Чем дальше, тем заповедники становятся большей ценностью. Потому что человек изменяет природу, к сожалению, в дурную сторону. Он разрушает механизмы самовоспроизводства жизни на земле. И в условиях нарастающих изменений особенно важно сохранять очаги экосистем, как можно менее затрагиваемых человеческой деятельностью. Эту функцию выполняют заповедники, и только они. Национальные парки эту функцию не выполняют. Мы демонстрируем этим законом, что нам плевать на эти вопросы, мы не принимаем всерьез угрозу разрушения окружающей среды человеком. Мир этим озабочен, а мы — нет.

Мы живем в бассейне, в который две трубы выливаются — деньги от продажи нефти и газа, а две выливаются — спорт и воровство. Эти четыре трубы государство старается контролировать. Все остальное идет самотеком.

— Вы следили за ходом принятия законопроекта с поправками? Это было весьма стремительно: в один день второе и третье чтения в Госдуме, а за сутки до Нового года — подпись президента.

— Как у нас законы принимаются? Законопроекты обсуждаются, но все обсуждения летят в мусорную корзину. И после первого чтения принимается второе чтение, которое является полной неожиданностью для всех: для общественности, науки. Так было с Водным кодексом, так было и с этим законом.

— Минприроды говорит, что будет изменять статус только семи заповедников, называя при этом четыре.

— Это оно сейчас так говорит. Но закон ему разрешает говорить не о семи, а о семидесяти заповедниках. Кому нужны эти обещания? Эти обещания — или признание в том, что совершена глупость, но тогда исправьте ее, законом исправьте! Или это маскировка, которая прикрывает подлость и глупость.

— В Минприроды объясняют необходимость перевода заповедников в нацпарки наличием людей на их территории. В одни ходят туристы — как в красноярский заповедник «Столбы», в других местные жители собирают ягоды и грибы.

— Надо повышать уровень охраны. Не поощрять нарушения природоохранного законодательства, а усиливать контроль за его соблюдением.

— Законом также вводится обязательная плата для всех за вход в национальные парки. Как вы оцениваете это решение?

— Во всем мире вход в нацпарки платный. Я только сильно опасаюсь, что в России не сумеют это организовать.

Три четверти посетителей будут благополучно ходить бесплатно. Три четверти собранных денег от той четверти, которая заплатит, будут разворованы и так далее.

Надо же думать, прежде чем принимать закон, как он реально будет реализован.

— Расскажите, как к заповедникам относились в то время, когда вы были министром природы? Тогда было создано большое количество заповедников.

— За время моего руководства — за 8,5 года — было основано 24 заповедника. Больше за такой же период времени такого количества никогда не было организовано. Еще, кстати, четыре национальных парка были созданы. Следующий — 101-й заповедник — был создан по подготовленным нами документам.

— А после этого лишь один был создан?

— После этого, почти за 14 лет, только один. Сейчас в России 102 заповедника. Что тут добавить.

— У вас была специальная система создания заповедников и нацпарков?

— Конечно. Заповедники организуются в двух случаях. Первый: когда вы хотите сохранить какой-либо уникальный природный объект, аналога которому в мире нет. И таких — большинство заповедников. И второй: когда вы хотите сохранить в неприкосновенности типичную систему. Такую, какие есть, но уничтожаются человеком.

— То есть у вас было направление на создание в первую очередь заповедников, а не нацпарков?

— Конечно. Нацпарки — это преимущественно коммерческое направление. Они выполняют определенные природоохранные функции, но эти функции конкурируют с получением дохода от эксплуатации природной системы.

А в заповеднике — только охрана природы, ничто с этим не конкурирует. Заповедник сохраняет природные экосистемы, ведет летопись природы, которая является бесценным научным документом.

Заповедник — это научно-охранная организация, а национальный парк — это коммерческая охранная организация, которая охраняет, чтобы получать доход.

— Получается, что с начала 2000-х у нас практически прекратилась работа по созданию заповедников.

— Получается так.

— Но этим должно Министерство природы заниматься?

— Естественно. Я просто не понимаю, как в Государственной думе существует комитет по природным ресурсам и экологии — и этот закон проходит без сучка-задоринки. Да этот комитет должен был в полном составе пикет устроить у кабинета спикера. А потом эти люди выходят и говорят: мы боремся за природу России.

— Есть сейчас еще территории, которые необходимо сделать заповедниками?

— Сколько угодно — и на Урале, и в Сибири. В европейской части надо было бы, конечно, выделить некоторое количество территории под заповедники.

Но то, что происходит сейчас на Северном Кавказе в районе пресловутых горнолыжных курортов, это просто чудовищно.

На Северном Кавказе надо было бы, безусловно, кое-что взять под охрану. В Карелии надо расширить заповедники и нацпарки. В Коми, где действительно сохранилось кое-что.

— Что же тогда может повлиять на изменение ситуации с заповедниками, если в правительстве принимают такие законы?

— Повышение культурного уровня людей. Воспитывать надо, учить. А по телевизору показывают чудовищную по идиотизму рекламу и спорт.

— Вы подписывали обращение к президенту с просьбой не принимать поправки?

— Да, мы еще надеялись, что закон не будет подписан президентом. Но он сказал, что закон подпишет, но надеется, что министерство будет его использовать разумно — что-то в таком духе.

Но, простите меня, закон не должен быть таким, чтобы рассчитывать на его разумное применение данным конкретным министерством.

Будет другой президент, будет другой министр, а закон останется тот же самый. Закон должен ставить на место министерство, а не министерство — закон. Все шиворот-навыворот.