До последнего момента мало кто верил в то, что Советский Союз может перестать существовать. Экс-министр экономики доктор экономических наук Андрей Нечаев в интервью «Газете.Ru» рассказал, почему советские руководители не смогли справиться с экономическим кризисом и какие параллели можно провести между концом 1980-х и серединой нулевых.

— Когда вы в 1991 году пошли работать заместителем к Егору Гайдару в Министерство экономики и финансов России, насколько критичной была ситуация в экономике?

— Та степень развала, которую мы застали, в отдельных своих элементах нас просто поразила. Например, через несколько дней после нашего прихода выяснилось, что валютные резервы правительства составляют лишь $25 млн, а Внешэкономбанк фактически банкрот. А в нем оказались замороженными остатки предприятий и физлиц. Последнее советское правительство все доблестно потратило. Нам пришлось создать специальную комиссию и буквально вручную делить каждый доллар. Для меня психологически ситуация была крайне тяжелой — приходилось отказывать многим, чтобы хотя бы купить инсулин и другие лекарства, которые у нас не производились. И конечно, критичной была ситуация со снабжением крупных городов — по некоторым позициям запасов оставалось на несколько дней.

«В крупных городах была угроза голода»

— Как получилось, что при работающей промышленности и сельском хозяйстве из магазинов исчезли продукты?

— Промышленность работала уже очень скверно.

источник: img.gazeta.ru

Реальный спад производства шел с 1989 года. Что касается сельского хозяйства, то, во-первых, 1991 год был неурожайный, во-вторых, напомню, в пике Советский Союз импортировал 45 млн тонн зерна в год, а это примерно около трети всего потребления страны. Самая главная проблема состояла в том, что система снабжения была построена так, что крупные города снабжались исключительно из централизованных ресурсов, которые пополнялись в основном за счет импорта.

Импортным зерном кормили и птиц на птицефабриках. К нам однажды пришли руководители из Питера и сказали: зерна нет, и сначала начнут дохнуть куры, потом люди.

В последние годы весь импорт оплачивался в кредит, поскольку денег у Горбачева уже не было, а после августовского путча кредитные линии были заморожены, нечем было платить даже за фрахт судов.

— Государство вынуждено было брать в долг из-за резко упавших цен на нефть?

— Горбачеву давали политически мотивированные кредиты под реформы, которые и продлевали жизнь Союза. Вообще, если не брать лендлиз, то СССР никогда не имел внешнего долга, но за очень короткий промежуток времени (с конца 1980-х по 1992 год) общая сумма долга стала $180 млрд. В том числе $62 млрд — странам Парижского клуба. За счет кредитов пытались сбалансировать потребительский рынок — не только по зерну, но и по маслу, мясу, другим продуктам. И когда импортный поток практически остановился, ситуация стала близкой к катастрофе. В крупных городах была угроза голода (на селе и в небольших городах ситуация была легче). Безусловно, падение цен на нефть усугубило положение дел, но проблема в том, что сама система уже была недееспособна.

«Зарплаты в меру своей фантазии»

— Те действия, которые предпринимали власти, помогали или усугубляли положение дел?

— Некоторые решения правительств Рыжкова и Павлова сыграли крайне деструктивную роль. Например, кооперативное движение. Конечно, какой-то прирост производства товаров и услуг оно дало, но значительная часть кооперативов служила просто средством перекачивания денег из госпредприятий и госбюджета в карманы предприимчивых людей.

Крайне негативную роль сыграл закон «О социалистическом предприятии», принятый в 1988 году. Он ввел выборность директоров и фактически снял контроль над ростом доходов, поскольку выборные директора повышали зарплаты трудовым коллективам исключительно в меру своей фантазии.

При этом розничные цены по-прежнему устанавливались государством, и в какой-то момент они перестали покрывать расходы предприятий.

Чтобы заставить предприятия продавать товары по таким ценам, надо было или вводить снова военный коммунизм, или платить дотации, на которые в союзном бюджете денег не было.

источник: img.gazeta.ru

Дефицит составлял 35% ВВП, на 90% покрываемый эмиссией. Все это привело к гигантской разбалансированности доходов и товарной массы, а также росту объема вкладов в Сбербанке. Собственно, те самые «сгоревшие вклады населения» появились в основном в последние годы существования СССР от безысходности, из-за невозможности купить товары на возросшие доходы. В результате этот дисбаланс полностью разрушил потребительский рынок.

«Не нашлось людей, готовых к серьезным экономическим реформам»

— Почему в СССР, на ваш взгляд, несмотря на многочисленные попытки, работу всяких групп, так и не был разработан и принят план реформ для перестройки экономики и выхода из кризиса?

— Сразу после прихода Горбачева были попытки действовать в рамках той же командно-административной, плановой системы. Была принята программа ускорения научно-технического прогресса (НТП). Но поскольку реальных мотивов использовать достижения НТП у предприятий в плановой экономике нет, то все это провалилось. Тем более что денег на финансирование этой программы уже, в общем-то, и не было.

Потом предлагались программы перехода к рыночной экономике. Например, программа «500 дней» имени Григория Явлинского, программа академика Абалкина.

Но на их внедрение не было элементарной политической воли, такой, какую Горбачев проявил в части демократизации общества. Косметическими мерами ограничиваться уже было нельзя, социализм с человеческим лицом строить было поздно.

Но в окружении Горбачева не нашлось людей, готовых к серьезным экономическим реформам. Николай Иванович Рыжков в качестве реформатора вызывал только скорбь. Один пример. Уже в конце 1980-х многие в советском руководстве понимали: надо либерализовывать цены.

Но решение не принималось, так как все понимали, что оно нанесет удар по уровню жизни.

источник: img.gazeta.ru

В результате накапливался инфляционный навес, была колоссальная скрытая инфляция, которая выражалась в дефиците товаров, а после либерализации случился мощный скачок цен.

— Гиперинфляция, последовавшая за либерализацией цен, привела к тому, что сбережения населения были уничтожены. Можно ли было найти какие-то механизмы, чтобы избежать этого? Например, до либерализации цен провести первый раунд приватизации, продав гражданам магазины, парикмахерские, небольшие предприятия, транспорт и пр.

— Это спор, который идет 25 лет. Я как человек, который в правительстве готовил документы для либерализации цен, отвечу так: в абстрактной академической дискуссии я бы с этим частично согласился. Но была абсолютно конкретная ситуация конца 1991 года с абсолютно полным развалом потребительского сектора и финансовой системы. При этом повышение цен, проведенное ранее союзным правительством Павлова, не дало никакого эффекта с точки зрения насыщения рынка и увеличения производства. Таков уже был масштаб инфляционного навеса. Единственное, что можно было сделать, — отпустить цены.

«Советский Союз в том виде, в каком он существовал, спасти было нельзя»

— Мог ли Советский Союз избежать краха, пойдя, например, по китайскому пути?

— Мог, если бы не были свернуты реформы Косыгина в конце 1960-х. Эти реформы стали следствием понимания того, что жесткая плановая экономика зашла в тупик. Но Пражская весна сильно испугала и охладила реформаторский пыл наших руководителей. В 1970-е годы нефть Самотлора в сочетании с подскочившими из-за мирового энергетического кризиса ценами на нее продлила агонию системы. Но уже в конце 1970-х начался спад. У Горбачева тоже был шанс в самом начале, но он не решился на серьезные экономические реформы. Советский Союз как страну в том виде, в каком он существовал, спасти было нельзя. Но в более мягком виде, например как конфедерация с меньшими правами федерального центра (без республик Прибалтики, возможно, без Грузии) он вполне мог бы существовать и сейчас.

Собственно, подписание нового союзного договора было сорвано августовским путчем 1991 года.

источник: img.gazeta.ru

— Сегодня часто проводят параллели между текущей ситуацией в России и последними годами СССР. Насколько обоснованы такие сравнения?

— Нынешняя ситуация кардинально иная. Тогда, еще раз повторю, был полный развал потребительского и финансового сектора. А после развала СССР нам фактически пришлось создавать с нуля всю систему государственного управления, ведь на республиканском уровне многие базовые институты просто отсутствовали — армия, граница, Центральный банк, собственная валюта и пр. Это, кстати, и диктовало логику реформ начала 1990-х. Сейчас, как ни корежили рыночную экономику в нулевые годы, поломать то, что мы заложили еще в 1990-е, не получилось. Все худо-бедно работает. В то же время многие внешние сходства налицо. Это падение цен на нефть, конфронтация с западным миром, но самая главная параллель, которая напрашивается, — неадекватная современным вызовам система госуправления.

«Опять мы видим отсутствие политической воли»

— В чем ее неадекватность? Вроде все работает, ничего не рухнуло, экономика не разорвана в клочья.

— Спад идет уже два года, инфляция высокая, серьезное падение уровня жизни населения. У нас это второй кризис за восемь лет, и при этом все, что происходит сейчас, — это абсолютно наш кризис, нигде в мире кризиса нет.

Проблемы носят системный характер. Замедление, а затем падение макроэкономических показателей началось еще во второй половине 2012 года, когда цены на нефть были на абсолютно комфортном уровне, не было никаких санкций, ни геополитического обострения.

У нас сложилась модель госкапитализма с сырьевой экспортной ориентацией и огромной коррупционной составляющей. Это и чрезмерное огосударствление экономики, когда 40–50 подконтрольных государству компаний фактически определяют лицо экономики.

Это абсолютная задавленность малого и среднего бизнеса. Колоссальное коррупционное и бюрократическое давление на бизнес. Это незащищенность прав собственности, которая делает непривлекательными любые инвестиции. Люди боятся вкладывать деньги. Они понимают, что если проект не дай бог удастся, придут правоохранители вкупе с чиновниками и скажут: делиться надо. В общем, всем понятно, что модель надо менять, но проблема в том, что готовности ее менять нет.

— Ну как же, президент поручил Алексею Кудрину разработать программу для своего четвертого срока. Сергей Глазьев и Борис Титов предлагают свои программы. Дискуссия идет полным ходом.

— Дискуссии хороши в академической среде. Нынешнее правительство к реформам не готово. Второй момент — отсутствие консенсуса элит. Не прекращается противостояние условных силовиков и условных либералов (к либералам они, конечно, никакого отношения не имеют), в определенной степени центра и региональных властей.

Но когда нужно принимать сложные решения, нужен консенсус. Почему реформы в Польше и Прибалтике прошли более безболезненно и эффективно? Там был консенсус элит. У нас в 1990-е его не было и сейчас его нет. И опять мы видим отсутствие политической воли.

— Можно ли рассчитывать, что после 2018 года государство все же решится на реформы?

— Любая программа является заложником политической воли и того, где стоят красные флажки. Пока я настроен пессимистически.

— Что тогда будет с экономикой, если реформ мы не дождемся или они будут косметическими?

— Мы должны иметь темпы роста не ниже 4% в год. Если все останется как есть, будет длительное прозябание с болтанием вокруг нуля, где плюс или минус 0,5% не имеет значения.

В этом случае нас ждет нарастающее технологическое отставание от стран Запада. Лет через десять у нас будут серьезнейшие проблемы. Наши сырьевые товары будут мало востребованы, поскольку идет развитие энергосбережения, материалосбережения, альтернативных источников энергии. Кроме того, инерционный сценарий несет политические риски.

Негласный консенсус между обществом и властью заключался в том, что государство обеспечивает более или менее достойный уровень жизни, а народ закрывает глаза на отсутствие прав и свобод. Сейчас уровень жизни падает. Пока это удается компенсировать пропагандой, но победа телевизора над холодильником не может быть вечной.

Автор: Петр Орехин

Вспышкопускательство это: Выражение одного из вождей русской социал-демократии Георгия Валентиновича Плеханова (1856—1918), которое впервые прозвучало в его предисловии к собственной брошюре «Мы и они» (1907).

Так Плеханов перевел на русский язык немецкое слово «der Putsch» («путч»), означающее внезапный мятеж с участием военных. Оно уже давно не требует перевода.

А слово «вспышкопускательство» приобрело иное, далекое от собственно плехановского, толкование и употребляется, когда речь идет о пустых, ничем не подкрепленных проектах и обещаниях, а также в качестве иронического комментария к чьему-либо желанию произвести впечатление на публику, ослепить ее ложным блеском, поднять свой престиж и т. д.

Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. — М.: «Локид-Пресс». Вадим Серов. 2003.