В ток-шоу «Время покажет» на Первом канале в эфире от 7 ноября обсуждали, помимо прочего, причины Великой Октябрьской социалистической революции, происшедшей ровно за 99 лет до передачи. Один из присутствовавших историков указал: Октябрь — неизбежное следствие Февраля, когда действующую власть обрушили близкие идейные родственники нынешних российских либералов, причём обрушение готовилось массированной кампанией клеветы, начиная с середины 1915 го года. Кампанию согласовали важнейшие тогда деятели — члены правящей династии, другая высшая знать, богачи…

Он также отметил: судя и по тогдашним публикациям, и по дошедшим до нас дневниковым записям, и по воспоминаниям, практически все верхние слои тогдашнего общества были настроены резко антигосударственно. В частности, это проявилось в их готовности валить тогдашнюю власть в разгар Мировой войны, уже потребовавшей от всей страны почти небывалого напряжения сил: не зря её тогда называли Второй Отечественной войной — Первой была война 1812 го года. С тех пор сходного накала антигосударственных настроений не наблюдалось до самой перестройки, зато с неё и по сей день кампания публичной ненависти общественной верхушки к своей стране идёт весьма бурно.

Прямо по ходу его высказываний у меня возникло предположение о глубинной причине сходства тогдашней и нынешней психологической обстановки. Увы, в прямом эфире не нашлось места для высказывания на эту тему — хватало и других поводов поспорить. Зато теперь формулирую подробнее.

По меньшей мере с середины XVIII века бюджет Российской империи сводился с заметным дефицитом: редкие периоды совпадения высоких доходов со скромными расходами позволяли в лучшем случае возвращать ранее накопленные долги. После отмены 1861.03.03 крепостного права (к тому времени дворянам и промышленникам принадлежало 2/5 населения страны) положение дополнительно ухудшилось: дворяне теперь лишились последней причины подолгу находиться в своих имениях, так что причитающиеся им выкупные платежи за земли, ставшие собственностью крестьян, прогуливали — по большей части за рубежом, то есть поток денег из страны ещё возрос. Теперь дефицитным стал не только бюджет государства, но и весь платёжный баланс.

Выход из положения представлялся очевидным: развить собственное промышленное производство, сократить импорт, нарастить и диверсифицировать экспорт, в том числе устранить зависимость от конъюнктуры рынка зерна — главного тогда нашего товара, выходящего на мировой рынок. Но для внедрения эффективных технологий, а тем более для создания новых производств нужны всё те же деньги. А их и так не хватает.

Почти одновременно с нами в сходном положении оказались ещё две державы — хотя и далеко не столь великие, как Россия, но тоже весьма значимые. Они решили проблему инвестиций собственными силами.

В 1861 м южная — более аграрная — половина Соединённых Государств Америки объявила себя отдельными Конфедеративными Государствами Америки. 1861.04.12 она обстреляла находящийся на её территории, но в северной юрисдикции, форт Самтер. 1865.06.23 остатки войск КГА капитулировали. В ходе последовавшего десятилетия Реконструкции Юга остатки его ресурсов изъяты в пользу Севера и не столько разворованы, сколько израсходованы на развитие тамошней промышленности. Таможенный протекционизм не меньше, чем разорение Юга, воспрепятствовал привычной закупке британских товаров.

1871.01.18 в Зеркальной галерее Версальского дворца Северогерманский союз, несколькими месяцами ранее разгромивший Францию, провозглашён Германской империей. Вскоре в неё вошли остальные германские государства, кроме Австрии. 5 миллиардов франков — около 1000 тонн золота — контрибуции с Франции пошли в основном на развитие германской промышленности.

Россия же не смогла использовать свои ресурсы для себя. Ставка на иностранных инвесторов и кредиторов поначалу выглядела успешной. По многим формальным показателям, характеризующим состояние экономики, страна вышла на первое место в мире. Но суммарный показатель — доля в валовом мировом продукте — хотя и рос, но куда медленнее, чем у СГА и Германии.

Причина очевидна: всем нужны клиенты, но не конкуренты. Иностранцы вкладывают средства в то, что подкрепляет их собственное хозяйство, но не создают в других странах цельные комплексы взаимоподдерживающихся производств. У меня опубликовано несколько исследований: что и как у нас развивалось на зарубежные деньги, почему это нас в конечном счёте тормозило.

Есть и побочный эффект: на чьей телеге едешь — того и песни пой. Завися от притока средств извне, элита постепенно принимает точку зрения тех, кто решает: платить иль нет — и если да, то кому. По мере роста зависимости от внешних инвестиций растёт и зависимость от внешней идеологии.

Вдобавок идеология, предлагаемая зависимым, неизбежно нацеливается на увеличение их зависимости. Теория, исповедуемая ныне всем аппаратом экономического блока правительства РФ, объявляет любые государственные инвестиции заведомо неэффективными. На этом иллюзорном основании она предписывает выводить все государственные доходы в зарубежные финансовые институты, чтобы те перенаправляли эти же средства в те звенья нашего хозяйства, что представляются эффективными с их точки зрения. Вдобавок за эту хлопотную работу они ещё и заметный доход получают: разница между ставкой по нашим вкладам за рубеж и по зарубежным кредитам и инвестициям составляет несколько процентов — миллиарды долларов ежегодно.

Идти на такие убытки для своего хозяйства можно только на безупречном идеологическом основании — те, кто хочет просто заработать, могли бы в крайнем случае разворовать деньги внутри страны. Поэтому и сейчас те, кто зависит от зарубежных инвестиций или полагает их полезными, вынуждены становиться на чуждую родной стране точку зрения.

Чем дольше страна опирается на иностранные деньги, тем меньше патриотов среди её высшего — и в имущественном, и в умственном отношении — общества. Пора нам учесть печальный опыт предыдущей попытки развиваться за чужой счёт — значит, в чужом направлении.