вот уже 40 часов у них нет никакой другой информации о самочувствии Надежды, кроме той, какую им сообщают сотрудники ИК-14.

Верзилов добавил, что считает, что администрация мордовской колонии идет на умышленное обострение ситуации, отказывая законным представителям интересов Толоконниковой в какой-либо связи с ней. «У нас есть все основания полагать, что жизнь и здоровье Надежды в этих условиях подвергается постоянной угрозе», — подчеркивает Верзилов.