Скандал вокруг публикации газеты The New York Times по поводу возможного допуска российской сборной к Олимпиаде в Пхенчхане, но без права участия в церемонии открытия и исполнения национального гимна, заставляет вернуться к осмыслению ситуации, сложившейся вокруг России в спорте. А также позиции, которую заняли российские власти в связи с этим.

Сейчас, по прошествии полутора лет с начала событий, большая часть эмоций схлынула, что дает возможность взглянуть на происходящее уже хладнокровно и попытаться оценить, к чему привела выбранная Кремлем стратегия.

Но для начала стоит проговорить ряд прописных и очевидных истин.

В ходе десятилетий холодной войны большой спорт стал значимой частью противостояния сверхдержав. Он был одновременно и сублимацией военно-политического антагонизма, и важнейшим символом государственного престижа, где немалую роль играла и гордость общества за своих спортсменов. СССР и США были вовлечены в спортивную гонку точно так же, как в ядерную, космическую, экономическую и все прочие.

Постсоветская Россия (и государство, и общество) в значительной степени унаследовала этот подход. Более того, можно сказать, что в каком-то смысле он даже обострился. На фоне государственных провалов, неудач и унижений во всех сферах гордость за российских спортсменов, которые по-прежнему успешно выступали на международной спортивной арене, до некоторой степени компенсировала удары по национальной гордости в прочих областях — от экономики до геополитики.

Тем удивительнее для общества (да и для всего мира) стало то, что в развернувшемся в последние полтора года шельмовании российского спорта Кремль занял откровенно «слабую» позицию. Вместо того чтобы всех «скрутить в бараний рог» и, задействовав все возможные рычаги, прекратить травлю, была выбрана линия на спокойную работу в рамках спортивных институтов, исправление выявленных ошибок и терпеливые, но малоэффективные увещевания «потерявших берега» международных чиновников от спорта.

В связи с этим в адрес российских властей и конкретно Кремля летели (и летят до сих пор) обвинения в беспомощности, беззубости и других неприятных для государства качествах. Однако звучат эти обвинения неубедительно, потому что на фоне «слабой» позиции в спортивном скандале Россия за то же время продемонстрировала сильные и эффективные действия в куда более сложных и важных вопросах: начиная от успешно отбитого в Международном суде дела акционеров ЮКОСа до кардинального изменения расклада сил на Ближнем Востоке за последние два года.

В таком контексте не остается другого вывода, кроме того, что высшие правящие круги России сознательно отказались от активного участия в урегулировании спортивного скандала с поручением этого вопроса самым эффективным государственным кризис-менеджерам (а таковые в стране имеются), отдав решение проблемы на откуп российским спортивным чиновникам.

Вопрос же «а почему?» приводит к достаточно простому ответу: потому что это неважно. Причем неважно и для страны, и для государства.

Важны экономика, социальная сфера, развитие технологий, геополитические изменения, которые определят облик планеты на следующие десятилетия.

Спорт больших достижений неважен. Победы в нем приятны и радуют общество, но практического значения для страны они по большому счету не имеют и реальной пользы ей они не несут.

К тому же в нынешней ситуации, когда Россия вынуждена действовать и добиваться своих целей в условиях весьма ограниченных ресурсов, распыление их на второстепенные задачи может оказаться просто опасным.

Тем более что за давлением на «больную мозоль» национального престижа на международной арене видятся совершенно прозрачные намерения добиться уступок от России по другим вопросам. Мы снимаем с крючка российских спортсменов — вы идете на уступки в Сирии, на Украине, на Ближнем Востоке, в Юго-Восточной Азии или в каком-нибудь еще уголке мира.

Как и во многих других проблемах, в последние годы Кремль выбрал парадоксальный подход к данной теме. По сути, последние полтора года Россия демонстрирует всему миру, что успехи в большом спорте больше не являются ее «больной мозолью». Именно поэтому давление на российский спорт вызывает не истерическую, а достаточно спокойную реакцию Москвы, которую некоторые и называют слабой.

Однако попытки давления в надежде добиться желаемой реакции не прекращаются: от совершенно абсурдной дисквалификации российских лыжников до призыва Олимпийского комитета Нидерландов к России признаться в допинге (поскольку доказательств так и нет).

Но если с чисто спортивными проблемами ситуация видится уже привычной, то заход, сделанный The New York Times, более оригинален. Фактически это попытка перебросить мостик от спортивной темы к государственной — а это уже совсем другое дело.

Даже на запрет российским сборным участвовать в международных соревнованиях Москва реагирует внешне спокойно, предоставляя спортсменам самостоятельно решать, как действовать дальше. Участвовать в Олимпиаде под нейтральным флагом или отказываться от участия в соревнованиях. Это, кстати, также дополнительно разрывает исторически сложившуюся сцепку в виде ответственности государства за спортивные результаты российских атлетов.

Но дискриминация именно национальной сборной и национальных символов — это совсем другое дело. Москва уже неоднократно демонстрировала свою жесткую позицию в данном вопросе. Достаточно вспомнить недавнюю историю со снятием американцами российских флагов с закрытого консульства в Сан-Франциско. Флаги, как известно, в итоге были возвращены России.

Судя по публикации в The New York Times, Штаты явно решили попробовать для разнообразия потоптаться не на чисто спортивной (где, как они, видимо, уже все-таки поняли, шансов у них нет), а символическо-государственной теме, к которой у Москвы подчеркнуто чувствительное отношение. Цель все та же — создать ловушку, из которой у России не будет хорошего выхода.

Правда, официальная реакция МОК о «преждевременных спекуляциях» и сдержанный комментарий Кремля прозрачно дали понять, что партия еще далеко не окончена.