В интервью «Фигаро» французский психоаналитик Ролан Гори делится мыслями по поводу восхождения Эммануэля Макрона во власть. Молодой президент умеет хвататься за шанс и рисковать. Он талантлив, однако ему стоит вспомнить о том, что писал небезызвестный Макиавелли: тот, кому сопутствует удача, может беспрепятственно прийти к власти, но если он хочет сохранить ее, препятствия обязательно возникнут.

источник: cdn.img.inosmi.ru

В своей последней книге Ролан Гори приводит глубокие размышления о природе политической власти в свете сказки Андерсена о голом короле. По его словам, эта история прекрасно объясняет как приход Эммануэля Макрона к власти, так и отступление политики под натиском экономики и технократии.

«Фигаро»: Вы написали книгу о власти и решили начать со знаменитой сказки Андерсена о голом короле. С чем связан такой выбор? Как он иллюстрирует нашу эпоху?

Ролан Гори*: Эта книга, скорее, не иллюстрация нашей эпохи, а рассказ о том, что происходит в психологическом плане в наших отношениях с властью. Именно конформизм подталкивает нас к подчинению власти, чья легитимность зачастую проистекает из связанных с ней верований и ожиданий. Ни одна власть не устоит, если народ хочет свергнуть ее. Рано или поздно она рухнет. В этом заключается социальное и внутреннее согласие, о котором говорит нам сказка Андерсена. Власть нага и бедна без покровов и иллюзий, в которые мы ее облачаем. Взгляните на шекспировского «Ричарда II». Это великолепная книга о власти: в глубине короны есть только пустота, всем заправляет смерть.

— В вашей книге вы также отмечаете «момент» Макрона. Каким образом его приход к власти стал необычайным событием?

— «Момент Макрона», как мне кажется, стал самым настоящим чудом. Не в религиозном смысле понятия, а, скорее, в понимании Ханны Арендт (Hannah Arendt), то есть бесконечно маловероятным событием, которого никто не ждал. Эммануэль Макрон поднялся на волне стремления к демократии и сильных протестных настроений среди населения. Что представляет собой самый настоящий абсурд, поскольку Макрон отражает все, что так активно критикует это протестное движение: технократию, гипертрофированный либерализм, индивидуализм, европеизм.

Иначе говоря, возникло огромное недоразумение. Именно в этом мы подходим к образу голого короля: для избрания Макрону был нужен мираж, коллективная иллюзия, по крайней мере, у части населения. Ему нужно было с помощью ловкой пропагандистской риторики создать веру в новое начало, пригласить нас в новый мир, далекий от европейской технократии, партийных споров, жестких мер предыдущих правительств и в целом неолиберальной политики. Только на самом деле он представляет собой самого ярого оператора этого мировоззрения во имя экономизма, продуктивизма и американского либерализма.

Что будет после «момента Макрона»? Он умело сформировал систему, у которой есть три опоры. Прежде всего, это авторитет государственной власти в лице институтов V Республики. Далее, это неизвестные, но амбициозные и обязанные ему всем молодые люди, которые разделяют с «монархом» идею сильного, но гибридного государства, которое стоит на службе рынка. Они также являются хорошими знатоками технократии и деловых кругов. Наконец, это система управления населением и поведением с помощью цифровых инструментов. Демократия раскладывается на алгоритмы… В этом плане «Вперед!» очень напоминает Движение пяти звезд харизматичного Беппе Грилло (Beppe Grillo), который опирается на цифровые сети, чтобы обойти посредников.

— Но как, по-вашему, сформировалась такая иллюзия? Его противоречивость была заметна еще в самом начале кампании…

— В этом заключается одна из сильных сторон Эммануэля Макрона: он умеет пользоваться возможностями, хвататься за шанс и рисковать. Он талантлив, однако ему стоит вспомнить о том, что писал небезызвестный Макиавелли: тот, кому сопутствует удача, может беспрепятственно прийти к власти, но если он хочет сохранить ее, препятствия обязательно возникнут!

К тому же, его избрание нельзя назвать всенародным: воздержавшихся от голосования было примерно столько же, сколько и его сторонников. Его успех также во многом связан с дискредитацией традиционных партий в общественном мнении. В представлении французов правые (справедливо или нет) тесно связаны с презумпцией коррумпированности из-за возникших скандалов. Если слово противоречит делу, это ведет к дискредитации. Правые едва ли могли чего-то требовать, когда некоторых из их лидеров обвинили в финансовых нарушениях.

Что касается правительственных левых, они рассорились с традиционным электоратом. Их обвинили в предательстве после того, как они установили во Франции неолиберальную систему подобно другим европейским странам. То есть, они стали социал-либералами. Граница между правыми и левыми была стерта из-за прагматизма, который подталкивал западные демократии к технократическому управлению населением в рамках европейской логики жесткой экономии.

В результате у нас возник настоящий политический кризис, то есть кризис веры в слово: руководство не делает того, что говорит, и не говорит того, что делает. В этом и была сила Макрона. Он повторял: «Я делаю то, что говорю». Наверное, люди от такого отвыкли.

— Не становится ли дело Беналлы в такой ситуации символом президентского обмана, демонстрируя иллюзорность его обещаний прозрачности?

— Дело Беналлы стало огромной трещиной в стратегии главы государства. Проблему создает не только сам Беналла, хотя его проникновение на вершину госслужбы отражает недостатки макроновской системы: гибридизация госслужбы и частного сектора создает странную путаницу. Беналла — человек, который добился всего сам, однако грубая ошибка подорвала все его достижения. Как бы то ни было, эта проблема отражает пределы макроновской теологии: нельзя просто так примирить полагающуюся на авторитет государственную власть и свойственную для бизнеса практику. Иначе говоря, наступил момент истины для системы верований и практик власти.

Сможем ли мы признать, что король голый, и оставить эту пустоту, которая является неотъемлемой частью демократии, ее силой и слабостью? Получится ли у нас продумать другую модель власти, которая выполняет свои обещания, способна примирить экономику и социальную справедливость, свободу и равенство? Именно в этом сейчас заключается политический вызов. Фактор риска в условиях болезни наших либеральных демократий — это популизм в его разных ипостасях, нелиберальная система Виктора Орбана, под которую подвел теорию Фарид Закария (Fareed Zakaria).

Разочарование при виде рассеявшегося миража может подвести народы к тому, чтобы искать авторитарные фигуры. К такому выводу меня подталкивает и опыт работы психоаналитиком. Нагота отца прикрывается мантией деспотизма.

Мы живем в период рассеивания миражей и как никогда готовы сказать, что король голый. Как бы то ни было, этот шаг еще никогда не вызывал такую тревогу. Признать пустоту стало тем сложнее, что мы порвали с традициями и больше не знаем, на что ориентироваться. Несоответствия между прошлым, настоящим и будущим стало главным вызовом современности. Как идти в будущее, интегрируя настоящее, если у нас нет связи с прошлым, настоящим историческим прошлым, а не его чучелом или мумией? Наше общество забыло, что традиция может стать залогом свободы, когда история объединяет, а не разделяет. Место классических гуманитарных наук, о которых почти забыл Жан-Мишель Бланке (Jean-Michel Blanquer), дает народу его символическую силу и эффективность. Макрон знает это и говорит об этом, однако его политика противоречит словам.