Избиения в колонии — это повседневный быт. Не обязательно, что вас избивают при обыске. Могут избить при малейшем нарушении — это не проблема.

Представляете, 120 человек перемещаются из жилого помещения на участок, который огорожен забором, асфальт. При передвижении строем в четыре колонны сотрудник спецназа [ФСИН] делает мне замечание, что я разговариваю с другим осужденным. Мне говорят: «Заткнись, ублюдок», — оскорбляют и тому подобное. Я им говорю: «Ну, ничего нового, на манеже все и те же». После чего: «Ты, иди сюда». Поставили на растяжку так называемую. То есть руки на ширине плеч, ноги на ширине плеч.

Два-три удара по корпусу, вывернули за спину руки, надели наручники и стали избивать. Избивать руками и ногами. Меня провели в помещение и там, скажем так, применили ко мне спецсредства в виде дубинок. Меня били дубинками, начиная чуть ниже колена левой ноги и заканчивая почкой левой стороны. То есть у меня был сплошной синяк. Били до тех пор, пока я уже не смог терпеть, начал ругаться. Вышел сотрудник колонии и, зная меня, стал меня закрывать: «Не надо, не надо, он имеет поддержку». Сотрудники спецназа еще минут 40 с меня снимали потом наручники, потому что не было ключей. После этого мной стала заниматься [адвокат фонда «Общественный вердикт»] Ирина Анатольевна Бирюкова.

В тот день (21 апреля 2017 года — МЗ) избили меня, Ивана [Непомнящих]. В этот день били человека до тех пор, пока не оторвали ему печень. Это была точка кипения, в которой уже нельзя было молчать. До этого мы терпели. Ну, отбили тебе ноги, молчи, потому что у тебя есть телефон. Отбили там бедра, молчи, потому что тебе таблетки от головы [дают]. На тот момент терпение уже кончилось и стали, скажем так, заявлять. И не самый последний момент в этом сыграла Ирина Анатольевна Бирюкова, ей памятник нужно поставить прижизненный. Я думаю, что нам поможет только Европейский суд по правам человека. Здесь, в России, справедливости добиться невозможно.

Я составлял угрозу [для] замначальника колонии и начальника колонии. Я открыто выступал против действий замначальника. За деньги продавалось УДО — условно-досрочное освобождение. Если все озвучивать, то это статья лжесвидетельствование. Я не могу об этом говорить, я могу только предполагать. Ну вы представляете, в режимном объекте, например, продается гашиш — без уведомления сотрудников администрации это невозможно сделать.

Даже если сотрудник совершил преступление в отношении осужденного — его, скорее всего, уволят, но не осудят. Например, все осужденные в лагере знают, что сотрудник Пупкин бил осужденного Иванова и убил. Но по факту это будет острая сердечная недостаточность.

Не каждый осужденный готов страдать за то, что будет давать показания. Например, с того момента, как меня избили, я был либо в ШИЗО, либо в БУРе (помещение камерного типа, раньше называлось бараком усиленного режима — МЗ), либо в СУСе, либо еще где. Я из пяти с половиной лет отсиженных одно лето провел в ШИЗО и то не полностью. Иван [Непомнящих] вот освобождался с СУСа, получил[административный] надзор.

[Заключенным, готовым давать показания,] нечего терять, они готовы об этом заявить. А так отряд вышел, и из этих 130 человек побили трех-пятерых человек — это хорошо, а тех, кто находился в ШИЗО, БУРе, СУСе, — там хорошо если просто избили.

Если человек пишет заявление или жалобы, естественно, он становится в разряд изгоев и получает противодействие. Я не буду говорить сейчас касаемо чего именно. Если вы читали «Архипелаг ГУЛАГ», все, что там прописано, это все возможно и в наши времена. Ничего не меняется. ИК-1 это не исправительная колония, а истребительная колония города Ярославля.

Лично меня это (освещение в СМИ — МЗ) обезопасило на 92%. 8%, несмотря на поддержку, — когда я ехал лечиться в больницу, меня все равно избили сотрудники СИЗО-2, после чего было возбуждено уголовное дело. Но я больше чем уверен, что никто не будет привлечен к ответственности.

[До этого случая] именно ко мне не было [насилия], но об избиении других людей мне было известно.

Когда Евгения Макарова избивали уже повторно в ШИЗО колонии № 1, я в этот момент сидел в ШИЗО. Я видел, кто его нес в то место, где избивали, и у меня есть другие доказательства того, что его избивали. Я кричал, бился в двери. Как человек я пытался как-то противодействовать избиению именно Макарова. Я слышал, как его били. И не только его, многих других я тоже видел. [Макаров] сейчас не просто в колонии, а в едином помещении камерного типа, на территории ИК-8. К нему пристальное внимание со стороны администрации колонии, но бить, насколько я знаю, не бьют.

Мне дали шесть лет надзора и запретили выезд за пределы Ярославской области, потому что у меня на момент осуждения была регистрация в Ярославской области. Я являюсь жителем Краснодарского края, у меня есть домовладение в городе Армавире. А мне сейчас приходится находиться в Ярославской области вместо того, чтобы следовать по месту жительства. Лично я считаю, что это повторное наказание. Меня второй раз наказали и дали срок еще больший, чем в первый раз. Я привык к тому, что у нас в России творится беспредел. Я прошу только, чтобы меня не трогали.

Я еще, если честно, нахожусь в БУРе № 2 колонии № 1 города Ярославля. Я еще не осознал, что вышел на свободу. Я еще не гражданин Российской Федерации, я еще зэк. Я хочу подчеркнуть, что зэк — это национальность, у нас в стране процентов 40 уже эту национальность имеет и, я думаю, что это серьезный повод задуматься нашему государству.

Мне очень жаль то, что там (в ИК-1 — МЗ) происходит, и печально то, что я освободился, что там теперь нет надзора за сотрудниками администрации. Единственный регулятор это был я, сейчас там никого не осталось. И я реально опасаюсь за жизнь тех людей, которые там находятся. Я выходил, человек оставался со мной в камере. Он сказал: «Ты выйдешь, зайдет спецназ, нас изобьют». Вот и все.