Премию «Нацбест» получил Алексей Сальников за «Петровых в гриппе». Видимо, остальные тексты совсем никуда, раз дали этому. Но мне страшно интересно, откуда берутся такие внезапные интеллигентские кумиры, какова технология? Не платил же уральский автор за продвижение, не разрабатывал пиар-кампанию, это вам не литбизнесмен типа Сергея Минаева. Духлесс-мухлесс. Хотя уровень дарования примерно одинаков. И откуда вдруг шум вокруг романа, на который в другое время приличный человек бы и внимания не обратил? Загадка.

Но я вообще о другом. «Петровы в гриппе» — диагноз нашей литературе. Она старенькая и хворая, она беспрерывно и громко кашляет, она с трудом ходит, она давно мочится в штаны. У нее артрит стиля и цирроз синтаксиса. Ей бы помереть уже, но вокруг суетятся врачи-редакторы и медсестры-литкритики, они тычут в ее бледные вены иглы, ставят капельницы с премиями и сообщают: «Пульс ровный. Да наша Пульхерия Ивановна еще ого-го!»

И простодушные читатели верят. Им не нравится запах мочи и громкий кашель, но они думают: так и надо.

Не надо.

Мне жалко времени на книгу, если она не дает мне кайфа. Квалифицированному читателю достаточно трех первых абзацев, чтобы понять, стоит ли продолжать. Педантизм («если открыл ­— дочитаю!») — он вреден для психологического баланса.

Литература — это легкий наркотик, ничего больше. Никакой иной функции у нее давно нет. Если нет кайфа — книжку надо закрыть и забыть. «Петровых в гриппе» я дочитал примерно до пятой страницы. До этого абзаца: «Они мирно захрупали снежком тротуара, направляясь к магазинчику через дорогу, Игорь задумчиво нес пустую бутылку, зацепив ее двумя пальцами за горлышко, так что бутылка ненадежно болталась в воздухе. “Да поставь ты ее уже куда-нибудь”, — хотелось сказать Петрову, но Игорь честно дошел до ближайшей урны, совершенно пустой, хотя рядом с урной было столько окурков, будто урна ждала кого-то на свидание и много курила».

Тут все дрябло и уныло, в том числе «образ урны», но вот это «захрупали снежком» — спасибо, дальше без меня. Несчастные педанты, которые дочитали до конца, нарыли в тексте еще много «уральских самоцветов».

Нет, я вовсе не цепляюсь к триумфатору Сальникову, злобно желая омрачить ему праздник. Он один у нас такой, что ли? Роман «Обитель» Захара Прилепина я тоже не смог одолеть больше 30 страниц, весь этот тоскливый вымученный соцреализм. При том, что я очень люблю Соловки, неплохо знаю их историю. И Прилепин ведь любит, старался пацан. Не получилось, сорян. Или открыл тут книжку писателя Шаргунова. Некий рассказ, заголовок неважен. Дошел до фразы: «Погода и впрямь праздничная: машины сверкают бликами и вязнут, кажется, не просто в пробке, а в горячей и яркой небесной синеве». Наверно дальше машины «захрупали снежком», но этого я уже не узнал, захлопнул книжку. Шаргунову бы лучше про зловещих американцев с трибуны, это у него праздничнее выходит.

Ребята, что вы все плетете, что вы вязнете в этих убогих метафорах, что вы хрупаете задрипанными фразами и образами? В эпоху твиттера и Шнурова нельзя так писать. Вы ­все — позавчерашний снежок, вы все урны с окурками от Гоголя, Булгакова, Трифонова. Школьная учительница литературы когда-то сдуру ляпнула, что у вас талант — вы и поверили. Нет, ребята, талант — это другое. Талант — это составить такую химическую формулу текста, чтобы вштырило сходу. А вы не умеете, вы все троечники и балаболы.

Или мой главный любимец — Дмитрий Быков. Титан. Рекордсмен. Этот Быков-производитель готов неустанно покрывать всю страну могучим творчеством. И покрывает, удалец. Многословно, шумно, суетливо. Вся его проза такая. Читаешь — вроде приятно, вроде обаятельно, а закроешь — не можешь вспомнить ни лиц, ни голосов, ничего. Только вальяжный тенор самого автора звучит отовсюду и топорщатся победно усы.

На самом деле Быков — виртуозный куплетист (я без иронии) и отличный публицист. Еще хороший популяризатор, остроумный лектор, сильный ритор. И человек-энциклопедия с безразмерной флешкой памяти. Но совершенно посредственный прозаик. А литература ­— она такая штука: тут надо или быть откровенным бездарем или большим талантом. Посредственная литература — она хуже бездарной литературы. Потому что бездарная простодушно развлекает, от нее вообще нет вреда, а посредственная — портит вкус образованной части общества. Дурно влияет на юношество.

В тургеневском рассказе «Гамлет Щигровского уезда» есть безупречная формулировка. Там герой пытался заняться литературой. Отправил повесть в журнал и «получил от редактора учтивое письмо, в котором, между прочим, было сказано, что мне в уме невозможно отказать, но в таланте должно, а что в литературе только талант и нужен». Только талант. Браво, Иван Сергеевич.

А когда посредственный роман выдают за лучшую книгу года или поколения — это совсем беда. Хватит нам уже Пелевина, который отравил вкус как минимум двум поколениям. (Стилистически он может посоревноваться с Юрием Поляковым, о котором вообще лучше не будем.) Отдельное спасибо модному редактору Елене Шубиной, которая продвигала Пелевина с давних пор, которая продолжает нам впаривать посредственные книжки по цене шедевров, в том числе «Петровых». Ставя на наши деньги капельницы той самой полудохлой старушке.

Нет, есть кое-какая жизнь и за пределами смрадной палаты.

Мне нравились вещи Анны Старобинец. Ясный синтаксис, стремительность, искренность дневника. Ну и жутковатые сюжеты, пугающие городские сказки. Да, вштыривало. Старобинец пробовала новый язык, она плевала на старушку, она была занятная, эта девчонка. Правда, я не читал ее последних текстов и последнего романа, вокруг которого даже возник скандал. Меня лично как раз смущает, что с этим романом она вошла в шорт-лист гриппозного Нацбеста. Для меня это — дурной знак.

А лучшее, что я открыл в последнее время — это «Империя должна умереть». У Зыгаря — ни одной лишней фразы. Все детали подогнаны, все жужжит и работает. Лихо, четко, изящно. Кайф. Идеальный текст эпохи твиттера. Только слишком большой. Лучше бы несколькими книгами, сериалом. Ну и главное ­— это документальная штука, это не фикшн. В так называемой художественной литературе у нас пока хрупают да вязнут. Нет языка, нет стиля, нет энергии. Чего ни хватишься — ничего нет.

Скажу вещь дикую, но справедливую. Книжка Насти Рыбки (не забыли еще?) про соблазнение олигарха — это теперь куда больше литература, чем какой-то там «Июнь» Быкова. А так же июль, август, сентябрь и далее. Во-первых, она честная. Во-вторых, эта самая Настя, которую все дружно называли «тупой лохушкой», на самом деле выдает иногда прямо-таки образцы упругой, извините за двусмысленность, прозы. Может, потому что она действительно интеллектуально невинна, в отличие от Быкова, которому это очень мешает. И оттого рыбкин текст местами хорош и смачен. Ну, вот хотя бы начало первого секса с олигархом: «Смотрит в глаза, взгляд дикий, животный. Он с силой берет меня за грудь, кидает на кровать на спину. Я все еще в этом огромном халате, в котором я откровенно путаюсь. Он сидит на корточках и как куклу притягивает меня к себе. Сопротивляться бесполезно, да и не хочется».

Нет, всю книжку читать невыносимо, она забита слишком длинными диалогами, но вместо всех Петровых с их гриппом лучше прочитать хотя бы фрагмент с халатом. Он живой и светится.

А вместо целого романа Быкова лучше прочитать один пост Татьяны Толстой в фейсбуке. Вот где быстрота слога, злость сравнений, где каждый персонаж как игрушечка. Вот где сконцентрировалась вся энергия некогда великой литературы, весь ее солнечный дар тут сжался до размера шаровой молнии.

Но Толстой давно ничего не надо доказывать, хрупать по снежку навстречу литературным премиям. Она у нас — достояние подороже «Газмпрома». Хотя кажется, кроме как в фейсбуке Толстая давно нигде не пишет. И правильно. Я совершенно уверен: читать сейчас нужно блогеров, а не писателей. Там жизнь, там движуха, там кайф. А кому хочется — пусть, конечно, покупает опухшие от водянки романы, давится этим заскорузлым синтаксисом, этим гипертоническим языком, этими дистрофичными сюжетами, этими героями с пустыми глазницами.

И еще я уверен, что отвязные бодрые авторы как раз и выскочат оттуда, из социальных сетей. Уже выскакивают. Они вырвут иглу у старушки из вены. Хотя она еще долго не сдохнет, будет хрупать и вязнуть в своей мертвенной синеве.