«Викинга» обвиняли в искажениях, хотя не столько образа князя Владимира, сколько вообще исторической правды и российской истории, была даже попытка запустить петицию о запрещении фильма, но успеха не имела. И дело тут, думается, не только в безграничном административном ресурсе продюсера фильма Константина Эрнста, но и в том, что крещение Руси сегодня не так актуально, как события столетней давности, с которыми сложным образом оказалась связана легитимность современного государства.

Больше года назад в «Российской газете» опубликовали интервью с Тихоном Шевкуновым, который отчетливо выразил свое отношение к будущей картине. Увиденный трейлер фильма он расценил как «клевету на реальных людей». Именно на его мнение как важнейшего для себя авторитета позже ссылалась депутат Наталья Поклонская, инициатор публичных нападок на картину: «Вот я читала высказывания Тихона Шевкунова, который говорит, что это искажение исторических данных. О других высказываниях ничего не знаю».

Касательно конкретных соображений, которые излагает Шевкунов, в прошлом выпускник сценарного факультета ВГИКа, а сегодня иерарх Русской православной церкви, можно спорить, но они вполне ясны. Ключ именно в слове «реальные».

Кино за свою столетнюю историю неоднократно успешно заменяло людям реальность, Шевкунов это прекрасно знает.

Поэтому и утверждает, что «немалая часть наших зрителей будет воспринимать фильм, выпущенный в год столетия революционных потрясений, как реальную историю России». А такая реальность, в которой жизнь российского императора и канонизированного РПЦ святого представлена чередой «душераздирающих сцен «любовного треугольника», в которых Николай и до, и после женитьбы мелодраматически мечется между Матильдой и Александрой», кажется ему совершенно неприемлемой.

Отчего частная жизнь Николая Второго оказалась столь важной? Да, история с Матильдой Кшесинской, балериной и любовницей сразу нескольких великих князей, была шумной, яркой, привлекала внимание. Вот, например, запись в дневнике директора Императорских театров Теляковского от 15 ноября 1910 года: «Все довольны, все рады и прославляют необыкновенную, технически сильную, нравственно нахальную, циничную, наглую балерину, живущую одновременно с двумя Великими Князьями и не только это не скрывающую, а, напротив, включающую и это искусство в свой вонючий, циничный, безмерный венок людской падали и разврата. Ей много аплодировала жена моего Министра, никому не аплодирующая».

Нравы двора, судя по этим записям, не слишком добропорядочны, но мало ли сплетен, к тому же известно, что Николай после женитьбы расстался с Кшесинской. Однако отношение к прежде сакральным фигурам однозначно отрицательное.

Не вызывает ни царь, ни его родственники любви и почтения. Кто в этом виноват? Вот главный повод для разногласий.

Если виноваты они сами — значит, и революция была не бунтом черни, а закономерной реакцией на не справившуюся со своими задачами власть. А вот если монарх — жертва клеветы, то все эти революционные настроения вовсе не результат дурного правления, а занесены извне врагами-завистниками. Схема простая, но сегодня как раз время простых схем.

Конечно, в основе сегодняшних бурных обсуждений лежит вовсе не судьба фильма «Матильда» режиссера Алексея Учителя и его кинокомпании «Рок», которая, в дополнение к государственным, вложила в этот фильм немало средств, но давняя борьба идеологий.

Вспомним совсем другое время и фильм «Андрей Рублев» Тарковского, ныне считающийся классикой. Советские партийные власти отправили его на полку, сочтя недостаточно советским по идеологии. Но на него обрушились упреки и с другой стороны: критик власти Александр Солженицын обвинил режиссера в непонимании настоящей — не советской, а духовной, религиозной России. По его мнению, в главном герое Тарковский видел прежде всего себя — светского художника в конфликте с социумом, а не иконописца Рублева, который жил в духовной гармонии истинной веры.

«Тарковский, — писал Солженицын, — обрек себя не подняться до купола духовной жизни избранного и им персонажа и XV века, и ту высоту духовного зрения, христианской умиротворенности, светлого созерцательного миростояния, которою обладал Рублев, — подменять самодельными и слепотычными (на современный манер) поисками простейших и даже банальных, моральных истин, зато понятных ущербно-интеллигентному зрителю советской эпохи. Или плоских (но намекающих) сентенций: Русь-Русь, «все она, родная, терпит, все вытерпит… Долго ли так будет?» — «Вечно».

Давний спор между сторонниками особого русского пути и теми, кто желал бы видеть Россию обычной европейской державой, сегодня выражается в трагикомической пародии.

Никому ранее не известная «Общественная всероссийская организация «Христианское Государство — Святая Русь» рассылает по кинотеатрам письма с угрозами, дескать, будете показывать богохульное кино — накажем. Единственной задачей этой комически-пафосной компании до сих пор была борьба за отказ от паспортов, угрожающих страшным числом Зверя… Теперь они начали защищать Святую Русь, Святого Царя, Царицу и — до кучи, пока не святого, но великого Путина. Ведь Путин — «единственный человек во власти, который по Истине (орфография сохранена) неподдельно Любит Россию и народ».

Сочетание любви к православию с любовью к верховной власти органично, ибо никаких других христианских добродетелей эти сторонники Святой Руси, кажется, не знают.

«Враги России», по их мнению, только и ждут массовых протестов, пролитой крови, чтобы сокрушить православное отечество. Протесты же не замедлят, ибо народ не снесет поругания Государя.

Подобной галиматьей не стоило бы засорять сознание, не пародируй эта логика более серьезную идеологическую установку, которая сегодня представляется властям более подходящей и более эффективной, чем так называемые либеральные идеи. Придуманное наследниками русских религиозных мыслителей мифическое учение о «русском православии», имеющем очень мало общего с реальным историческим процессом, и даже в какой-то степени отрицающем историю как реальный процесс, сегодня востребовано. В этом смысле память о 1917 годе действительно важный государственный резерв, вот только совершенно непонятно, что он означает.

Ведь если признать преступной революционную власть, тогда надо идти до конца и считать преступным ее наследников: и Сталина, и все советское государство, и как тогда быть с преемственностью и примирением вокруг традиций русско-советского мира? С другой стороны, признать революцию хоть в чем-то законной тоже невозможно, ибо любая власть от бога, и менять ее нельзя.

Так получилось, что судьба Николая Второго стала в какой-то мере символом неразрешимой дилеммы.

Канонизация царской семьи пришла с Запада, в 1981 году Русская православная церковь за границей принимает решение о причислении всех погибших вместе с царем к лику мучеников. Через четыре года после смерти Матильды Ксешинской, но это, будем считать, не существенно. Понадобилось еще двадцать лет, чтобы царскую семью канонизировали и в России. Причем эти годы прошли в спорах. Было мнение, что канонизировать имело бы смысл только детей, но победила позиция, что царя и царицу тоже следует признать страстотерпцами. При этом РПЦ, в отличие от западной церкви, отказалась счесть святыми тех, кто добровольно разделил с Романовыми их участь: врача-католика и фрейлину-лютеранку, заявив об «отсутствии сведений об их религиозной жизни и личном благочестии».

Так что вопрос о политическом значении канонизации не был праздным. Линия, которую потомки первой русской эмиграции считали наиважнейшей для преемственности империи, в этой борьбе победила.

Режиссеру Учителю можно только посочувствовать: он угодил в такое больное место, откуда не скоро перестанут исходить вопли и угрозы.

Современное российское общество в поисках идентификации несколько раз обращалось к идеальному образу России, которую мы потеряли. Вспомним давнего «Сибирского цирюльника» Никиты Михалкова и не столь давнюю его экранизацию «Солнечного удара» и «Окаянных дней» Бунина. Это ведь не просто фильмы, это идеологические послания, ответ потомка русских аристократов на образ нищей, вороватой, несчастной России. Образ искаженный, как считается в среде интеллигентской, а по мнению некоторых, и сочиненный теми, «выскочившими с наганами из-за черты оседлости», о которых так неловко напомнил недавно стране и миру Петр Толстой.

Изгнанное из политического поля открытых дискуссий, поддерживаемое не народом, не избирателями, а тайными знаками вышестоящих и телевизионными шалостями их подручных, это идеологическое противостояние неминуемо прорывается то казачьими нарядами, то свиными головами, то письмами в кинотеатры в защиту поруганной кинематографом чести цесаревича.

Тайные сторонники Русского мира, имперской традиции, масонского заговора сегодня еще не чувствуют себя полными хозяевами положения, но уже высылают молодчиков прощупать почву: не будет ли всемилостивого разрешения на дальнейшее?

Чернь такое всегда готова поддержать, ей только свистни, погромить можно и кинотеатры, если будет отмашка, и театры, и выставки, и Эрмитаж вернуть наследникам, и Крым наш, и Кавказ наш, и Гибралтар, и коммунисты тоже наши, сталинские соколы.

Проблема в том, что мир не раз проходил через все эти увлечения и ни к чему хорошему они не привели. Но мы опять наступаем на те же грабли. Вот Шевкунову не нравится «столетие крушения династии встречать душераздирающей голливудской мелодрамой». А по мне, честное слово, лучше мелодрама на экране, чем трагедия в реальности, и не надо мне сакральных образов, потому что вся предыдущая история человечества научила, что чем сакральней святыня, тем кровавей война.

Так что пусть лучше будет костюмный фильм с «душераздирающими сценами любовного треугольника», да и казне это дешевле обойдется, чем дорогостоящие операции по защите национальных интересов на глазах у всего крещеного и некрещеного мира.