Но через считанные недели, когда приступит к своим обязанностям новая президентская администрация, всеми этими проблемами будет заниматься уже кто-то другой. Для Клеппера момент передачи обязанностей наступит не так быстро. Чуть ли не весь этот год он буквально считает дни, оставшиеся до отставки. Иногда по утрам, когда он будет вводить в курс дела главнокомандующего, известного как «получатель разведывательной информации №1», президент США Барак Обама будет спрашивать его, сколько дней осталось, а затем впервые подтолкнет Клеппера «на выход». За последние месяцы, оставшиеся до отставки, Клеппер и более десятка его главных помощников и советников дали изданию WIRED небывалое количество интервью, в которых они обсуждали состояние американского разведывательного сообщества и те угрозы, которые перейдут «по наследству» к новой администрации, приступающей к выполнению обязанностей 20 января. Даже после шести лет работы на этом посту такие беседы даются ему нелегко. «На этой работе я понял, что чем меньше я говорю, тем лучше», — говорит он.

Первый директор Национальной разведки США Джон Негропонте (John Negroponte) открыл свою «контору» в 2005 году, получив в подчинение 11 человек, которые ютились в небольшом офисе рядом с Белым домом. Он занял новую должность, созданную после терактов 11 сентября, когда стало ясно, что стране нужен один человек, который бы управлял деятельностью национальной разведки. К тому времени, когда пять лет спустя туда пришел Клеппер, коллектив уж занимал комплекс площадью почти 206 390 квадратных метров в городе Маклин, штат Вирджиния.

Хотя местонахождение штаб-квартиры обозначено лишь скромной табличкой на придорожной полосе с надписью «1550 Тайсонс Маклин Драйв», ее в принципе хорошо видно пассажирам самолетов, заходящих на посадку в Национальном аэропорту Рейгана. С воздуха два ее корпуса имеют вид букв L и X — намек на ее излишне патриотичное «прозвище» Liberty Crossing, полученное после терактов 11 сентября, или, как говорят в правительстве, «LX». В комплексе размещаются 1700 работников Управления директора национальной разведки, а также Национального центра по борьбе с терроризмом — который тоже был создан после терактов 11 сентября, и многоэтажный корпус его командного пункта построен по образцу вымышленного штаба в драме Кифера Сазерленда (Kiefer Sutherland) «24 часа». Комплекс сам по себе — это целый город со своей полицией и кофейнями Dunkin’ Donuts и Starbucks.

Офис Клеппера на шестом этаже корпуса L просторный, но в основном аскетичный и полупустой — если не считать стандартной мебели из темного дерева, которой обставляют кабинеты высокого начальства. Одним заметным исключением является постер у двери, на котором изображен сурового вида белоголовый орлан с надписью «Я улыбаюсь».

Клеппер попал в разведку так же, как и другие его коллеги. Его отец во время Второй мировой войны служил в радио- и радиотехнической разведке. И когда в 1962 году молодой Джеймс (21-летний курсант, обучавшийся в университете по программе подготовки офицеров запаса ВВС США) встретился с президентом Джоном Кеннеди, он сказал главнокомандующему, что тоже собирается стать офицером разведки. Это вообще единственная профессия, о которой он мечтал. Клеппер познакомился со своей будущей женой в АНБ (ее отец тоже был офицером разведки), а во Вьетнаме он жил в одном трейлере с отцом, который занимал пост заместителя начальника штаба АНБ по оперативным вопросам. На сегодняшний день стаж профессионального разведчика Клеппера составляет более полувека. В 2007 году тогдашний министр обороны Роберт Гейтс назначил его заместителем министра обороны по разведке, и он руководил всеми разведывательными службами, подчиненными оборонному ведомству США.

Затем в 2010 году Обама, недовольный неспособностью разведывательного сообщества оценить ситуацию и предотвратить неудавшуюся попытку взорвать бомбу на борту самолета авиакомпании Northwest Airlines 25 декабря, обратил внимание на Клеппера и уже через пять лет назначил его четвертым директором Национальной разведки. Клеппер рассчитывал, что, находясь на этом посту, он будет координировать работу разветвленного разведывательного аппарата страны, работая незаметно, за кулисами.

Жизнь Клеппера проходит в постоянной суете между видеоконференциями и работой в разных ничем не выделяющихся помещениях — подземных кабинетах для совещаний, командных пунктах, увешанными плоскими экранами, и в защищенных от прослушивания комнатах, называемых помещениями для работы с секретными документами (или, как говорят разведчики, «скифах»). Его бронированный черный внедорожник с антенной на крыше — скорее, танк, чем автомобиль — даже оборудован спутниковой тарелкой, обеспечивающей Клепперу надежную связь везде, где бы он ни ездил на территории округа Колумбия. Во время поездок специальная команда превращает его гостиничный номер в безопасное помещение для проведения встреч и переговоров. Охрана регулярно проверяет его цифровые слуховые устройства, чтобы исключить возможность прослушивания иностранными противниками, а его служба контрразведки блокирует большинство функций планшетов, которыми он пользуется в Овальном кабинете при сообщении президенту оперативной информации, во избежание передачи или прослушивания разговора.

У Клеппера в правительстве одна из самых широких сфер деятельности. В поле его зрения находится весь мир — все выборы, экономические кризисы, технические новшества, террористические заговоры или неудачные дни в работе иностранных лидеров. «Без моих сообщений не обходится ни одно совещание», — говорит он.

Благодаря утечке информации, организованной Сноуденом, американская общественность теперь знает, что штат империи Клеппера насчитывает более 107 тысяч человек, что примерно равно населению города Грин-Бей в штате Висконсин. Общий бюджет его организации превышает 52 миллиарда долларов — в том числе 10 миллиардов долларов для АНБ и 14 миллиардов долларов для ЦРУ, из которых 2,6 миллиарда выделяются на реализацию программ по проведению таких секретных операций, как авиаудары с помощью беспилотников и подрывная работа с целью срыва ядерной программы Ирана.

Именно в этом коллективе Клеппер достиг самых больших успехов, продвинувшись в решении таких вопросов, как реформа системы снабжения и модернизация информационно-технических средств и ПО или налаживание сотрудничества с зарубежными правительствами и учреждениями внутри страны. Клеппер также всячески старался повысить социокультурное разнообразие персонала, в чем, по его словам, предстоит еще многое сделать. При этом он неожиданно стал чемпионом в деле привлечения к работе в разведывательном сообществе представителей ЛГБТ. «Если бы я имел возможность постоянно работать над улучшением нашей организации и всего разведывательного сообщества, результаты были бы гораздо более удовлетворительными», — говорит он. Но он знает, что мало кто из посторонних об этом вспомнит.

Зато его, скорее всего, будут помнить по причине чего-то другого, что возникло в недрах его коллектива — по причине одного из самых серьезных за всю историю США нарушений системы безопасности внутри разведывательной структуры.

В субботу 8 июня 2013 года Клеппер был в своем офисе и, что бывает нечасто, выступал с интервью для телеканала NBC, которое вела Андреа Митчелл (Andrea Mitchell). Он пытался замять разгоравшийся скандал, связанный с утечкой ряда документов, опубликованных в изданиях The Guardian и The Washington Post, в которых говорилось о программах слежки в стране после терактов 11 сентября. «Это зрелище буквально — не фигурально, а буквально — душераздирающее по причине того огромного ущерба, тяжкого вреда, который наносит все это нашей разведке», — сказал Клеппер ведущей. Через несколько минут один из его телохранителей (из спецгруппы охраны из числа сотрудников ЦРУ в штатском, вооруженных пистолетами «Глок», у каждого из которых есть значок спецагента), прервал интервью и сказал, что Клеппера срочно вызывают к телефону. Именно тогда он впервые услышал имя человека, который, как никто другой, впоследствии станет символом, и с которым будут связывать время его пребывания на посту руководителя — Эдвард Сноуден.

Помимо того резонанса, который вызвала рассекреченная Сноуденом информация, определенная проблема в связи с произошедшим возникла и лично у самого Клеппера. Узнав, что АНБ в рамках программы «Призма» (Prism) перехватывало и записывало телефонные разговоры и электронные сообщения по всему миру, СМИ сразу же направили внимание на, казалось бы, безобидный разговор на Капитолийском холме, произошедший тремя месяцами ранее между Клеппером и американским сенатором Роном Уайденом (Ron Wyden). Во время слушаний 12 марта 2013 года Уайден спросил Клеппера, «действительно ли АНБ собирает все сведения о миллионах или даже сотнях миллионов американцев?».

«Нет, сэр», — ответил Клеппер.

«Нет?» — переспросил Уайден удивленно, поскольку он, как высокопоставленный член Комитета по разведке, обладал информацией противоположного характера.

«Если преднамеренно, то нет, — ответил Клэппер. — Бывают случаи, когда они могли бы, возможно, случайно, собирать, но это ненамеренно».

Слушание продолжилось, и о том разговоре практически больше и не вспомнили, но Уайден и его сотрудник из Комитета по разведке были поставлены в тупик тем, что казалось откровенной ложью.

Уайден вместе с сенаторами США Дайэнн Файнстайн (Dianne Feinstein) и Марком Юдаллом (Mark Udall) не один год выражали несогласие с серьезным превышением полномочий и нарушениями, связанными со слежкой в период после терактов 11 сентября. Уайден наблюдал, как руководство службы разведки в АНБ, которое находилось в подчинении Клеппера, выступало с целым рядом целенаправленно вводящих в заблуждение заявлений о своих программах. Они уже не один год противодействуют «разгулу дезинформации», сказал мне Уайден. «Он много лет возглавлял разведывательное сообщество, и подобных примеров было множество». В частности, речь идет о том, как в 2012 году на конференции хакеров DefCon тогдашний директор АНБ Кит Александер (Keith Alexander) заявил, что никаких досье на миллионы американцев агентство не собирает, что Уайден называет «одним из самых лживых заявлений о работе американских разведслужб».

По словам Сноудена, именно ответ Клеппера Уайдену заставил его пойти на крайности. Хотя Сноуден не ответил на просьбу дать интервью для написания этой статьи, в 2014 году он рассказал изданию WIRED, что он в ужасе от того, насколько вопиющей и очевидной является ложь Клеппера: «Он решил, что обманывать американский народ — чем занимается он, в чем заключается его работа — это совершенно обычное дело».

Клеппер категорически отвергает мысль о том, что Сноудена спровоцировал его диалог с Уайденом. «Он пытался всем это внушить, но это чушь», — говорит он, отмечая, что Сноуден начал собирать документы за несколько месяцев до того, как Клеппер выступил в зале заседаний сенатского комитета.

«Если по каким-то причинам Сноуден чувствовал, что обязан разоблачить то, что, по его мнению, было нарушением, связанным с так называемой, цитирую, „слежкой внутри страны”, я мог бы понять его поступок. Но он обнародовал и многое другое, что не имело ни малейшего отношения к внутренней слежке, и это нанесло нам огромный ущерб, — говорит Клеппер. — Я считаю, что это самовлюбленный человек. Я не верю в те идеалы, которые он проповедует. Я в это абсолютно не верю».

После многочисленных и следовавших одно за другим оправданий Клеппер попытался прояснить ситуацию со своим заявлением в диалоге с Уайденом и через две недели после того, как в прессе начали публиковать материалы, похищенные Сноуденом, написал председателю сенатского Комитета по разведке Файнстайн письмо — своего рода извинение, в котором говорилось: «Мой ответ был явно ошибочным». Он не поддался на призывы уйти в отставку — даже когда критики призвали привлечь его к ответственности за лжесвидетельство. Сенатор Рэнд Пол (Rand Paul) заявил, что вместе со Сноуденом в тюрьме должен сидеть и сам Клеппер.

За последний год Клеппер выбрал для себя оправдание, согласно которому он, отвечая на вопрос Уайдена, просто запутался. Клеппер говорит, что он думал о программах, с помощью которых записывался контент, а Уайден спрашивал о программах, которые записывали метаданные. «Распространено мнение о том, что я солгал, но я просто об этом не подумал. Да, я ошибся, но я не лгал. Это совсем разные вещи».

Клеппер знает, что его диалог с Уайденом и разоблачения, сделанные Сноуденом, будет главным, чем он запомнится людям. «Я совершенно уверен, что в первой строчке моего некролога в Washington Post будет написано именно об этом, — говорит он. — Но ведь трудно угадать, где найдешь, а где потеряешь».

Как бы то ни было, говорит Клеппер, общественная реакция на информацию, раскрытую Сноуденом, удивила его — и разведывательное сообщество в целом. «Для нас это стало абсолютным шоком», — говорит он. Работники его агентств считали, что делают именно то, что хотят от них американцы — используя все юридически доступные для них средства. «Знаете, мне никогда не попадались такие средства сбора информации, которые мне не нравились», — сказал он в шутку этой осенью в беседе с представителями руководства разведывательных служб.

По его мнению, негативная реакция отчасти связана с тем, что в период после терактов 11 сентября администрация Буша предъявляла слишком большие права на проведение более активных секретных действий в своей борьбе с терроризмом. Надо было больше вопросов обсуждать публично и проводить их через Конгресс, говорит он — в том числе и вопрос о широкомасштабной программе слежки внутри страны, ставшей основой сенсационных разоблачений Сноудена. Клеппер считает, что после терактов 11 сентября общественность и Конгресс разрешили бы американским разведчикам почти все, о чем бы те попросили. «Мы могли бы добиться принятия законов, которые дали бы нам больше полномочий — говорит Клеппер. — Я убежден, что если бы мы объяснили особенности программы „Призма” и обосновали необходимость ее внедрения, она бы не вызвала такого скандала, и к ней относились бы также, как к тому, что ФБР хранит миллионы отпечатков пальцев».

На самом деле, говорит он, хотя в результате изменений законодательства после разоблачений Сноудена у АНБ теперь на получение данных уходит больше времени, общий объем информации, к которой у агентства теперь есть право доступа, резко увеличился. «Вместо того чтобы хранить данные в АНБ, мы теперь обращаемся к компаниям-провайдерам и просим предоставить эту информацию, — говорит он. — Это фактически предоставило нам более широкий доступ к большему количеству провайдеров, чем те программы, о которых шла речь. Если люди думают, что провайдеры будут защищать их гражданские свободы и частную жизнь лучше, хорошо, пусть будет так».

С тех пор, как Сноуден нарушил систему безопасности и слил информацию, Клеппер пытается активизировать работу по обеспечению прозрачности — более открыто обсуждать деятельность разведывательного сообщества, обнародовать больше информации, имеющейся в ее распоряжении. Отчасти это просто уступка с учетом суровой реальности. На самом же деле Клеппер не считает, что можно предотвратить появление другого Сноудена. Более того, факты свидетельствуют о том, что существует, по крайней мере, один информатор, который по-прежнему сливает информацию о еще более секретных программах, используемых АНБ с недавнего времени. Он считает, что его персонал должен приспосабливаться к изменившимся условиям и учитывать требования времени, когда у правительства гораздо меньше возможности обеспечивать секретность. «В какой-то момент возникнет необходимость в кардинальных изменениях системы засекречивания информации, — предупредил он руководителей разведслужб этой осенью. Существующая система, сказал он, «была разработана в эпоху бумажных носителей, и сегодняшние правила действительно не соответствуют современным технологиям и методам нашей работы».

Это похоже на то, о чем, по словам Уайдена, он заявлял в течение многих лет. События последних 10 лет показали, что секреты сохранить невозможно, говорит он, и когда американцы понимают, что их вводят в заблуждение, это подрывает их доверие к правительству и заставляет их сомневаться в том, что оно поступает правильно с точки зрения морали и этики. «Вся история Америки показывает, что, правда, в конце концов, выходит наружу, — говорит Уайден. — Меня не перестает беспокоить то, что слишком часто то, что в разведывательном сообществе говорят американцам, не соответствует тому, что я узнаю в частном порядке. Такого быть не должно».

Среди других скромных подвижек в области обеспечения прозрачности Клеппер отмечает попытки постепенно обнародовать более подробную информацию о программе использования беспилотных бомбардировщиков. Она вызывает все больше протестов — особенно после убийства в сентябре 2011 года Анвара Аль-Авлаки (Anwar al-Aulaqi), американского исламского проповедника, который проникся идеями «Аль-Каиды» и стал идеологическим лидером ее филиала в Йемене. И тот авиаудар, в результате которого погиб еще один американец, Самир Хан (Samir Khan), и следующий авиаудар, осуществленный несколько недель спустя, в результате которого случайно погиб 16-летний сын Аль-Авлаки, вновь привлекли внимание к проблеме убийства граждан США за рубежом представителями американских спецслужб и военных, что осталось без внимания судебных органов.

В июле Клеппер впервые раскрыл данные правительства о жертвах среди мирных жителей, погибших в результате ударов беспилотников в районах, находящихся вне зоны военных действий. Эта информация о жертвах, обнародованная в праздничную пятницу 4 июля около 18:00 часов, стала предметом многочисленных насмешек, поскольку общественность сочла указанное число погибших мирных жителей слишком небольшим и нелепым. По заявлению Клеппера, в период с 2009 по 2015 годы США осуществили с использованием беспилотников 473 авиаудара, уничтожив около 2,5 тысяч «комбатантов» и 64-116 «некомбатантов». Это намного меньше, чем количество погибших, представленное неправительственными группами, по данным которых число погибших мирных жителей в одном только Пакистане, скорее, составляет 450 человек. Но Клеппер сказал мне, что он настаивает на приведенных им цифрах. «Мы не раскрываем всю правду», — говорит он. А затем делает любопытное уточнение: «Я считаю, что это объективные и точные данные — в той мере, в какой мы можем их озвучивать».

По словам Уайдена, в последнее время он действительно наблюдает в империи Клеппера сдвиг в сторону прозрачности. Новый директор АНБ Майкл Роджерс (Michael Rogers) выступает в Конгрессе гораздо более открыто. «Меня очень обнадеживает подход Майка Роджерса, — говорит Уайден. — Он совсем другой человек». Но критики Клеппера чаще всего утверждают, что хотя разведсообщество, возможно, и обеспечивает в качестве полумер большую прозрачность, признаков каких-либо концептуальных перемен пока нет. Главный технолог Американского союза защиты гражданских свобод (ACLU), Кристофер Согоян (Christopher Soghoian) говорит, что хотя возглавляемое Клеппером ведомство и завело блог в Tumblr и дошло до намерения рассекретить некоторые важные исторические документы (в том числе доклад о количестве мирных жителей, погибших от авиаударов с беспилотников, и хранившиеся в течение длительного времени в тайне 28 страниц доклада правительства о проведенном после терактов 11 сентября расследовании в отношении роли Саудовской Аравии в финансировании и координировании терактов), оно еще должно обнародовать или подтвердить существование отдельной программы или инструментального средства слежки, не раскрытого Сноуденом. «Стороннему наблюдателю может показаться, что Директор национальной разведки ориентирован на большую прозрачность, — говорит Согоян. — А я считаю, что Управление директора национальной разведки увлеклось этой игрой в прозрачность».

В рамках одного из крупнейших проектов Клеппера после событий со Сноуденом будут рассекречены несколько тысяч досье со сверхсекретной разведывательной информацией, которые сегодня известны под названием «Ежедневные краткие сводки для президента» (President’s Daily Brief), которые предоставлялись президентам каждое утро со времен правления Кеннеди. За прошедший год Клеппер и директор ЦРУ Джон Бреннан (John Brennan) рассекретили большинство из них — до периода правления Форда.

В августе два человека отправились в президентскую Библиотеку Ричарда Никсона, чтобы отметить выпуск около 2,5 тысяч документов с оперативными сводками времен правления Никсона и Форда. В самолете, летевшем в Калифорнию, Клеппер сидел, согнувшись над своим ноутбуком, и читал рассекреченные документы. Впечатление было странным, признался он, поскольку в документах по-прежнему было много следов редактирования в виде белых полей, скрывающих фрагменты и абзацы текста. Прошли годы, с тех пор, как Клеппер читал эти документы, в которых было удалено все, что можно. «Должен сказать, что читая это, я думал: „интересно, а почему мы это редактировали? Разве нельзя было оставить больше? Что мы здесь скрывали?”»

Перед началом мероприятия в Библиотеке Никсона они с Бреннаном совершили частную экскурсию по музею, в котором шли ремонтные работы. Гид объяснил, что после завершения ремонта экскурсия будет начинаться не с того периода, когда родился Никсон, а с бурных 1960-х годов. «Мы начнем рассказывать людям о хаосе, царившем в 1968 году. К тому моменту, когда посетители закончат экскурсию, они задумаются, почему же в те времена кому-то хотелось стать президентом», — объяснил молодой энергичный гид.

Когда два шефа разведки входили в соседнюю галерею, Клеппер пробурчал себе под нос — так чтобы слышал Бреннан: «Вопрос по-прежнему актуален»

Одна из самых тревожных угроз, осложнявшая годы пребывания Клеппера на этом посту — это оружие, которое сами Соединенные Штаты ввели в практику. В 2008 году секретная команда израильских и американских оперативников внедрила в систему иранской АЭС в Натанзе вирус Stuxnet, используя этого червя, чтобы физически разрушить установленные там центрифуги для обогащения урана. Многие считают этот вирус первым серьезным видом современного кибероружия. Об этой секретной операции стало известно в 2010 году, когда Клеппер вступал в должность.

В последующие годы другие страны подвергали хакерским атакам США — от кражи Ираном данных клиентов казино Sands в Лас-Вегасе в 2014 до взлома почтовых серверов компании Sony Северной Кореей. Всего за несколько недель до дня выборов 2016 года Клеппер обвинил российские власти во вмешательстве в политику США, проведении хакерских кампаний и взломе компьютерных систем политических партий. Эти атаки — мелочь по сравнению с тем, что нас ожидает в ближайшие годы, говорит Клеппер. Его беспокоит не только то, что уничтожается и похищается информация, но и то, что он называет «очередным расширением рамок возможного» — манипуляция с данными, с помощью которой противники незаметно редактируют и искажают информацию в компьютерных системах США, что подрывает доверие к властям и службам безопасности.

Государственные и частные сети защищены не в той степени, в какой необходимо, говорит Клеппер. При этом он считает, что для поддержания мира в интернете ключевое значение имеет наступательный потенциал АНБ и Пентагона. Клеппер сетует на то, что происходит стремительное распространение приложений и сервисов, которые позволяют осуществлять сквозное шифрование; он утверждает, что действия Сноудена «ускорили» приобщение мира к продвинутым системам шифрования на целых семь лет. Он говорит, что они с директором ФБР Джеймсом Коми (James Comey) никогда не выступали за использование методов доступа к личным данным с «черного хода» — тактики, которая, по мнению критиков, наверняка сделает всех более уязвимыми для взлома систем третьими лицами, которые неизбежно найдут и используют тот же самый «черный ход». Он считает, что властям необходимо сотрудничать с компаниями ИТ-индустрии, чтобы удовлетворить потребность общества в защите и безопасности и при этом успокоить его и обеспечить неприкосновенность частной жизни. «Считаю, что если приложить к этому ум и некоторые ресурсы, то при всей изобретательности и интеллектуальном потенциале работников этой сферы они могли бы придумать решение». Его беспокоит, достаточно ли эффективна криптосистема, в которой несколько сторон могли бы депонировать ключи шифрования. «Необходим лучший способ, чем эта абсолютистская система — чтобы исключить доступ распространителям порнографии, насильникам, преступникам, террористам, наркоманам и торговцам людьми». Клеппер не слишком верит в то, что шифрованием можно защититься от кибератак. На самом же деле, считает он, решением проблемы является стратегия сдерживания.

Поэтому его не волнует, что Америка открыла эпоху кибервойн. «Я рад, если мы на самом деле были первыми», — говорит он. Он надеется, что использование таких видов оружия, как вирус Stuxnet (с их доказанной на деле способностью посеять реальный хаос), в конечном итоге поможет сохранить мир между государствами-противниками и, возможно, даже приведет к созданию стратегического аналога доктрины взаимно-гарантированного уничтожения, разработанной в годы холодной войны. Если страны будут учитывать, что любой акт киберагрессии наверняка приведет к нанесению ответных ударов, которые уничтожат их собственные жизненно важные системы, то они не будут совершать этих агрессивных действий. «Пока мы не разработаем основные и психологические принципы концепции сдерживания, эти кибератаки будут продолжаться», — говорит он. Правда, он не совсем понимает, что собой представляет это стратегическое сдерживание. «Что такое ядерное сдерживание, люди поняли. Сдерживание применительно к кибероружию понять гораздо сложнее». Это та проблема, решение которой он рад перепоручить своему преемнику: «Такое „домашнее задание” мне ни к чему».

Страна должна смотреть вперед и в других отношениях, говорит он. Америка слишком занята борьбой с терроризмом и не уделяет достаточного внимания вызывающим наибольшее опасение долгосрочным угрозам. Их несколько — от войны в космосе (учитывая, что Китай и Россия создают противоспутниковые системы и могут потеснить Америку с ее превосходящими технологиями вроде системы GPS) до методов использования искусственного интеллекта и модификации генома человека, которые могут представлять угрозу национальной безопасности. Я спрашиваю его, следует ли американцам просто привыкнуть к терактам — таким, какие были совершены в Париже или в калифорнийском Сан-Бернардино. «Я-то да, — отвечает он, глотая слова. — Привык к холодной войне — длилось это долго. Несколько десятилетий».

С тем, что действия Сноудена повредили его собственной репутации, Клеппер соглашается крайне неохотно, и его гораздо больше беспокоит то, как это повлияло на сотрудников разведки. Его пугает мысль о том, что Америка может ополчиться против его сотрудников. Он опасается, что, точно так же, как вся страна и Конгресс отвернулись от работников ЦРУ, которые после терактов 11 сентября руководили «секретными тюрьмами» и действовали в соответствии с программой пыток, страна однажды отвернется и от людей, которые осуществляют авиаудары с помощью дронов. «Я боюсь, что люди задним числом решат, что убивать людей с помощью беспилотников было неправильно, и это приведет к тому, что мы начнем критиковать, обвинять и привлекать к суду людей, которые помогали убивать с беспилотников», — говорит он.

«Считаю, что устанавливать моральные стандарты задним числом — дело тягостное, — говорит он. — Люди поднимают всякие правильные вопросы о том, что сделала Америка. Сейчас все соглашаются, что интернирование японцев [американцев] во время Второй мировой войны было вопиющим случаем — но в то время казалось, что это делается в интересах страны». Клеппер, который был свидетелем сенатского расследования (на которое было выделено 40 миллионов долларов) и осуждения программы пыток, введенной в практику руководством ЦРУ, говорит, что обеспокоен тем, что в результате изменения политических настроений сегодняшним разведчикам грозит нечто подобное. То есть, законные действия, которые они совершали правомерно и с честными намерениями, станут основанием для политической охоты на ведьм. Он утверждает, что на протяжении последних 15 лет разведывательное сообщество совершало ошибки — но умышленно оно закон не нарушало.

Так же неприятна Клепперу и мысль о том, что такая охота на ведьм в свою очередь заставит его сотрудников усомниться в целесообразности и благородной миссии своей работы. Именно поэтому его так обеспокоил вопрос на заседании коллектива в Омахе о нравственности работы разведчика. Стоя перед аудиторией — массой людей в костюмах и военной форме — и формулируя свой ответ, Клеппер знал нечто такое, чего остальные в зале не знали. Как раз на той неделе ФБР по горячим следам задержало еще одного сотрудника консалтинговой компании Booz Allen Hamilton АНБ, работавшего по подряду с АНБ, который, по мнению работников ФБР, причастен к очередным утечкам данных о секретных программах слежки АНБ.

После паузы Клеппер ответил прямо и уверенно: «Мы можем выполнять свою работу с чистой совестью, но мы должны действовать осторожно. В истории разведки было немало случаев злоупотребления доверием американского народа». Это не значит, что эта работа безнравственна — это просто означает, что эту работу надо выполнять правильно. «Я всегда считал, что профессия разведчика почетна. Мы все помним о том, что надо чтить наши моральные ценности и соблюдать закон».

Внук Клеппера (которому примерно столько же лет, сколько было Клепперу, когда он поступил на службу в ВВС в должности офицера разведки) недавно начал работать в ЦРУ технологом. В уходящем году эти двое мужчин (с разницей в возрасте в 53 года) подолгу разговаривали о технологии — будущем американской разведки и ее сотрудников. По словам Клеппера, он верит, что разведывательное сообщество поступает правильно, нанимая новых сотрудников, но оно с трудом пытается удержать своих работников, особенно технологов, которых переманивают частные компании, где и зарплаты другие, и ограничений меньше. «Когда я пришел служить в ВВС, я связал с разведкой свое будущее и свою карьеру. А он и его поколение относятся к этому совершенно иначе. Они не так держатся за место работы в учреждении, не так ему преданы», — говорит Клеппер.

Хотя иногда по вечерам Клеппер любит выпить немного джина «Бомбей» с тоником или мартини, у него редко бывает возможность отдохнуть по-настоящему. «У вас бывали выходные за последние шесть лет? Настоящие выходные?» — спрашивает он меня. Вопрос риторический, и мне неудобно, что он ждет ответа. На часах уже 10 вечера, мы возвращаемся в Вашингтон с мероприятия в Библиотеке Никсона на его самолете Gulfstream (из серии разработанных по программе ВВС США), и до авиабазы Эндрюс, где мы совершим посадку, нам еще лететь целый час. «У меня не было, — наконец, прерывает он молчание. — В течение последних шести лет я работаю каждый день, по крайней мере, часть дня. Когда мы закончим разговор, я вернусь к работе. А потом, вечером, поеду к себе в «скиф» и буду работать дальше. Завтра утром мне надо быть в Овальном кабинете».

Клеппер говорит, что с нетерпением ждет того дня, когда все это останется позади — даже при том, что многих его коллег беспокоит то, что будет после его ухода. Как он говорил в публичных выступлениях этой осенью, «многие люди нервничают из-за того, что поскольку выборы проходили более лихо и экстравагантно, чем мы привыкли, у нас в этой обстановке будет и новый президент, и новое руководство национальной безопасности». Эти власти будут противостоять миру, что, по его словам, будет немного похоже на атмосферу предвыборных митингов с их яркими и эффектными высказываниями. «Меня всегда поражало, как во время предвыборной кампании все просто, но когда я нахожусь в зале оперативных совещаний, в «ситуационной комнате» Белого дома, вдруг оказывается, что все трудно и сложно», — говорит он. Когда через несколько недель ему надо будет уходить, он будет рад попрощаться со «скифами», комнатами для совещаний, кортежами бронированных автомобилей и недремлющей охраной. Он ждет не дождется, когда сможет навести порядок в подвале своего дома, но больше всего — когда снова будет предоставлен самому себе и сможет чувствовать себя непринужденно.

«Днем и ночью все семь дней в неделю находишься под наблюдением, — говорит он и на минуту замолкает. — Это очень напрягает». Он знает, что (в отличие от большинства объектов за рубежом и внутри страны, к которым должно быть приковано внимание служб, которыми он руководит) за ним наблюдают.

*организация, запрещенная в РФ — прим. ред.

Задача разведывательного сообщества, по его мнению, благородна и проста: предоставлять властям объективный анализ ситуации на основе разведданных, полученных с помощью законных методов.

относится к своему ежегодному докладу с анализом глобальных угроз, как к длинному перечню мучений, ждущих нас в день Страшного суда

говорит, что обеспокоен тем, что в результате изменения политических настроений сегодняшним разведчикам грозит нечто подобное. То есть, законные действия, которые они совершали правомерно и с честными намерениями, станут основанием для политической охоты на ведьм.