Убийство журналиста Аркадия Бабченко — событие настолько нелепое и абсурдное, что вот, ей-богу, хочется развести руками и укоризненно вопросить: «Вот для чего нужно его убивать?». Покойный, помнится, жаловался на притеснения, которым подвергался в России. Вернее, даже не так: он говорил об удушающей атмосфере, липкой и сковывающей, и о том, что был предупреждён некими доброжелателями о готовящихся властями карах и репрессиях. Не дожидаясь, пока его сволокут в казематы и начнут железными щипцами выкручивать суставы для того, чтобы, как у Мальчиша-Кибальчиша, выведать заветное слово (ну а для чего бы ещё он понадобился мучителям?), Бабченко выпорхнул в свободный мир.

Сначала в Чехию, где он рассчитывал получить работу на «Радио Свобода», но там что-то не склеилось, и тираноборец переместился в Киев — тихую, хотя и мутную заводь, где находят кров и приют российские революционеры второго и третьего эшелонов. Те, которым не удалось обосноваться на Западе. Он стал хрестоматийным примером человека, который ломает все барьеры, действуя вопреки любым нравственным ограничениям.

Подобные ему диссидентствующие особи могли позволить себе говорить о том, что Россия — это страна генетических рабов и деградантов, но явно опасались доводить этот тезис до логических пределов. А Аркадий не боялся ничего. Если рабы и деграданты, агрессоры, оккупанты, тёмная сторона Луны, порождения ехидны и т. д., то их не следует жалеть, им нельзя сочувствовать — их надо провожать на тот свет, предаваясь восторгу и ликованию.

Своим «туда им и дорога» Бабченко окрестил ансамбль имени Александрова, значительная часть труппы которого разбилась при крушении самолёта, направлявшегося в Сирию, Доктора Лизу, находившуюся в том же самолёте. Резоны его были просты и убийственны: одни летели выступать перед агрессором, другая собиралась этого агрессора лечить. Достойны смерти.

Похожим образом комментировал журналист и другие катастрофы, жертвами которых становились российские граждане. Достойны смерти.

В этом не было бы ничего странного и необычного. Мусорных и анекдотичных особей, вроде Константина Борового или Саши Сотника, хватает. Они говорят все то же самое, но им катастрофически не хватает таланта и изобретательности.

Бабченко буйствовал затейливо и с выдумкой, поскольку всё-таки был в своё время журналистом очень неплохим. Поэтому, взламывая один за другим моральные барьеры, проговаривая то, что произносить вроде бы как человек вообще не может, он совершал с собой некую странную процедуру в режиме онлайн. Если про того же Сотника никто бы не сказал, что человек сошёл с ума, поскольку персонаж сразу явился к публике в образе неряшливого умалишённого дегенерата, то Бабченко в анамнезе имел репутацию хорошего военного корреспондента.

источник: cdni.rt.com

Бывает, что люди слетают с катушек. Но у Аркадия перемены шли с каким-то избытком, он шёл напролом, сжигая мосты. Так, чтобы возможности вернуться к себе, к человеку, у него уже не было. В какой-то момент стало понятно, что в этом натужном радикализме много искусственной бравады, желания эпатировать, соответствовать настроениям и ожиданиям той публики, которую журналист избрал себе в качестве целевой аудитории. Она сплошь состояла из людей, сделавших главным делом своей жизни, главной эмоцией ненависть к России. Понятно, что среди них преобладали граждане соседской небратской страны.

Главная проблема Аркадия заключалась в том, что кормиться ему приходилось с пожертвований, которые он собирал в социальных сетях, главным образом в Facebook. И размер пожертвований, конечно же, очень зависел от того, насколько разящими и убойными были его очередные инвективы в адрес России. Бабченко умел находить точные слова и образы. Он обещал вернуться в Россию на танке «Абрамс», в нарисованной им картинке улыбчивые и добродушные офицеры НАТО раздавали голодным россиянам еду и гигиенические средства.

В общем, всё это было по-своему уморительно и гадко, где-то уже с совсем невозможным перебором, но Аркадий не был достоин смерти, поскольку всё, что он делал, было достоянием какого-то не слишком широкого круга маргиналов, чья ненависть к России носит столь карикатурные формы, что не заслуживает сколько-нибудь серьёзного к себе отношения. Бабченко невозможно было оценивать основательно, думать о нём без кривой ухмылки. Смерть от пули для человека, выбравшего в качестве головного убора колпак с бубенцами, — это слишком дорогой подарок.

Ну что же, каждый из нас хотел бы рассчитывать на то, что память о нём будет увековечена с роскошью, которой эта самая память никак не заслуживает. Но чудеса случаются.

Андрей Бабицкий

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.

источник: ruskombat.info

* Ли́шний челове́к — литературный герой, характерный для произведений русских писателей 1840-х и 1850-х гг. Обычно это человек значительных способностей, который не может реализовать свои таланты на официальном поприще николаевской России.

Принадлежа к высшим классам общества, лишний человек отчуждён от дворянского сословия, презирает чиновничество, но, не имея перспективы иной самореализации, в основном проводит время за праздными развлечениями. Такой стиль жизни не в состоянии облегчить его скуку, что приводит к дуэлям, азартным играм и другому саморазрушительному поведению. К типичным чертам лишнего человека относятся «душевная усталость, глубокий скептицизм, разлад между словом и делом и, как правило, общественная пассивность»[1].

Название «лишний человек» закрепилось за типом разочарованного русского дворянина после публикации в 1850 году повести Тургенева «Дневник лишнего человека». Наиболее ранние и классические примеры — Евгений Онегин А. С. Пушкина, Чацкий из «Горя от ума», Печорин М.Ю. Лермонтова — восходят к байроническому герою эпохи романтизма, к Рене Шатобриана и Адольфу Констана[1]. Дальнейшую эволюцию типа представляют герценский Бельтов («Кто виноват?») и герои ранних произведений Тургенева (Рудин, Лаврецкий, Чулкатурин).

Лишние люди часто приносят неприятности не только себе, но и женским персонажам, которые имеют несчастье их полюбить. Отрицательная сторона лишних людей, связанная с их вытесненностью за пределы социально-функциональной структуры общества, выходит на первый план в произведениях литераторов-чиновников А. Ф. Писемского и И. А. Гончарова. Последний противопоставляет «витающим в поднебесье» бездельникам практических дельцов: Адуеву-младшему — Адуева-старшего, а Обломову — Штольца[2]. В «Войне и мире» в положении лишнего человека начала века долгое время пребывает Пьер Безухов:

Пьер испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, — способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался — зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.

источник: upload.wikimedia.org