источник: cdn.fishki.netВ 1970-е годы в институте начались исследования по управляемому термоядерному синтезу (УТС), которые вы возглавили. Этот проект стал крупномасштабным, международным. Расскажите, как это происходило, как объединялись ученые разных стран для решения исследовательских задач?
— Плодотворное международное сотрудничество в области УТС началось гораздо раньше. Еще в 1950-е годы на первой и второй женевских международных конференциях были открыто высказаны все основные идеи термоядерного синтеза. В 1956 году состоялась поездка Хрущева в Англию, в которой его сопровождал Курчатов. Там Игорь Васильевич рассказал про наши планы строительства атомной энергетики и освоения термоядерного синтеза. И в начале 1960-х годов мы вышли на прямое сотрудничество с заинтересованными группами в Европе, Соединенных Штатах и Японии. Следующим шагом стало создание Совета по термоядерному синтезу при МАГАТЭ.
Тогда и появилась идея строительства международного термоядерного реактора ITER? Как это происходило?
Когда к власти пришел Михаил Горбачев, он начал расширять международное сотрудничество, в том числе и в науке. Для налаживания хороших отношений с Западом нам нужно было собраться вокруг какого-то дела, какой-то общей цели. И управляемый термоядерный синтез был одним из тех направлений в науке и технике, где Советский Союз мог работать на равных с любой страной. Именно в СССР, в Курчатовском институте, был создан еще в середине 1950-х первый в мире токамак — устройство, которое легло в основу ITER. Перед первой заграничной поездкой Горбачева — во Францию — я ему подал идею предложить Миттерану и Шираку, тогда еще мэру Парижа, сотрудничество в создании термоядерного реактора. Ни одна страна не могла самостоятельно продвинуться в этом деле, потому что оно слишком сложно, дорого, в общем, непосильно для отдельных государств. Миттеран предложение поддержал.
А осенью 1986 года Горбачев встретился с президентом США Рейганом, и тот тоже поддержал идею сотрудничества в крупном проекте. Года два шло обсуждение, в результате которого родился проект ITER.
Не всё шло гладко — американцы то выходили из ITER, то возвращались… Дело в том, что в США есть определенные политические круги, которые считают, что они должны поддерживать только те международные проекты и программы, где Америка играет ведущую роль. А в ITER страны сотрудничают на равных. Поэтому правительство США запретило
американским ученым участвовать в проекте. Как ни странно, помог человек, которого у нас очень не любят, — вице-президент в администрации Дж. Буша-младшего Дик Чейни. Я написал ему письмо, объяснил нашу позицию… В результате у президента Буша тогда хватило дальновидности принять верное решение и работать сообща с нами. Но в итоге традиционная американская позиция — быть во главе — возобладала.
— И вы пошли на Восток?
— Я после этого принял меры, чтобы пригласить в ITER Корею, Китай, Индию. И в результате страны-партнеры подписали межправительственное соглашение в Версальском дворце, которое действует по сей день. Затем возник вопрос: где строить реактор? Было три основных претендента: Япония, Испания и Франция. Я по ряду причин поддерживал Японию. Но Жак Ширак и Владимир Путин приняли решение строить во Франции в Провансе.
— Это было политическое решение или научное?
— Понимаете, к сожалению, тут политика сильно влияет на науку, конкретно на физику. Если сделать неправильный политический шаг, то потом всё провалится и в физике — как, кстати, произошло с целым рядом перспективных проектов. Так что политическое решение было правильным. Программа, к сожалению, сегодня развивается не без трудностей. Россия, Китай и Корея выполняют все обязательства по проекту, остальные же страны — не очень.
Вы возглавляли Курчатовский институт в тяжелейшее для всей нашей науки время — в 1990-е годы. Как удавалось выживать?
— Благодаря тем самым, заложенным Курчатовым, традициям — ориентации на практический результат, на «смычку» с производством. Незадолго до распада Советского Союза мы встретились с заместителем министра нефтяной промышленности, обсуждали освоение российского Арктического шельфа. Уже было известно, что российский Арктический шельф имеет больше запасов углеводородов, чем все остальные океаны Земли. И ключом к его освоению мог стать завод «Севмаш» в Северодвинске. Но наступили критические 1990-е годы, заказов у завода не стало. Было ясно, что «Севмашу» нужны серьезные инвестиции, чтобы создать альтернативное гражданское производство. Такие инвестиции можно было получить только от газовых и нефтяных компаний.
Тогда и возникла идея создать с ними совместную собственность — компанию «Росшельф». Нам удалось убедить Ельцина в том, что если мы сами не будем производить высокотехнологичные морские нефтегазовые оборудование и технические средства, то вся эта затея с освоением Арктики бессмысленна. Потому что реальные доходы получает страна, которая сама производит оборудование. Эту идею мы рассказали президенту государственного газового концерна «Газпром» Черномырдину и получили его безоговорочную поддержку. По указанию Ельцина было выпущено распоряжение правительства о создании новой компании «Росшельф» для освоения месторождений нефти и газа на Арктическом шельфе России.
В «Росшельф» вошли нефтегазовые компании, прежде всего, конечно, «Газпром», и основные предприятия атомного подводного кораблестроения во главе с «Севмашем». Учредительное собрание «Росшельфа» состоялось в Курчатовском институте в мае 1992 года. Летом и осенью 1992 года «Росшельф» выполнил технико-экономические расчеты по освоению Штокмановскогогазоконденсатного и Приразломного нефтяного месторождений в Баренцевом море на основе российских технологий и производств. После этого по указу президента России «Росшельфу» были выданы лицензии на освоение этих месторождений. Эти лицензии лежат у меня в сейфе до сих пор.
В результате деятельности «Росшельфа» была построена первая в России морская нефтяная ледостойкая платформа «Приразломная», без которой «Севмаш» бы не выстоял. Платформа стала крупнейшим морским сооружением, когда-либо созданным на российских верфях. Проект помог продержаться и Курчатовскому институту в 1990-е годы.
А сегодня, когда мы говорим не о выживании, а о развитии института, какие перспективные технологии вы можете назвать?
Сейчас мы в Курчатовском институте предлагаем идею гибридного реактора — комбинацию термоядерной и ядерной энергетики. Удивительно, но первым идею гибридной энергетики высказал Игорь Васильевич Курчатов. В 1951 году он передал Сталину письмо, совсем недавно рассекреченное и ставшее достоянием общественности. В нем ученый писал, что практически вся энергия (приблизительно 98%), накопленная на Земле, заключена в трех элементах: уране-238, тории и взаимозаменяемых дейтерии и литии. А в оставшиеся приблизительно 2% укладываются нефть, газ, уголь.
Так вот гибридный реактор мог бы работать не на уране, а на тории, который не только дешевле урана, но и его запасы на нашей планете в пять раз больше. Более того — этот реактор не требует сверхвысоких температур и давлений, очень эффективен в энергоотдаче, его работа оставляет намного меньше долгоживущих высокорадиоактивных отходов, требующих надежного захоронения на десятки и сотни тысяч лет.
— Насколько реально в перспективе создание такого реактора?
— Мы посчитали, что если удастся преодолеть сегодняшние геополитические неприятности, то и Россия, и каждый из партнеров по проекту ITER способны примерно к 2030–2035 годам построить у себя демонстрационный завод на базе гибридного реактора по производству ядерного топлива. Наиболее подходящая площадка для этого Россия, как главный поставщик ядерного топлива в мире.
Мы готовы к сотрудничеству с коллегами со всего мира. Если же по каким-то причинам этого сделать не удастся, уверен, мы и сами вместе с приблизительно сотней отечественных организаций в состоянии разработать гибридный термоядерный реактор. У нас есть для этого необходимый опыт и наработки, квалифицированные кадры и производственные мощности.
