Хотелось бы увидеть жёсткие контракты

Александр Бедрицкий: к концу XXI века выбросы парниковых газов необходимо свести к нулю
26 сентября, 10:00

25 сентября в штаб-квартире ООН в рамках 70-й сессии Генеральной Ассамблеи начал работу саммит по устойчивому развитию. Среди целей, которые ставят перед собой члены ООН, идет речь и о принятии срочных мер по борьбе с изменением климата. Тема климата также будет затронута 28 сентября в выступлении с трибуны Генассамблеи президента РФ Владимира Путина.

Советник президента и его представитель по вопросам климата Александр Бедрицкий рассказал в интервью ТАСС как климатическая тематика обсуждается на уровне ООН, как идет подготовка к новому международному соглашению на смену Киотскому протоколу и как Россия будет развивать свое присутствие в одном из наиболее климатически уязвимых регионов – Арктике.

— В Нью-Йорке на Генассамблее ООН в пятницу начался саммит, где была утверждена повестка глобального развития человечества на ближайшие 15 лет. Какова роль России в выработке этих решений?

— Сам процесс подготовки новых целей глобального устойчивого развития начался после Конференции ООН в Рио-де-Жанейро в 2012 году. Россия активно участвовала в этом процессе. К принятию на Генассамблее было согласовано 17 целей, за которыми стоит более 160 задач.

— Соотносятся ли эти цели с задачами нового соглашения по климату, которое должно быть подписано в декабре на международной конференции в Париже и прийти на смену Киотскому протоколу после 2020 года?

— Одна из этих 17 целей – «Борьба с изменениями климата». Если обратиться к смысловому наполнению многих других целей, то в них можно увидеть связь (с темами конференции в Париже), поскольку изменение климата – это глобальная проблема и она затрагивает различные аспекты нашей жизни.

Сохранение морских экосистем, экосистем суши, ответственное потребление и производство – во всех этих целях, так или иначе, затрагиваются различные аспекты проблемы изменения климата.

— Ожидаете ли вы, что на Генассамблее ООН вопросы климата будут озвучиваться лидерами государств?

— Я уверен, что все будут говорить об этом в ООН. В выступлении нашего президента Владимира Владимировича Путина достаточно большой раздел будет посвящен вопросам борьбы с климатическими изменениями. Хотя, конечно, этим не исчерпываются все проблемы, с которыми сталкивается международное сообщество и Россия, и, естественно, речь не будет вся этому посвящена.

Президент России по данной теме высказывался много раз, и эта линия подтверждается не только словами, но и делами: у нас есть Климатическая доктрина, есть конкретные решения главы государства, которые определяют параметры выбросов парниковых газов на 2020 год. Мы сделали это добровольно на основе идей, которые были заложены в непринятое Копенгагенское соглашение (2009 года). Так же поступили многие страны, но не все.

Сейчас нет ни одной страны, лидер которой не затрагивал бы в своих выступлениях в числе других международных вопросов проблему изменения климата. Все признают, что эта проблема есть, все признают, что нужно достигать компромисса и заключать соглашение.

Правда, когда дело доходит до экспертов, которые ведут переговоры, то мы видим другой процесс – они начинают отстаивать свою точку зрения и национальный интерес, с большим трудом двигаясь к компромиссу. Примерно так же было, когда разрабатывался Киотский протокол (1997 года), хотя тогда было меньше разногласий, потому что там затрагивались, в основном, развитые страны. Сейчас же заинтересованных лиц стало гораздо больше.

— Но вы все же с оптимизмом смотрите на перспективы подписания соглашения в Париже?

— Я, конечно, считаю, что соглашение будет подписано. У нас — у стран участниц этого процесса — просто нет морального права оставить этот вопрос открытым. Научные данные говорят о том, что антропогенная нагрузка возрастает, причем сейчас она растет в основном уже за счет развивающихся стран. Надо предпринять усилия, чтобы рост средней глобальной температуры не превысил 2 градусов, а уже сейчас повышение составило около 1 градуса по сравнению с уровнем доиндустриальной эпохи.

— И сколько у человечества есть времени, чтобы решить этот вопрос?

— Научные оценки в Пятом докладе Межправительственной группы экспертов по изменению климата говорят о том, что для того, чтобы удержать рост температуры в пределах до 2 градусов, человечество должно снизить глобальные выбросы парниковых газов к 2050 году до 50 процентов по отношению к уровню 1990 года, а к концу XXI века до нуля.

— Нынешние технологии позволяют это сделать?

— При современном технологическом развитии снизить этот уровень до нуля невозможно. За счет возобновляемых источников энергии решить проблему полностью нельзя. Тем более, в таких северных странах как Россия, где полгода на севере солнце есть, полгода его нет. Естественно, в подобных условиях за счет гелиоэнергетики капитальные вопросы по обеспечению промышленности энергией не решишь.

То же самое касается ветроэнергетики. Для индивидуального потребления и небольших производств она годится. Но ветроэнергетические ресурсы у нас в основном сосредоточены в районах побережья морей, сплошного покрытия территории ими нет. Поэтому их можно использовать и во многих субъектах Федерации ветроэнергетика применяется, но, опять же, промышленное производство этим не обеспечишь.

— Тогда на какие технологии стоит рассчитывать?

— У нас примерно треть энергетики основана не на минеральном сырье – это атомная и гидроэнергетика. Во Франции – большее 60 процентов энергии вырабатывается на атомных станциях.

Есть проект ИТЭР (Международный экспериментальный термоядерный реактор — подробнее в досье ТАСС) по управлению процессом термоядерного синтеза. Предполагается выйти на рабочие образцы к середине века и, если это будет сделано, мы получим очень эффективный и безопасный источник энергии. Очень активно разрабатывается и направление низкотемпературного ядерного синтеза, который тоже может быть потенциальным источником.

Конечно, отказаться полностью от использования минерально-сырьевых ресурсов для производства энергии можно только опираясь на принципиально новые вещи, а частично – на возобновляемые источники, атомную и гидроэнергетику, и так далее.

— В этом направлении все и движется?

— Есть вопросы технологические, а есть вопросы экономического и социального развития каждой страны. Например, в Германии отказались от атомной энергетики, и они вынуждены использовать угольные источники, хотя уголь имеет самый высокий коэффициент выброса парникового газа. Получается, что Германия, являясь одной из стран-лидеров по внедрению технологий снижения выбросов, после принятия определенных политических решений вынуждена откатываться назад.

Европейский союз покупает газ, который является оптимальным с экологической точки зрения топливом по сравнению с углем и нефтью. Но если по политическим причинам лидеры стран будут отказываться от использования газа только потому что он российский, и при этом не найдут других источников, то они вынуждены будут расширить использование нефти и так далее.

В целом, ресурсные и экспортные возможности различных стран влияют на процесс и это нужно учитывать.

— Такие факторы имеют значение для подготовки Парижского соглашения?

— Для создания нового соглашения, может быть, этого и не нужно касаться. Потому что, главное — надо договориться, что есть общая цель, что все страны должны предпринимать усилия для ее достижения. Развитые страны – большие усилия по снижению выбросов, развивающиеся – в меньшей степени, но их действия тоже должны быть направлены на повышение эффективности и так далее.

— Есть ли у разных государств принципиальные расхождения по поводу параметров нового документа по климату?

— Принципиально важно одно – никто не высказывается за то, что соглашение не надо подписывать. Было решено, что оно должно быть подписано в Париже в конце 2015 года, и оно будет подписано, с этим все согласны.

Все также согласны, что у нас есть общая цель – общими действиями добиться того, чтобы не превысить предел повышения температуры в 2 градуса. Все согласны, что выбросы к 2050 году нужно снизить в два раза. В рамках обсуждения это все зафиксировано.

Но дальше есть разные взгляды. Например, Россия и ЕС считают, что новое соглашение, во-первых, должно быть протоколом к Рамочной конвенции ООН об изменении климата (1992 года) и, во-вторых – должно носить юридически обязывающий характер. Это означает, что страны должны отвечать за соблюдение своих обязательств.

— А кто выступает против того, чтобы это был юридически обязывающий документ?

— Соединенные Штаты. Они — по крайней мере, по мнению тех, кто понимает в этом вопросе — выступают против по одной простой причине: Конгресс не ратифицирует такое юридически обязывающее соглашение.

— Как и Киотский протокол…

— Совершенно верно, Киотский протокол они подписали, пришла другая администрация — республиканская, и они его не ратифицировали. Конгресс ставил условия перед администрацией Белого Дома, при выполнении которых он ратифицирует Киотский протокол, условия не были выполнены и поэтому они его не ратифицировали.

В отличие от нас, США считают, что соглашение должно носить более общий, рамочный характер, что обязательства не должны быть частью текста соглашения, а должны содержаться в информационном документе. И они не хотят, чтобы финансовые обязательства развитых стран тоже фиксировались в соглашении в каком-то конкретном виде.

— Противоречия есть только с США?

— Есть и другие разногласия. Например, некоторые развивающиеся государства предлагают сохранить в новом документе приложения с разделением на развитые и развивающиеся страны – с разными обязательствами. Россия же выступает за то, чтобы эта идеология в данном случае не применялась. Сейчас основная нагрузка на климат идет от выбросов в развивающихся странах, Китай стал лидером по выбросам в мире, опередив США, и Индия тоже находится в первом десятке стран по этому показателю.

Кроме того, со времени подписания Конвенции (ООН об изменении климата) в 1992 году само понятие «развитые» и «развивающиеся» страны претерпело изменение. Тогда перечень развитых стран определялся по тому, кто входит в ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития). За это время в ОЭСР вступили более 10 стран. Например, такие страны как Чили, Мексика, Израиль и Южная Корея считаются по Конвенции развивающимися странами, а в рамках ОЭСР – они развитые.

Многие страны возражают, не хотят пересмотра списков, потому что понимают, что им придется выполнять больше обязательств. Возьмите, Саудовскую Аравию или Катар – они же числятся как развивающиеся страны, хотя доход на душу населения у них гораздо выше, чем в некоторых европейских странах.

Россия еще в 2011 году официально внесла поправку в Конвенцию, она будет рассматриваться и на конференции в Париже — чтобы не было опять такого разделения, а Приложение 1 к Конвенции, в котором перечислены развитые страны, могло бы пересматриваться.

— Так можно ли быть уверенным в достижении компромисса в Париже?

— Для этого переговорный процесс и существует. Очень важно приступить как можно быстрее к рассмотрению конкретного текста.

Предстоит еще большая работа, но я думаю, что она будет проделана, потому что люди ждут решения. Кстати, в России последний опрос показал, что около 70 процентов опрошенных граждан считают изменение климата глобальной проблемой, которая должна решаться усилиями всех стран. У нас из года в год растет количество людей, осознающих, в том числе, и свою ответственность, ответственность страны, и понимающих, какие последствия эта угроза несет для развития и для жизни.

— Как Россия намерена осваивать Арктику, в том числе с учетом изменений климата?

— Арктика является одним из пяти наиболее уязвимых регионов мира с точки зрения влияния климатических изменений. С другой стороны, здесь сосредоточены очень большие ресурсы. Хозяйственная деятельность в Арктике должна учитывать эту уязвимость, кроме того, ее освоение не должно нарушать права малочисленных северных народов, которые имеют традиционную среду обитания и традиционные занятия, без которых они не смогут жить.

У нас понимание такое в стране существует. Освоение Арктики будет вестись и уже ведется на новых принципах, в которых заложен приоритет выполнения экологических требований.

Проводятся учения МЧС по нейтрализации нефтяных разливов. Мы готовимся к этому, у нас есть силы, специальные средства, обученные люди. То есть, презумпция экологической безопасности должна соблюдаться.

Более того, даже на фоне недостатка бюджетных ресурсов в 2014 году были выделены огромные деньги – порядка 800 млн рублей – на уборку накопленного в Арктическом регионе экологического ущерба. В целом эта работа ведется с 2011 года.

— Речь идет об ущербе, копившемся еще с советских времен?

— Совершенно верно: с 1920-х – 30-х годов, когда шло освоение Арктики. Еще ни разу человек там за собой не оставлял очищенную природу, а вот теперь эти работы осуществляются.

— Когда их планируется завершить, и будет ли все очищено до «нуля»?

— Я думаю, что со временем будет, конечно. Но срок я не могу назвать, это зависит от многих факторов.

— Удается ли донести информацию о таком подходе РФ к работе в Арктике до экологов и экологических активистов, в том числе Greenpeace?

— Экологические организации, действительно заинтересованные в совместной работе и контроле, есть, и они участвуют в обсуждениях, указывают на недостатки, дают рекомендации – как лучше действовать. Они привлекаются к той же уборке Арктики. То есть, идет конструктивная работа.

Но что касается Greenpeace, у меня очень большие сомнения, что они занимаются природоохранными вопросами. Во многих случаях, когда начинаешь их действия анализировать, приходишь к выводу, что они работают в совершенно других целях. И не только, наверное, мы так считаем. Был же инцидент, когда французы просто потопили судно Greenpeace в Южном полушарии (в 1985 году).

Так что, многие их действия – это просто рекламные акции, направленные на привлечение внимания.

— Какие же цели, как вы считаете, они преследуют – политические, коммерческие?

— Трудно сказать. Но кто финансирует действия Greenpeace? Это же не так просто – иметь корабль. За него надо платить, а сутки стоянки судна стоят десятки тысяч долларов. Есть информация, что деньги им дают транснациональные корпорации. Но они не будут делать это ради благотворительности, а значит, они преследуют свои цели.

— Против конкурентов настраивают активистов?

— Один из выводов, который можно сделать – да, это инструмент борьбы с конкурентами.

— Но с настоящими экологами Россия всегда находится в диалоге и взаимодействии?

— Без всякого сомнения. У нас достаточно много экологических организаций, они очень активно в этой работе участвуют.

— Как вы оцениваете перспективы освоения Северного морского пути, в том числе, в свете климатических изменений в Арктике?

— Он может быть экономически выгоден при наличии потока грузов. Сейчас по нему в год перемещается порядка 4 млн тонн грузов, а потенциально может идти и 100 млн тонн.

Но у самой России пока нет такого объема грузов, нам выгодно, если он будет применяться как альтернатива пути через Суэцкий канал для переброски грузов из Азии в Европу и из Европы в Азию.

Потепление климата и уменьшение ледового покрова дает больше дней безледокольного плавания. Но и ледокольную проводку Россия может обеспечить, плюс у нас приняты решения о строительстве современных ледоколов — трех атомных и семи дизельных. «Росатом» разрабатывает и практически создал образец плавучей атомной электростанции.

Все это может обеспечить необходимые условия, чтобы Северный морской путь использовался как международный.

— Есть ли понимание этого за рубежом?

— Выгоду Северного морского пути поймут. Недаром очень много стран сейчас получают и претендуют на статус наблюдателей при Арктическогм совете (международном форуме приарктических государств). В том числе – Сингапур, Корея, Япония, Китай, Индия и другие.

Сейчас на Северном морском пути проведены наблюдения, воссоздана определенная инфраструктура, построены новые терминалы портов, заброшенных в 1990-е годы и так далее. Президент России дал поручение министерству по развитию Дальнего Востока разработать финансово-экономическое обоснование использования этого пути в качестве конкурентного транспортного коридора.

Я думаю, что в ближайшие десятилетия Северный морской путь будет развиваться, этот процесс начинается.

— Обсуждение климатических вопросов не может не коснуться темы природных катаклизмов. Действительно ли они происходят все чаще, или о них просто стали больше говорить в СМИ?

— Многие научные исследования говорят, что происходящее глобальное повышение температуры должно, в том числе, приводить к более частому или масштабному появлению опасных явлений погоды или, если брать более широко – стихийных бедствий. Надежного научного подтверждения этому нет, но, тем не менее, фактом является то, что таких явлений становится больше.

Наши более чем двадцатилетние наблюдения показывают, что если от года к году их число колеблется, но тренд, то есть среднее количество, растет – примерно на 6 процентов в год. Хотя для того, чтобы получить надежную научную оценку, надо иметь большой ряд наблюдений, для климата минимальный период – это 30 лет.

В Пятом докладе Межправительственной группы экспертов по изменению климата приводится оценка, согласно которой с высокой степенью вероятности глобальное потепление привело к снижению экстремально низких температур и повышению экстремально высоких.

Можно вспомнить волны тепла у нас в 2010 году, во Франции такое было в 2003 году. Происходит также перераспределение осадков. Как раз по прогнозам, которые давали наши ученые, у нас сейчас наблюдается уменьшение осадков на юге европейской территории, и их среднегодовое увеличение на территории Сибири.

Еще один пример – Амур, практически весь бассейн которого был охвачен наводнением (в 2013 году). Более 100 лет не было такого масштабного наводнения в результате дождевого паводка.

— Стоит ли ожидать повторения того, что произошло с Амуром?

— Трудно сказать, потому что закономерности такого процесса еще не выявлены. Но один факт того, что такое наводнение случилось, уже заставляет разрабатывать меры и готовиться к его возможному повторению, хотя мы и не знаем, когда.

— Но мы сейчас лучше готовы, чем в 2013 году?

— Разумеется, были приняты меры. И по любому из таких явлений меры принимается, хотя в одночасье их не реализовать.

Беседовал Андрей Блашкевич