Отдельные протесты в России на сегодняшний день не редкость. То тут, то там объявляют голодовку врачи, бастуют дальнобойщики и таксисты, останавливают производство рабочие, митингуют владельцы валютной ипотеки и представители либеральной общественности. Но все эти митинги не складываются в общее протестное движение. Большинство протестующих намеренно подчеркивает неполитический характер своих выступлений. Зачастую митингующие сами не готовы искать союзников, заявляя об исключительности своей ситуации. Попробуем разобраться, долго ли так будет продолжаться, стоит ли ждать массовых протестов и связывать с ними надежду на демократизацию российской политической системы.

Условия для недовольства

Опросы «Левада-центра» показывают, что количество граждан, ожидающих массовых протестов и готовых «лично принять участие» в этих акциях последние несколько месяцев медленно росло. В декабре 2015 года 21% опрошенных ожидал протестов с экономическими требованиями, 17% — «политических» протестов. Готовы были принять участие в подобных акциях 13% и 10% соответственно. Для сравнения, в разгар кризиса 1998 года ожидание протестов с экономическими требованиями достигало 48% (33% были готовы принять участие сами). В феврале 2012-го — на пике «белоленточного движения» — 33% ожидали политических протестов и 14% готовы были принять участие.

Еще более надежным индикатором протестного потенциала является, на мой взгляд, уровень доверия президенту.
Причем трактовать данный рейтинг следует скорее как показатель общего доверия политической системе и принятия существующего положения вещей, чем как выражение твердой поддержки президента и его политики.

Предыдущие массовые протесты в 2005 и 2011-2012 годах происходили тогда, когда президентский рейтинг опускался к 60%. В условиях безальтернативности власти, когда нет надежды на приход новых политиков и обновление политического курса, раздражение почти половины населения может найти выход только в открытом выражении недовольства. Для массового протеста важно общественное напряжение, готовность воспринимать и тиражировать критику власти.

Вспомним как подобно электрическому току распространялась по социальным сетям информация о первых протестных акциях 2011-2012 года. Когда же недовольство было выплеснуто, социальные сети перестали «работать» на протест. Поэтому пока одобрение и доверие власти остается высоким, массовых протестов ждать не стоит.

Сегодня уровень одобрения российского президента достигает 82%, однако еще полгода назад этот показатель был равен 89%. Сходным образом за последние полгода уверенность в том, что страна движется в правильном направлении, снизилась с 64% до 45%, одобрение правительства с 62% до 50%.
Если такая динамика сохранится, условия для массового протеста могут сложиться через полтора-два года.

В условиях, когда независимые каналы обратной связи с населением и автономные механизмы разрешения конфликтов (независимые СМИ, суды, законодательные собрания) подчинены исполнительной власти, политическая система сама порождает протестные ситуации. А постепенное сокращение ресурсов, доступных власти, со временем приведет к тому, что разрешать возникающие конфликты будет сложнее.

Однако, для того чтобы того или иное событие послужило триггером для действительно массового протеста, оно должно иметь общенациональный масштаб.

Необходимо, чтобы синхронно оказались затронуты интересы населения разных регионов. В условиях контроля власти за телевизионной повесткой (когда события, не попадающие на экран федеральных каналов, не существуют для большинства) вряд ли стоит ожидать, что поводом станут действия оппозиции. Повестку следующим протестам задаст сама власть.

Так было в 2005 году, когда неуклюжая монетизация льгот подняла пенсионеров во многих крупных городах. В 2011 году протестное голосование на всероссийских выборах продолжилось возмущением по поводу электоральных нарушений (которые никого не волновали на предыдущих выборах) и уже затем вылился в уличные акции.

Похожий эффект можно было наблюдать и в ситуации, когда решение федерального центра о введении системы «Платон» взбудоражило дальнобойщиков в десятках регионов страны. Однако в отсутствии широко распространенного недовольства властью это не привело к массовым выступлениям.

Отношение к последним протестам

Отметим, что всероссийская акция дальнобойщиков стала первым протестом за несколько лет, о котором стало известно большинству граждан. Согласно опросам «Левада-Центра», об этой акции не узнали лишь 20% россиян. Напротив, о протестах медицинских работников и «Маршах Мира», проходивших осенью 2014 года, ничего не знала половина населения, а о «Марше перемен», прошедшем в декабре 2015 года, не слышало 70% москвичей.

Опросы показывают и разный уровень поддержки перечисленных акций. Наименьшим пониманием среди тех, кто хотя бы что-то о них слышал, пользовались «Марши мира» (их поддерживало менее 30% информированных россиян) и «Марш перемен» (около 40% информированных москвичей). Протесты врачей и дальнобойщиков поддержало порядка 70% россиян, знавших об их проведении. Для сравнения, первые протестные акции 2011 года поддерживало около 45% россиян и более половины москвичей.

Тактика российской власти заключается в поддержке спокойствия с помощью контроля за телеканалами. Пока это удается.

Очевидно, что уровень поддержки протеста зависит от его тематики. Выступления «трудового народа» понятны населению, акции оппозиции до сих пор находили отклик лишь у меньшинства. Далеко не в каждой протестной акции люди видят «майдан» (который в массовом сознании сегодня ассоциируется с государственным переворотом), но даже в отношении «понятных» протестов сегодня преобладает установка: «это меня не касается».

Образ будущего

Затяжной экономический кризис может изменить эти настроения, но не стоит ожидать демократизации российской политической системы. Протесты, даже если они начнутся, будут означать лишь постепенное ухудшение управляемости системы, но не ее крах. В отсутствии политической конкуренции трудно представить ситуацию, чтобы одновременно с Путиным в президентских выборах участвовал бы не только Алексей Навальный, но и, например, Сергей Шойгу или Дмитрий Медведев. Даже в условиях общественного недовольства переизбрание Владимира Путина практически гарантированно. В 2011-2012 годах при симпатиях населения к протестному движению почти половины населения, лозунг «Россия без Путина!» готов был поддержать лишь каждый пятый россиянин.
А значит любые возможные политические изменения откладываются за 2018 год.

Более того, массовые протесты с экономическими требованиями, которые наиболее вероятны в ситуации экономического кризиса, будут адресованы верховной
власти, а не направлены против нее. По крайней мере, на первых порах. В очередной раз это продемонстрировали владельцы разрушенных московских ларьков, которые пытались предотвратить снос, выставляя портреты Путина.

Можно усмехаться над политической недальновидности предпринимателей. Однако это всего лишь отражение общего убеждения, что на помощь общественных организаций и политических партий надеяться не стоит, можно лишь обратиться с поклоном к власти и надеяться на положительный результат. И эта стратегия не раз себя оправдывала: выплаты по «Платону» снизили, монетизацию льгот в 2005 году свернули, льготный проезд сочинским пенсионерам вернули, проблемы ЖКХ и детских садов, остро стоявшие в некоторых российских городах несколько лет назад, как-то решили. Власть в крайних случаях готова идти на уступки по проблемам, которые сама считает обоснованными.

Что могут предложить рядовому россиянину в решении повседневных проблем сторонники демократических преобразований? Из демократии, как из топора, каши не сваришь, а конкретных предложений по улучшению жизни своих гипотетических сторонников оппозиционеры не предлагают.

Раз за разом обсуждаются политтехнологии преодоления всевозможных барьеров и получения процентов, но не образ желаемого будущего, конкретные осуществимые шаги. Люди не видят альтернативы российской власти не потому, что ее не показывают по телевизору, а потому что ее до сих пор никто не сформулировал. Политики, которые не способны предложить альтернативную политическую и социальную повестку, привлекательную для значимой части населения, вряд ли смогут надеяться на поддержку людей и в случае протеста. В 2012 году случайно совпавшие настроения половины российского общества и протестных лидеров власть быстро смогла развести в разные стороны — именно потому, что такое совпадение оказалось случайным. Не стоит думать, что в следующий раз будет иначе.

Нельзя сказать, что сторонники демократических преобразований ничему не учатся. Например, если о докладе Бориса Немцова «Путин. Итоги» в 2012 году услышали только 17% россиян, то о фильме Алексей Навального «Чайка» в конце прошлого года знали уже 38%. При этом, если докладу были готовы поверить 50% информированных, то фактам, изложенным в фильме, так или иначе поверили более 70%.

Впрочем, все усилия по обличению нынешнего политического режима, в отсутствии четкого представления о последующих шагах и заслуживающей доверия программы действий, вряд ли способны вызвать в обществе серьезный резонанс. В такой ситуации надежда на протесты выглядит как средство психологической защиты, как нежелание признавать собственную беспомощность.