Комментарии участников:
Продолжение:
“Русское мироощущение”, – писал Исайя Берлин, – “это совершенно цельный человек”. Вы не можете разделить свое существование на отсеки, смешивать свои ставки в жизни и жить с “разумными полумерами”. Если вы – музыкант, писатель, солдат или священник, это означает целостность, отдачу всей вашей личности призванию в чистом виде.
Русский дух – это не буржуазный, продиктованный экономическими условиями мир прагматичных единомышленников. Были такие радикалы, верившие в то, что на все должно смотреть через материалистическую призму. Однако это была реакция на доминирующую национальную тенденцию, когда проблемы рассматривались с моральной точки зрения, нежели с практической, а проблемы душевные выходили на авансцену.
В Средние века русская иконопись была выражением веры, которая была более наглядной, чем словесной, более таинством, нежели юридическим явлением. Достоевский безмерно верил в силу художника для решения социальных проблем. Мировые проблемы были обусловлены политически такими “корнями”, как мифы, моральные принципы и совесть. Красота могла спасти мир.
Даже в конце 1990-х можно было сесть побеседовать с российским интеллектуалом, и на фоне всех политических потрясений тех дней они могли рассуждать о природе русской души. Если на кухне неожиданно становилось темно, они не сказали бы “давай заменим лампочку”. Они бы часами продолжали говорить о настоящих, коренных проблемах русской души.
Многие из наиболее харизматических фигур в России находились в постоянном жизненном поиске чистоты. По позднему Толстому, например – вы могли жить в материальном изобилии, но быть внутри с гнильцой, а могли прожить чистую, простую крестьянскую жизнь.
Солженицын писал: “То и веселит, то и утверждает, что не все я задумываю и провожу, что я — только меч, хорошо отточенный на нечистую силу, заговоренный рубить ее и разгонять. О, дай Господи, не переломиться при ударе. Не выпасть из Руки Твоей”.
Весь этот духовный пыл, этот творческий экстремизм, романтический утопизм, вся трагическая чувственность, по крайней мере, некоторые из этих чувств – порождали действительно нехорошие политические идеи. Но они также производили имеющие большое влияние на весь мир культурные вибрации.
Пока остальной мир переживал индустриализацию, коммерциализацию и приспосабливался к полностью буржуазному стилю жизни, существовала и “контр-культура” сильнейших российских писателей, музыкантов, танцоров – романтиков, предлагавших совершенно другой “вокабюляр”, другой словарь для общения, другие пути мышления и внутренней жизни.
И вот все это закончилось.
Россия стала более нормальной страной, чем была, лучшим местом для проживания, как минимум – для молодежи. Но если вы подумаете о сегодняшнем культурном влиянии России на мир, вы сразу преставите Путина и олигархов. Сегодня страна выступает с позиции силы захвата и нечестным образом полученных денег.
Есть нечто печальное в сувенирных киосках в Санкт-Петербурге. Здесь продаются те вещи, которых россияне должны были бы, стесняться, которые унижали их: старые военные шапки, сталинистская дребедень и чашки с изображением полуголого Путина, что выглядит насмешкой. Из ста лучших университетов в мире нет ни одного российского, что некоторым образом изумляет, учитывая то, что страна столь потрясающе интеллектуальна.
Это отсутствие оставит свой след. Существовало столько “контр-культур” по отношению к доминантной культуре капиталистических достижений и буржуазных манер. Некоторые носили богемный характер, другие – религиозный или милитаристский. Но одна за другой эти контр-культуры увядали, делая все более тяжким воспринимать окружающий мир, видеть ситуацию с иных и более масштабных углов. Россия была источником такой контр-культуры, предлагая совершенно другую шкалу ценностей. Однако теперь тоже, в основном, это все в прошлом”.
С извинениями за громоздкость выражении авторской идеи Брукса – Владимир Каневский.
P.S.
Для справки:
Дэвид Брукс родился в Торонто. Отец – преподаватель литературы в Нью-Йoркском университете, мать изучала историю Великобритании в Колумбийском университете.
В разные годы автор писал для газет Chicago Tribune и Chicago Sun Times. В Чикаго он окончил местный университет по специальности история. После специализации в Стэнфорде Брукс получил работу в газете Washington Times, и с тех пор работает на разных должностях в различных изданиях. Сегодня – он один из ведущих колонки в New York Times.
Ему принадлежит несколько интересных книг, в том числе Bobos in Paradise (2000 год). А кроме того – социологическое исследование The Social Animal: the Hidden Sources of Love, Character and Achievment, отрывки из которого печатались в журнале The New Yorker.
Дэвид Брукс читает в качестве приглашенного профессора лекции в институте имени Терри Санфорда при университете Дюка. В 2013 он вел курс по теме “философское смирение” в Йeльском университете.
Комментатор издания Ottawa Citizen Дэвид Уоррен называет Брукса “искушенным ученым”, “республиканцем, который хотел бы быть похожим на либерала”. Сам он говорит, что имел либеральные воззрения прежде, чем “прислушался к своим чувствам”. До 2003 года он был сторонником вторжения в ирак, однако весной 2004 года несколько изменил свои убеждения, потеряв прежний оптимизм по поводу ведения войны в чужой стране.
Критики часто ругают журналиста и писателя за то, что он часто высказывает мнения, базирующиеся на стереотипах и представлениях, которые выдают желаемое за действительное. Некоторые говорят, что он занимается “излишним обобщением”, когда речь идет о социологических работах.
В 2004 году Дэвид Брукс стал основателем премии Sidney Awards, которая присуждается лучшим журналистским работам в области политики и культуры по итогам года.
“Русское мироощущение”, – писал Исайя Берлин, – “это совершенно цельный человек”. Вы не можете разделить свое существование на отсеки, смешивать свои ставки в жизни и жить с “разумными полумерами”. Если вы – музыкант, писатель, солдат или священник, это означает целостность, отдачу всей вашей личности призванию в чистом виде.
Русский дух – это не буржуазный, продиктованный экономическими условиями мир прагматичных единомышленников. Были такие радикалы, верившие в то, что на все должно смотреть через материалистическую призму. Однако это была реакция на доминирующую национальную тенденцию, когда проблемы рассматривались с моральной точки зрения, нежели с практической, а проблемы душевные выходили на авансцену.
В Средние века русская иконопись была выражением веры, которая была более наглядной, чем словесной, более таинством, нежели юридическим явлением. Достоевский безмерно верил в силу художника для решения социальных проблем. Мировые проблемы были обусловлены политически такими “корнями”, как мифы, моральные принципы и совесть. Красота могла спасти мир.
Даже в конце 1990-х можно было сесть побеседовать с российским интеллектуалом, и на фоне всех политических потрясений тех дней они могли рассуждать о природе русской души. Если на кухне неожиданно становилось темно, они не сказали бы “давай заменим лампочку”. Они бы часами продолжали говорить о настоящих, коренных проблемах русской души.
Многие из наиболее харизматических фигур в России находились в постоянном жизненном поиске чистоты. По позднему Толстому, например – вы могли жить в материальном изобилии, но быть внутри с гнильцой, а могли прожить чистую, простую крестьянскую жизнь.
Солженицын писал: “То и веселит, то и утверждает, что не все я задумываю и провожу, что я — только меч, хорошо отточенный на нечистую силу, заговоренный рубить ее и разгонять. О, дай Господи, не переломиться при ударе. Не выпасть из Руки Твоей”.
Весь этот духовный пыл, этот творческий экстремизм, романтический утопизм, вся трагическая чувственность, по крайней мере, некоторые из этих чувств – порождали действительно нехорошие политические идеи. Но они также производили имеющие большое влияние на весь мир культурные вибрации.
Пока остальной мир переживал индустриализацию, коммерциализацию и приспосабливался к полностью буржуазному стилю жизни, существовала и “контр-культура” сильнейших российских писателей, музыкантов, танцоров – романтиков, предлагавших совершенно другой “вокабюляр”, другой словарь для общения, другие пути мышления и внутренней жизни.
И вот все это закончилось.
Россия стала более нормальной страной, чем была, лучшим местом для проживания, как минимум – для молодежи. Но если вы подумаете о сегодняшнем культурном влиянии России на мир, вы сразу преставите Путина и олигархов. Сегодня страна выступает с позиции силы захвата и нечестным образом полученных денег.
Есть нечто печальное в сувенирных киосках в Санкт-Петербурге. Здесь продаются те вещи, которых россияне должны были бы, стесняться, которые унижали их: старые военные шапки, сталинистская дребедень и чашки с изображением полуголого Путина, что выглядит насмешкой. Из ста лучших университетов в мире нет ни одного российского, что некоторым образом изумляет, учитывая то, что страна столь потрясающе интеллектуальна.
Это отсутствие оставит свой след. Существовало столько “контр-культур” по отношению к доминантной культуре капиталистических достижений и буржуазных манер. Некоторые носили богемный характер, другие – религиозный или милитаристский. Но одна за другой эти контр-культуры увядали, делая все более тяжким воспринимать окружающий мир, видеть ситуацию с иных и более масштабных углов. Россия была источником такой контр-культуры, предлагая совершенно другую шкалу ценностей. Однако теперь тоже, в основном, это все в прошлом”.
С извинениями за громоздкость выражении авторской идеи Брукса – Владимир Каневский.
P.S.
Для справки:
Дэвид Брукс родился в Торонто. Отец – преподаватель литературы в Нью-Йoркском университете, мать изучала историю Великобритании в Колумбийском университете.
В разные годы автор писал для газет Chicago Tribune и Chicago Sun Times. В Чикаго он окончил местный университет по специальности история. После специализации в Стэнфорде Брукс получил работу в газете Washington Times, и с тех пор работает на разных должностях в различных изданиях. Сегодня – он один из ведущих колонки в New York Times.
Ему принадлежит несколько интересных книг, в том числе Bobos in Paradise (2000 год). А кроме того – социологическое исследование The Social Animal: the Hidden Sources of Love, Character and Achievment, отрывки из которого печатались в журнале The New Yorker.
Дэвид Брукс читает в качестве приглашенного профессора лекции в институте имени Терри Санфорда при университете Дюка. В 2013 он вел курс по теме “философское смирение” в Йeльском университете.
Комментатор издания Ottawa Citizen Дэвид Уоррен называет Брукса “искушенным ученым”, “республиканцем, который хотел бы быть похожим на либерала”. Сам он говорит, что имел либеральные воззрения прежде, чем “прислушался к своим чувствам”. До 2003 года он был сторонником вторжения в ирак, однако весной 2004 года несколько изменил свои убеждения, потеряв прежний оптимизм по поводу ведения войны в чужой стране.
Критики часто ругают журналиста и писателя за то, что он часто высказывает мнения, базирующиеся на стереотипах и представлениях, которые выдают желаемое за действительное. Некоторые говорят, что он занимается “излишним обобщением”, когда речь идет о социологических работах.
В 2004 году Дэвид Брукс стал основателем премии Sidney Awards, которая присуждается лучшим журналистским работам в области политики и культуры по итогам года.
