Если в индустриальной экономике люди работали для денег и по графику (в 9.00 зашел в систему производственных отношений, в 19.00 вышел и пошел пить пиво с друзьями), то постиндустриальная экономика предлагает другую систему ценностей: сотрудник работает не просто за деньги, но за коврижки креативности и самореализации.

Отношения сотрудника и корпорации стали меняться с 60-х годов прошлого века. Новые технологии потребовали специалистов с высоким уровнем личных притязаний, самостоятельных и инициативных, способных быстро учиться, работать по гибкому графику, чутких к любым изменениям. Чем образованнее и амбициознее становился работник, тем сложнее было встроить его в систему жесткой иерархии «я начальник — ты дурак», и тогда творческое эго человека стало предметом управленческого интереса.

Основатель теории постиндустриального общества Дэниел Белл даже ввел специальный термин «революция участия», обозначающий перемену взаимоотношений людей и контор.

Гуру управленческой науки, архитектор современных корпораций знаменитый Питер Друкер описывает новую систему мотивации довольно цинично (на взгляд работника, разумеется, эффективного менеджера такой подход не покоробит): «интеллектуальными работниками следует управлять таким образом, как если бы они были членами добровольных организаций».

Эрзац-волонтерство хорошо описано в твиттере покойной Парамиты: «Возвращаюсь домой в полночь после трех тяжелых недель. Моя миссия выполнена», «Ухожу в два часа ночи из офиса. Дамы и господа, мне кажется, мы сегодня побили рекорд», «Сегодня мне снова, восьмой день подряд передали ключи от офиса. У меня нет никакой жизни, я все еще на работе. Кто-нибудь, пожалуйста, заберите у меня эти напитки». Чтобы не упасть, стахановка интеллектуального труда пьет энергетики. «Я заснула так сладко, как давно не спала. Но, как ни обидно, через час после этого мне пришлось встать, поскольку с работы позвонили три раза». В этом месте слышен голос Питера Друкера: «Работники интеллектуального труда не не ощущают, что их эксплуатируют как класс». Похоже, что и понятие «креативный класс» придумано для того, чтобы затемнить суть дела.

И вот после 30-часового марафона друзья ведут Парамиту в кафе, она теряет сознание, в «скорой» у девушки останавливается сердце, состояние комы, больница, смерть. Как и в случае с Эрхартом, корпорация заявляет, что переработки — личная инициатива сотрудника, на самом деле у нее был четкий график. Анонимный коллега Парамиты напротив, утверждает, что переработки были неписанным правилом, а чтобы получить премию, требовалось сидеть ночами и по выходным. Начальники покойной наверняка читали книги про эффективный менеджмент.

Изящная теория постиндустриализма обещала экономику знаний, доминирование класса интеллектуалов, меритократию, изменение статуса наемного труда, приоритет личностного развития, технологии, освобождающие от рутины и гуманизирующие среду. Дэнилл Белл писал: «Постиндустриальное общество основано на услугах, поэтому оно есть игра между людьми. Главное значение имеют уже не мускульная сила, энергия, а информация… Если доиндустриальное общество определяется через количество товаров, обозначающих уровень жизни, то постиндустриальное общество определяется качеством жизни, измеряемым услугами и различными удобствами — здравоохранением, образованием, отдыхом и культурой». Что называется, расскажите об этом молодым креативным покойникам. На деле реалисты опять сделали идеалистов тягловым сословием, продав им более изощренную модель успеха — образ человека свободного, креативного, широко информированного, подключенного ко всем соцсетям и гаджетам сразу.

Ключевым конкурентным требованием стала способность жить на предельных скоростях. «Живи быстро — умри молодым» — рок-н-ролльная максима богемы эпохи золотых (и как теперь выяснилось, медленных) 1960-х теперь применима к широким массам офисных трудящихся. Только вместо наркотиков и музыки — работа и энергетики.

«Примитивные организмы имеют медленно функционирующие нервные системы. Более развитая нервная система человека обрабатывает сигналы быстрее. То же верно о примитивных и о развитых экономических системах. С исторической точки зрения власть перешла от медленных к быстрым — говорим ли мы о видах или странах», — пишет еще один знаменитый футурист-постиндустриалист Элвин Тоффлер. Получается, что теперь конкурируют уже не носители знаний, а психофизиологические машины, арийцы с железными нервами, подключенные круглосуточно к потокам информации. А миром по-прежнему правят спокойные джентльмены, которые никуда не спешат и не отравляют свой организм ни медиа, ни мусорной едой. Миллионам интеллектуалов рассказали, что они тоже смогут залезть на вершину, где нет офисной текучки, а есть только власть над идеями и бюджетами. Значит, надо сражаться.

Но человеческая природа не успевает за технологиями, ей неведомы теории постиндустриализма, она не понимает, почему теперь считается обычным делом придумывать каждый день новые миры, но не спать и не есть, она в какой-то момент сдается — и человек оказывается в ночи перед монитором офисного компьютера, фиксирует в твиттере победу над самим собой и падает замертво. Ты победил, хотя и умер.

Что ж, это тоже успех. И даже посмертная короткая слава, на количество строк в этом тексте.

Екатерина Винокурова: Ну что. Вторая серия третьего сезона оказалась еще хуже первой — много юмора и сантиментов и что-то важное исчезнувшее. Вот эта легкость, интеллект, стройный сюжет на фоне дендизма и социопатии, все то, что мы любили — вместо этого какой-то новогодний винегрет для фанатов. Разочарована

Принципиальная постановка вопроса – у Александра Гнездилова: Да, это определенно смена формата. Не следует ли ее рассматривать как очередное звено гребаной цепи, вот в чем вопрос…

Джеймс Паркер в New York Times считает, что да. Все новые и новые экранизации «Шерлока Холмса», новые романы и фильмы о Джеймсе Бонде он воспринимает как верный знак обеднения коллективного воображения человечества: мы обречены вращаться в сужающемся круге иссякающей креативности, на нашей шее – удавка вторичности, высшей формой культурного выражения скоро станут ютьюбовские ролики:

«Творцы, полные кипучей энергии люди, вымерли, — писал в 1957 году Ивлин Во, — на их месте кормится и даже относительно преуспевает поколение, отличающееся элегантностью и разнообразной изобретательностью».

У нас нет Толкиена, или, другими словами, у нас есть только Джеффри Джейкоб Абрамс. Или Стивен Моффат, сценарист «Доктора Кто» с 2009 года и один из создателей (если это слово вообще к нему применимо) новой версии Шерлока Холмса с Бенедиктом Камбербетчем. Против Абраса и Моффата я ничего не имею; очевидно, они мастера своего дела – одаренные фигляры, мастера перетасовок и перелицовок. Их и в самом деле отличает элегантность и разнообразная изобретательность – придумки в их сценариях можно ведрами черпать.

Я говорю о том, что материал, с которым они работают, это по большей части не их материал. Они оперируют тропами, мемами, брэндами, джинглами, известными количествами, уже выработанными реакциями, оттенками вкуса, пользующимися успехом на рынке – и так далее, и тому подобное.

Критик культуры Саймон Рейнолдс назвал этот феномен «ретроманией» — его замечательная книга на эту тему вышла в 2011 году. Толкиен, конечно, тоже пользовался источниками, у него были чисто научные источники вдохновения, свои «Калевалы» и свои «Песни о Нибелунгах». Они, однако, были ближе к корню, к изначальному творческому импульсу. Благодаря чему «Властелин колец» — куда более питательное и самостоятельное «недотворение» (как называл его сам Толкиен), чем, к примеру, «Стартрек: Возмездие».

Впрочем, колонка Паркера завершается вполне оптимистически. Он обнаруживает двух настоящих героев, созданных нашей эпохой – Терминатора и Губку Боба Квадратные Штаны.

офисный мир шокировала новость о смерти 21-летнего стажера

Даже геморрой не успел заработать.

Я недавно прочитал книжку нобелевского лауреата, в которой научно доказано, что лениться — это норма.

Понятно, какой вожделенной целью после нескольких лет такой работы выглядит публикация в “career-making” издании: это морковка, за которой шёл годами. И понятно, с каким ощущением читаешь в письме из редакции фразу “We are happy to inform you about acceptance”. А вот пройти всю дорогу, до самого-самого конца, и эту морковку не получить…
(...)
В марте этого года, когда начался приём абстрактов на Society for Neuroscience Annual Meeting, они послали заметку туда: это значит, что написание статьи было в финальной стадии, и отсылать её в журнал они собирались вот-вот. Если уже не отослали. А потом в течение недели вышли две наши статьи, не оставившие от их проекта камня на камне. Теперь, если их и напечатают, то в журнале, который в карьерном смысле не влияет ни на что. Т.е. морковку мы у них вырвали прямо из зубов.

Не скрою, был у меня момент злорадства. Но совсем короткий, честное слово. Потому что очень быстро представил себя на месте тех постдоков: ощущение – хоть вешайся. Минут сорок потом сидел, и тупо перечитывал с экрана название абстракта. Том, который собирается съездить в Сан-Диего, описал мне, по сути, то же самое состояние: “Я подойду посмотреть на их постер, конечно. Но никаких вопросов задавать не буду. И бэйдж с фамилией сниму”.

Я недавно прочитал книжку нобелевского лауреата, в которой научно доказано, что лениться — это норма.

Однажды она написала твит «30 часов на работе, и силы еще есть» и через час умерла.

ему даже на сон времени жалко

даже перегруз на пользу здоровью

голос Питера Друкера: «Работники интеллектуального труда не не ощущают, что их эксплуатируют как класс». Похоже, что и понятие «креативный класс» придумано для того, чтобы затемнить суть дела.