Тут в связи с выступлением нашего дипломата в ООН шум, скандалы, обмороки, возмущения, карикатуры, ноты протеста. А наши говорят: норм. Так и надо. Вот как МИД прокомментировал действия своего сотрудника в ООН: «Представьте себе ситуацию, что мы продолжали бы разговор в жанре «Ваше превосходительство, преисполненные уважения к Вам просили бы уделить Вашего драгоценного времени, чтобы Вы прислушались к нашей позиции...» Какой будет эффект?»

А и правда. Ведь правы же. Дипломатия! «Тонкие и умелые сношения с другими». 80 уровня.

А тут еще одна история была, знаете...

«Может, помните, негры к нам приезжали. В прошлом году. Негритянская негрооперетта.

Так эти негры очень даже довольны остались нашим гостеприимством. Очень хвалили нашу культуру и вообще все начинания.

Единственно были недовольны уличным движением.

— Прямо, — говорят, — ходить трудно: пихаются и на ноги наступают.

Но, конечно, эти самые негры избалованы европейской цивилизацией, и им, действительно, как бы сказать, с непривычки. А поживут год-два, обтешутся и сами будут шлепать по ногам. Факт. А на ноги у нас, действительно, наступают. Ничего не скажешь. Есть грех. Но только это происходит, пущай негры знают, по простоте душевной».

Это текст Зощенко. Написанный в 1927 году. Приглашаю обратить внимание вовсе не на слово «негр», которое тогда было общепринятым, а уже потом его запретили как оскорбительное, в этом плане негры свои права отстояли — молодцы. Но с тех пор, как Зощенко написал этот рассказ, только ленивый не высказался о наших варварских привычках толкаться, ругаться и не связал это с тем, что Зощенко иронично назвал «душевной простотой».

Так вот, я и есть этот ленивый, который до сих пор об этом не написал, а теперь вот решился написать. Тому есть две причины.

Во-первых, на днях была раскопана, опубликована и высмеяна очаровательная инструкция МИДа для «росграждан», направляющихся за рубеж. Россиян учат не оскорблять «голубых» — в тех странах, где на них «зациклены». «Желательно не реагировать на представителей ЛГБТ-сообщества, не адресовать им оскорбительных слов или жестов». «В исламских странах не следует показывать или предлагать в подарок фотографии и видео эротического содержания». И в любой поездке за рубеж — не критиковать местную кухню «в присутствии местного населения».

В общем, бить не нужно. А не вникнут — разъяснять. Красочный портрет милого русского дикаря.

Машина времени предстает в этом замечательном документе, составленном МИДом. Мир развивается, движется, мир колеблется, страдает, мир почти что рушится, и только русский турист стабилен. Он так же дик, свиреп и ужасен, как и в 1927 году. «Он мне дал прочесть брошюру, как наказ, Чтоб не вздумал жить там сдуру как у нас» и прочее...

Во-вторых, я сама-то… Стою, представьте себе, вчера в очереди. А за мной, представьте себе, стоит гражданин. С бутылкой вина. Ну обычный такой гражданин. Ничего примечательного. А вообще очередь довольно внушительная. И стоим. Душа в душу стоим. Уткнувшись в мобильники. Ровненько стоим. Терпеливо. А магазин, надо сказать, «Пятерочка», и ничего непредсказуемого тут случиться не должно. И вдруг тот, что сзади меня, — лезет вперед. Дескать, пустите, дескать, только вино.

Ну, я пропускаю его, конечно, сопровождая доброе дело — как положено — грубыми и недовольными словами. Дескать, подавись своей очередью. Подавись своей бутылкой. И пока он у кассы платит, он успевает уронить почти все, чувствуя на себе мой теплый дружественный взгляд. Разбивает между прочим мою бутылку боржоми. Лезет еще брать с полки шоколадки — о чем не договаривались, — тоже их роняет, чем вызывает у меня уже справедливое отвращение.

И оплатив наконец товар, вдруг протягивает мне шоколадки со словами: «возьмите, девушка, это вам, за то, что вы меня пропустили». Охохо, грехи наши, ну, как я его пропустила-то! То есть вроде как и пропустила, а вроде как и нет.

Наши люди суровы и неулыбчивы. Это западные улыбчивы и доброжелательны. Но других лиц у меня для вас нет. Какое небо над головой — такие и лица. Под такими небесами не наулыбаешься. Холодно, мышцы лица свело.

Я, когда приезжаю в другую страну с другим климатом, более теплым (в метеорологическом смысле), первым делом делаю что?

Нет, не шапку снимаю. Не шарфик и не дубленку в чемодан прячу. Лицо меняю! Снимаю злобную недовольную маску, которую в Москве ношу. Для устрашения диких зверей. И надеваю доброжелательную. Дескать, на меня никто не нападет, и я ни на кого не нападу.

А обратно возвращаюсь, прежде шапки надеваю злое лицо.

Но почему это так? В чем природа улыбки? Что такое доброжелательность? О чем она сигнализирует? Доброжелательность — основная наработка цивилизации. Именно она величайшее цивилизационное достижение, а не винировые пломбы.

Почему одни животные (западные) сигнализируют другим: я не нападу — и ты не нападай? А другие животные (наши) дают сигнал: я опасен и готов к нападению.

Так всегда было. Толстой писал об Элен, что на ее прекрасном лице всегда улыбка, но она ничего не значит, потому что одинаковая всегда и для всех. Через привычку улыбаться классик сразу маркирует героиню как отрицательный персонаж.

Но что за этим стоит? На что вообще похожа улыбка?..

Какую гримасу напоминает? Правильно, гримасу страха. Если я изображаю на лице испуг, то уже заранее сдаюсь. Птицы в знак того, что не будут атаковать, подставляют шею. Люди, выбрасывая белый флаг, протягивают для рукопожатия руку (без оружия) и улыбаются.

В этом смысле основной жанр и разновидность улыбки — заискивающий. И ее основная функция — заискивать.

Если эта гипотеза неверна, то вот вам другая. Улыбка обозначает: я готов к смеху, то есть — опять же — расслаблен и безоружен.

Однажды меня чуть не арестовали за улыбку. Правда.

Иду пешком по Москве, никого не трогаю, само собой, весна, настроение отличное, улыбаюсь во весь рот. И возле Лубянки меня остановили. «Любянка». Как называл это место знакомый англичанин, не понимая, насколько трагикомично коверкает это гробовое название. В районе Любянки со мной и случилось это. Меня остановила полиция для проверки документов. На вопрос, с какой стати, ответили дословно следующее: «А слишком веселая идешь!» То есть улыбка выдавала ее как Штирлица волочащийся за ним парашют. Доброжелательный улыбчивый человек сам по себе уже подозрителен. Доверия к нему нет.

На Западе принято показывать абстрактное расположение к каждому встречному. А у нас не принято.

Почему?

Кто бы знал...

Возможно, потому, что там более индивидуалистичное, атомизированное общество. А у нас более коллективистское (было). Мы выражали солидарность через другие инструменты, другими средствами. Не было необходимости все время улыбаться. Мы и так знали, что мы одно целое. Мы не неженки европейские. Как говорится, «он стонал, но держал». Не только стонал — еще и матом, небось, обложил. А держал...

Мы говорим «европейская цивилизация». И Зощенко тоже так пишет: «европейская цивилизация». Предполагая, что цивилизация одна на всех — универсальная — то бишь европейская, будто бы есть синонимичность между европейскостью и цивилизованностью. Меж тем это не совсем корректно. Может быть, есть цивилизация… другая. Цивилизация угрюмых. Цивилизация свирепых.

Зощенко в процитированном выше рассказе описывает случай, как человеку наступили на ногу — мощно, от всей души шмякнули, — а он даже и бровью не повел. Вот, дескать, какой русский выносливый человек.

А и правда. Нынешние москвичи, например, настолько суровы, что по ним и «Камаз» проедет — не улыбнутся. Не то, что на ногу наступили. Это наши такие культурные коды. Мы люди коллективные. Нам без надобности заискивать.

Потому когда наши политики и дипломаты всем публично хамят — это они там в обмороки падают, а нашему человеку оно как слону булочка.

С другой стороны, их абстрактная доброжелательность напоминает бесконечные смайлы в текстах соцсетей. То есть я на всякий случай заранее сообщаю всем, что пишу нечто без злобы. Знаешь, как оно бывает. Скажешь «пива нет» — а прочтут-то «пива нет». Ну, ясное дело, обидятся. Потому я и смайлю на всякий случай. Но из-за этого мы теряем умение распознавать нюансы в эмоциях и словах, т.е. входить в реальный контакт с другими.

Поэтому призываю не давать оценок, а просто зафиксировать эту милую разницу между нами. Люди и народы — разные, ага. Мир. Дружба. Жвачка.

А теперь посмотрим, как наши национальные особенности наложились на логику большого города. Что случится, спрашивается, если в мегаполисе человек не обзавелся привычками демонстрировать доброжелательность? А вот то и будет, что в ведьме-Москве. В деревне-то эти биттешон-данкешон без надобности. Община маленькая, пространства больше, солидарность демонстрируется иными способами. А в большом городе без этой вражеской привычки улыбаться совсем беда, граждане...