Российскую нефть Китай может купить и без соглашений о зоне свободной торговли, а транспортные коридоры в Европу необязательно должны проходить через Россию.

Владимир Путин завершил свой очередной визит в Китай, от которого, как могло показаться, следовало ждать прорывных решений, ведь на Санкт-Петербургском форуме президент заявил, что «уже в июне с нашими китай­с­кими коллегами мы планируем дать официальный старт переговорам о со­здании всеобъемлющего торгово-экономического парт­нерства в Евразии с участием государств Евразийского экономического союза и Китая». Тогда же было отмечено, что «недавно в Астане с моими коллегами из Евразийского экономического сою­за, куда входит пять стран, сейчас [мы] все высказались за развитие сотрудничества с Китаем в рамках идеи председателя Си Цзиньпина по развитию экономического пояса Шелкового пути». Однако визит принес только весьма лаконичную новость о подписании заявления о начале переговорного процесса по разработке соглашения о торгово-эко­номическом сотрудничестве между ЕАЭС и КНР. Почему развитие интеграции в восточном направлении идет так медленно?

На мой взгляд, тому есть несколько причин, которые связаны прежде все­го со спецификой российского и китайского интеграционных проектов.

Непредсказуемый союз

Евразийский экономический союз имеет несколько очевидных для любо­го наблюдателя изъянов.

Во-первых, это альянс экономик несопоставимого масштаба. На Россию и Казахстан приходится, по разным методикам подсчета, от 95,1 до 95,6% суммарного ВВП Союза. И с Россией, и с Казахстаном у КНР налажены прочные экономические связи. Какой смысл их «дублировать»? Кроме того, главны­м экспортным товаром обоих лидеров ЕАЭС выступают нефть и нефтепродук­ты (67% российско­го и 53% казахстанского экспорта в Китай), а торговля энергоносителями вообще не регулируется нормами ЕАЭС. Поэтому самым очевидным выс­тупает вопрос о значимости Евразийского экономи­ческого союза как самос­тоятельного субъ­екта и, соответственно, о необходи­мости выстраивать с ним особые отношения, ведь по отдельности с его основными участниками они и так давно налажены.

Во-вторых, как организация Евразийский союз выглядит недостаточно влиятельной, а роль в нем России — гипертрофированной и не вполне предсказуемой. В отличие от остальных участников Россия находится под международными санкциями, но, что важнее, сама вводит (порой неожиданно и жестко) разного рода ограничительные меры, ударяющие и по странам ЕАЭС (запреты на реэкспорт, ограничение транзита, пре­пятствование торговым отношениям участников Союза с третьими страна­ми). Известно, что Украина вынуждена из-за позиции Москвы пользоваться организованным с китайским участием каспийско-кавказским коридором для доставки грузов в Казахстан, так что партнерство между члена­ми Союза выглядит не всегда убедительным.

В-третьих, Евразийский союз, очевидно, имеет значительную политичес­кую составляющую, не выходя за пределы бывшего СССР и воспринимаясь как некая реинкарнация Советского Союза. Насколько можно судить по его первым годам, он не имеет шансов серьезно расшириться дальше, и инте­рес Китая к нему поэтому естественным образом невелик. Кроме того, стоит откровенно отметить, что Евразийский союз — это сообщество «сжимающихся» экономик. Если в 2011 году его суммарный ВВП по рыночному валютному курсу составлял $2,35 трлн, то в 2015-м — всего $1,55 трлн. Правительства в странах ЕАЭС не имеют стратегий борьбы с кризисом. Их валюты обесцени­ваются, внутренний спрос падает. Торговля КНР с Россией и Казахс­таном в 2015 году сократилась на 33,7% по сравнению с 2013 годом. В Союзе нет долж­ного ди­намизма и не предвидится в условиях нисходящего тренда на глобаль­ном рынке сырья, а для китайской стороны это крайне значимо.

В-четвертых, Китай сформировался как современная экономика на отк­р­ы­тости мировым рынкам и на хозяйственной кооперации с Западом. Россия, организуя свой интеграционный проект, действует преимущественно ситуа­тив­но и поворачивается к Азии прежде всего потому, что отворачивается от Ев­ропы. Она втягивается в континентальные пространства Средней Азии по канонам геополитики конца XIX века, когда Российская империя и завоева­ла впервые эти земли, переоценивавшей роль heartland’a, в то время как Китай ориентируется на океанскую торговлю, слабо развитую в России (перевалка всех типов грузов во всех российских портах меньше, чем в одном порту Шанхая). И поэтому при всей «нужной» риторике китайцы считают российский про­ект интеграции во многом тупиковым.

Все это, говоря откровенно, делает углубление и особенно формализацию сотрудничества между Китаем и ЕАЭС далеко не приоритетной для Пекина задачей. Однако есть и другая совокупность факторов.

Путь в Европу

Китай со своей стороны имеет и реализует свои интеграционные про­екты, и они слишком сильно отличаются от российских.

Во-первых, основным направлением, в котором смотрит Китай, является юг, а не северо-запад. На протяжении всех 2000-х годов Пекин стремился со­здать свою зону свободной торговли, и таковая вступила в силу с 1 января 2010 года со всеми странами АСЕАН (сегодня ВВП ее стран-участниц по рыночному валютному курсу составляет $13,3 трлн, а без Китая — $2,4 трлн). В рамках этой зоны тарифы на поставку продукции почти 8 тыс. товарных групп (90% оборота) обнулены, а средние пошлины по остальным позициям составляют 0,4%. Может быть, об этом не говорят слишком открыто, но мифический договор «о торгово-эко­номическом сотрудничестве между ЕАЭС и КНР» вряд ли сможет включать в себя пункт о зоне свободной торговли — просто потому, что Китаю придется согласовывать его со своими партнерами или ухудшать условия торговли с ними, а это Пекину нужно сейчас меньше всего (напомню: российскую и ка­захстанскую нефть можно купить и так, а на го­сударства ЕАЭС приходит­ся всего 2,4% китайского экспорта).

Во-вторых, в отличие от российских интеграционных проектов китайс­кие подчинены экономической логике и прежде всего продвиже­нию местных товаров на мировые рынки, в частности в Европу. Поэтому если ЕАЭС слу­жит в основном «азиатизации» России, то его конкурент — проект «Шелковых путей», состоящий из Морского шелкового пути XXI века [21st-century Maritime Silk Road], и Экономического пояса Шел­кового пу­ти [Silk Road Eco­nomic Belt] — европеизации Китая. Именно поэтому основное внимание Китая будет обращено на Казахстан, Туркмению, Иран и Закавказье, через которые пройдут наи­более выгодные пути в Европу, а не на Россию, где китайцам уже восемь лет показывают красивые презентации проекта скоростной трассы Москва — Оренбург. Более того, если Россия не нормализует отноше­ний с Западом, она и сформированные ею интеграционные объединения будут намного менее привлекательны для Китая. В отличие от Москвы Пе­кин видит в ЕАЭС не альтернативу Европе, а самый прямой путь в нее (это пока у нас, к сожалению, склонны упускать из виду).

В-третьих, Китай опять-таки в отличие от России в своих планах «при­вязывания» к себе союзников опирается не на политические моменты, а на гигантский инвестиционный потенциал Фонда Шелкового пути и Азиатско­го банка инфраструктурных инвестиций; поэтому он привлекает партнеров не совещаниями и саммит­ами, а дорогами, тоннелями, портами и электростанциями, и поэтому Китай все чаще вытесняет Россию из той же Средней Азии со своими инвестициями. Сегодня КНР уже выступает крупнейшим инвестором в Казахстан, Киргизию и Таджикистан, а скорость закрепления китайских компаний на территории этих стран порой порождает там народные волнения. Все это, на мой взгляд, показывает, что проект Экономического пояса Шел­кового пу­ти никак не станет «дополнением» ЕАЭС, а может оказаться скорее его прямым, и более удачливым конкурентом.

Плохие партнеры

Сомнительность расширения российского интеграционного проекта на Китай обусловлена кроме всего прочего ситуацией и в самой России. Летом 2014 года в Москве всерьез считали, что Китай легко заменит нам западных инвесторов и кредиторов после введения санкций. Этого не произошло: даже только что подписанные соглашения по строительству скоростной железной дороги Москва — Казань предполагают правительственные гарантии с российской стороны. Пекин не хочет рисковать: для китайцев важен результат, а не процесс. Они хотят посмотреть, когда будет введен в строй газопровод «Сила Сибири», и только после этого, может быть, задуматься о новом. Они будут торговаться по це­нам газа и нефти, используя в своих интересах российские трудности. Они будут договариваться об особых льготах на ведение бизнеса в России, ни в коем случае не открывая пропорционально собственного рынка. Положение Китая сейчас очень выгодно: Россия считает его своим союзником номер один, тогда как Россия для Китая, если отбросить тосты и поздравления, один из парт­неров, и далеко не самый значимый.

Позиции России и Китая сегодня различны практически во всем. Россия — петрогосударство с устаревшей структурой экономики. Китай — крупнейший в мире производитель промышленной продукции. Россия — континенталь­ная страна, связанная с миром только нефте- и газопроводами, с устаревшей инфраструктурой. Китай — морская держава с расширяющейся географией внешних связей и одной из самых передовых инфраструктур. Россия — госу­дарство, политический интеграционный проект которого ведет в тупик пустынь и гор. Ки­тай — страна, укрепляющая свое влияние в ключевых точках мира и предпочитающая экономическое вовлечение политическим соглаше­ниям. Наши страны слишком различны, чтобы интегрироваться. Я бы даже сказал, что они слишком разные, чтобы долго оставаться партнерами. Но это покажет только будущее.

Владислав Иноземцев,
директор Центра исследований постиндустриального общества