— Сергей Анатольевич, тема нашей беседы — взаимоотношения церкви, государства и гражданского общества. Оцените, насколько сегодня на уровне законодательном урегулированы эти отношения и нужны ли здесь новые законы?

— С утилитарной точки зрения мы заинтересованы сегодня, чтобы религиозные организации в нашей стране, в том числе, централизованные, то, что мы называем традиционными конфессиями, участвовали бы в большей степени в образование, воспитании и социальном призрении (то есть помощи больным людям на дому). У государственных служб в этой сфере есть недостатки. В то же время значительная часть этой функции по факту находится на уровне приходов церкви. Но церковь не получает со стороны государства на это никакой поддержки – ни налоговой, ни информационной, ни компенсации затрат на помощь людям. Сейчас мы предусматриваем, чтобы церковные организации в сфере оказания социальной помощи уравняли [законодательно] с благотворительными и волонтерскими организациями. Второе – мы просим при этом государство не вмешиваться во внутреннюю богослужебную деятельность церкви с точки зрения обязательности реестров, ответственности по информированию государства. Мы считаем, что нужно максимально соответствовать светскому характеру нашего государства.

— Вы затронули понятие «светское государство». Как раз по этой теме вопросов сегодня больше всего. По мнению людей светского общества, РПЦ сегодня из некогда гонимой организации превратилась в гонителя инакомыслящих и цензора, светский характер государства поставлен под сомнение. У меня с собой список примеров, зачитаю. В последние четыре года закрепилась практика: православные активисты врываются на светские и культурные мероприятия и срывают их, и ничего им за это не бывает. Вспоминаем тюремные сроки «Pussy Riot». 2015 год — постановка режиссера Тимофея Кулябина оперы Вагнера «Тангейзер». Митрополит Новосибирский и Бердский жалуется всем на постановку – от губернатора до ФСБ и суда. Потом на улицу выходят те самые активисты и требуют физической расправы над режиссером. Валерию Гришко, сыгравшему архиерея в фильме «Левиафан», самарская «православная общественность» предъявляет обвинение: его роль «циничная и грязная пародия на русский православный епископат», она «оскорбляет всех верующих и есть не что иное, как «фиглярское издевательство над российской властью и основной конфессией нашей страны — святым православием». Разгромленная выставка фотографии Джока Стёрджеса в 2016-ом. Балет «Нуреев» — постановка Большого театра, фильм «Матильда» — последние два года, это мы уже все помним. Претензия в чем? Взгляды РПЦ выражаются в формах открытого насилия, силовыми методами. Участились случаи морального суда над искусством. Стремление духовенства к всеобщему контролю и цензуре, вас ничто не смущает? Следующий шаг, как говорит нам история –инквизиция?

— Достаточно однобокий взгляд. У нас церковь и носители традиционной морали долгое время в 90-ые подавлялись. Включите федеральные каналы и посмотрите, кто на самом деле доминирует в медиапространстве. Вы увидите, что на тройке ведущих каналов традиционных религий России – христианства, ислама, иудаизма и буддизма практически нет. Ремейки западных шоу – это…

— То есть вы считаете, что перечисленные мною случаи – это исключения? Нам должно быть стыдно за них?

— Исключение. Следствие того, что мы долгое время не даем возможности церковным институтам реализовать свои социальные, культурные и прочие возможности. Следствие недостаточного воспитания наших общественных нравов. Но нельзя воспринимать критику или взгляды как с одной, так и с другой стороны как возможность суда. И нельзя говорить о либеральном суде над тысячелетней российской историей. Мое мнение как светского человека: отделение церкви от государства — это не способ загнать носителей традиционной морали в катакомбы. Это возможность свободного проповедования своих взглядов не только в ограде церкви, но и в обществе. Абсолютное большинство населения нашей страны – сторонники демократии и светского государства, но при этом они и сторонники традиционных ценностей. Мы должны исключать возможность использования бюджетных механизмов, то есть денег налогоплательщика, традиционно мыслящего населения на то, чтобы оскорблять чувства этого населения. Хотелось бы, чтобы все спорные вопросы, особенно которые воспринимаются очень болезненно в отношении нашей истории, минимизировались с точки зрения бюджетных сфер.

— История одно, а художественный вымысел – другое. Художника за творчество сажать – это нормально?

— Я не покушаюсь на художественный вымысел, я считаю, что если общество считает, что оно оскорблено, то мы должны пойти по пути согласия. Нынешнее состояние нашего общества – тяжелое, оно требует врачевания и миротворчества, а не провоцирования тех чувств, которые воспринимаются как оскорбление.

— Но дошло до того, что «нежелательные» фильмы поджигают в кинотеатрах. Режиссеры — под следствием. Где тут миротворчество?

— Я думаю, гонений на «Матильду» не было. Был справедливый, на мой взгляд, ответ. Может быть, в резких формах. Вопрос в формах. По содержанию — высказанная озабоченность того, что на бюджетные деньги, на деньги налогоплательщиков снимается продукт, который воспринимается налогоплательщиками негативно. Пожалуйста, если вы хотите снимать подобного рода фильмы, собираете деньги с рынков, фандрайзинг, в интернете собирайте, желательно не из западных, конечно, фондов – собирайте с той части населения, которая готова это поддерживать.

— Но хорошо, глубоко традиционная наша «Ирония Судьбы, или С легким паром!» — с ней что не так? Недавно митрополит Рязанский высказался: фильм противоречит христианству и «наполняет душу человека ложными, несбыточными мечтаниями».

— «Ирония судьбы» – это советский фильм, я думаю, там все стороны поняли в итоге друг друга. Мягков… – люди в возрасте, надо просто понимать, что надо уважительно относиться друг к другу. Это фильм вызывал похожие чувства и во время его создания. Все понимают мягкую иронию, но при этом надо понимать следующее … Я вот на это смотрю как многодетный отец, у которого три дочки, и понимаю, что у нас практически нет медиапродукции, особенно на федеральных СМИ, которые поддерживаются бюджетом и которые ребенок посмотрел бы и узнал о ценности семьи, об ответственности супругов, о верности, заботе о детях, в том числе о больных детях, о необходимости поддерживать друг друга в тяжелый момент, в моменты болезни, смерти. Возникает вопрос о том, что необходимо сбалансировать медиаполитику. Отсутствие идеологии в отношении семьи требует, чтобы хотя бы между гражданскими институтами было понимание того, что нам нужна многодетность не как форма решения проблем с демографией и трудовыми ресурсами, а как форма выживания наших традиционных, моральных институтов.

— Недавно у нас вышел материал с реальной фотографией – священнослужитель окропляет детей святой водой прямо за партами. В общеобразовательной школе в Коломне проводится религиозный обряд, хотя законом это прямо запрещено. РПЦ транслирует правовой нигилизм?

— Это не правовой нигилизм, это форма становления нашего гражданского общества. Более того, надо предлагать детям посещать храмы, где распространено православие. Можно посмотреть, как работают наши исламские братья в регионах Северного Кавказа, Поволжья, Ближнего и Среднего Востока, и мы увидим, что подобного рода воспитательная деятельность с детьми эффективная, в том числе с точки зрения стабилизации нравов, преодоления всяких криминальных явлений. Я не считаю это негативом. Единственное что я считаю, что лучше, конечно, посещать храмы.

— То есть священники дальше будут ходить в школы? А если в классах мусульмане, буддисты, атеисты, дети из семей с научным мировоззрением? Кто защитит научное знание о мире, которому отнюдь не 7 тысяч лет?

— Присутствие священников в школе – это не нарушение принципа отделения церкви от общества. Священник приходит рассказывать о культуре и истории церкви, о вере. В регионах, в которых у нас присутствует в основном православное население, это — не есть плохо. Это показатель того, что у нас не хватает учителей с высоким уровнем образования в данной сфере. А религиозные обряды – по желанию родителей считаю возможным проводить.

— Отдельная тема — РПЦ и армия. Патриарх Кирилл на заседаниях Минобороны. Благословение им ночного Совбеза России на тему Украины. Пресс-секретарь патриарха пояснил, что посещение мероприятий Минобороны носит традиционный и, скорее, ритуальный характер. На коллегиях патриарх сидит в первом ряду, в ряду за ним – генералы… Не логично ли тогда завести и посадить рядом муфтиев и раввинов?

— Служба капелланов должна быть доступна для военнослужащих. Конечно, все веры должны иметь возможность проявления своих религиозных чувств и доступа к мечети и к синагоге. Во всех армиях мира, включая американскую, участие священников в воспитании воинов и благословение их на подвиг приводит не только к повышению качества воспитательной работы, но и служит снижению негативных неуставных отношений.

— Но это было не благословение воинов на подвиг в бою. Это присутствие Патриарха на коллегии, где главой государства обсуждается стратегия внешнеполитических действий.

— Я думаю, что патриарх вряд ли присутствует на совещаниях, которые носят закрытый характер и где рассматриваются вопросы безопасности. Но его участие на мероприятиях, на праздниках –вполне приемлемо.

— Военнослужащие Минобороны рассказали, что их принуждают скидываться на строительство Храма Вооруженных сил Российской Федерации в Подмосковье. Подавать заявления, что они добровольно вносят свои средства, но это не так. Известны случаи о таких же просьбах в адрес бизнеса. Не похоже ли это на вымогательство?

— Есть такая поговорка о дураке, которого заставили молиться, а он лоб разбил. Это, конечно, эксцесс бюрократии. Но я вижу, что у нас в стране есть огромная проблема — и у РПЦ, и частично у ислама и у иудаизма, которой нет у других религиозных организаций. Церковь получила на свои плечи огромное количество разрушенных религиозных объектов – храмов и монастырей, это не Валаам и не Троице-Сергиева лавра, где есть поток туристов и государственная поддержка. И часто ответственность за восстановление на священнике или архиерее.

— Никто не против добровольных пожертвований. Почему с такими просьбами дошли уже до аппаратов федеральных структур, до воинских частей?

— Логично было бы ввести или обязательный налог на восстановление храмов или прямое бюджетное финансирование. Если мы у вас отобрали насильно храм, и еще ваших родителей посадили, расстреляли, то мы, конечно, с точки зрения вещного права должны вернуть в том же объеме и еще заплатить неустойку и штрафы, и это было бы логично. У нас стоит огромная проблема с отсутствием храмов и их восстановлением, а деньги, которые идут на реставрацию и восстановление от государства, с каждым годом уменьшаются.

— То есть что нам делать с этими добровольно-принудительными пожертвованиями?

— Я думаю, что восстановление храмов – это государственная задача, а строительство новых – это задача добровольная — как со стороны людей, так и социально-ответственного бизнеса. Я являюсь противником такой формы воздействия. Часто это является проявлением неумного рвения, особенно у муниципальных чиновников, которые хотят в глазах начальства проявиться и не имеют по закону возможностей выделять бюджетные средства.

— Конфликт Русской православной церкви с Константинополем и Украиной. Это политический конфликт?

— Этот конфликт носит на 90% политический характер, и основная задача его – предвыборная. На самом деле он даже опаснее, чем конфликт Антиохийской и Иерусалимской церквей из-за Катара. Это не вмешательство одной епархии на каноническую территорию другой. Как участник событий знаю конфликт изнутри, говорил со всеми патриархами и со многими светскими руководителями стран. Мое мнение — это очень опасный проект, инспирируемый радикальными экстремистскими националистическими силами на Украине. Теми силами, которые группируются вокруг нацистских сил — тех же сил, которые ответственны за бойню католиков в начале Второй мировой войны и которые сейчас занимаются подавлением прав православных верующих на Украине.

— Почему Константинопольский Вселенский патриарх благословляет этот, как вы говорите, экстремизм?

— Здесь есть внешнее влияние — использование для легализации новой церкви Константинопольского Патриарха со стороны США, со стороны европейских партнеров. Я считаю, что патриарх выбрал опасную, ошибочную модель в попытке вернуть свое влияние на Украине. Во времена Османского владычества Константинопольский Патриарх был очень весомым и значимым человеком –осуществлял религиозную власть над всеми территориями. Османская империя рухнула, но остался патриарх со своим крошечным приходом, с отсутствием фактическим паствы и желанием при этом больших, властных амбиций. Я думаю, это гордыня. В ходе встречи я ему напомнил слова его предшественника – Иоанна Златоуста, который сказал, что нет ничего слаще греха раскола.

— Что ответил Варфоломей?

— Он сказал, что знаком со словами своего предшественника, но полагает, что сможет перехватить контроль за церковью и организовать свою церковь на Украине. Я считаю, это иллюзия. Нынешние радикальные силы на Украине не позволят никакому патриарху Варфоломею влиять на духовное состояние муфт, потому что им нужно лишь прикрытие в лице вселенского патриарха. Они попытаются откупиться от него. Не для того они сделали проект, чтобы отдавать его Варфоломею.

— После предоставления автокефалии православной церкви на Украине намеки о том же стали приходить из Минска. Считаете ли вы вероятным развитие церковного конфликта в Беларуси по украинскому сценарию?

— Я считаю, что чисто по религиозным мотивам этот процесс невозможен в Беларуси, точно также как это невозможно на Украине. Кто просит обычно автокефалию? Церковь. Подобного рода проект — следствие политических амбиций, а не развитие внутрирелигиозной ситуации. Возникает политический режим, который считает что ему нужно собственная церковь для контроля людей, пытается светскими методами управлять церковью. Это обычно плохо кончается. Церкви, созданные как политические проекты, быстро умирают.

— Повсеместный переход объектов федерального культурного наследия в собственность церкви. Споры вокруг Исаакиевского собора. Во Владимире — имущественные требования епархии к Владимиро-Суздальскому музею. Кроме Успенского и Дмитриевского собора – памятников ЮНЕСКО церковь просит отдать ей 12 объектов, среди коротых символ «Золотого кольца» – Золотые ворота. Валаам. Соловки. Имеет ли право РПЦ на такие привилегии? И вообще чье это дело – заботиться о сохранности национального культурно-исторического наследия – государства или церкви?

— То есть вы отрицаете тенденцию по массовым имущественным притязаниям церкви?

— Отрицаю, потому что это невозможно. Есть некоторое количество памятников, которые церковь хотела бы считать своей собственностью, и исторически оно так и есть. Я считаю, что то, что отнято у церкви, вполне может быть возвращено. Кто отнял, мог бы компенсировать расходы на восстановление храмов и монастырей. Можно рассмотреть модель, которая вполне опробована в Европе – ограниченный переход права собственности. Объект переходит церкви, мандат на поддержание культурного объекта, историко-реставрационных работ остаются за государством, то есть государство финансирует необходимые работы, исполняет музейные функции.

— Возвратимся к Валааму. Монастырь учредил вокруг себя сеть фирм, занимающихся обычной торговлей и услугами. Продают местным жителям и туристам, паломникам продукты, в том числе — крепкий алкоголь под брендом«Валаамский монастырь. Аптекарский садъ», пиво, сигареты. Сдают отели, продают экскурсии. Все это — в условиях островной монополии. Жители жалуются – церковь отняла у них единственный источник дохода, выселяет с острова. При этом церковные лавки открываются ровно на тех точках, откуда торговали жители, с теми же видами товаров, только в разы дороже. Вместе с тем монастырские фирмы получают от государства бюджетные средства на расселение погорельцев, взимают с местных коммунальную плату. Это тоже частный случай?

— Церковь по закону о свободе совести не имеет права вести коммерческую деятельность. Я затрудняюсь сказать, я там не был. Обязуюсь изучить. Если церковь занимается социальными функциями, то для этого должна создавать свои некоммерческие организации.

— Нет, там вполне коммерческие вещи, а не социальные даже.

— Надо понимать, куда идут доходы.

— Доходы – деньги от туристов и населения острова взимаются по бумагам как пожертвования на монастырь, в том-то и дело.

— Надо выяснять. Кто от имени церкви занимается. Это, конечно, очень оскорбительные вещи для церкви, потому что для нас Валаам как Афон. Потому что религия это у нас не атрибут общественный жизни, а ее смысл.

— Поправки к федеральному закону о специальной оценке условий труда. Новая формулировка его 3-й статьи освобождает религиозные организации от проверок по условиям труда. Чиновники теперь не смогут проверять служителей церкви. Как вы относитесь к этим поправкам?

— Абсолютно правильные движения с нашей стороны. Церковь и государство должны жить друг с другом по принципу невмешательства. Светские законодатели, мы в том числе, все время забываем об особенностях религиозных организаций. Религиозные дела — это добровольные дела. Оценивать трудовой статус монахов, трудников, затворников некорректно, также это касается и вопросов безопасности храмов, вопросов сохранения культурного наследия и так далее. Когда у нас чиновники – они любят это делать везде по аналогии с бизнесом — начинают вламываться в религиозные организации и проверять наличие лампочек, культурное наследия – куда это?

— Но ведь многие церковные организации существуют у нас в форме тех же ООО и НКО. У нас двойные стандарты об ответственности для юрлиц на территории одного государства?

— Я не знаю, что за ООО – это секты. Доходы должны распределяться на уставные цели, в том числе, на социальные цели. Но есть и немало проблем у всех религиозных организаций по поддержке социальных функций – тут просто надо выстраивать деликатный диалог.

— Вы про церковные НКО сейчас?

— Да. Надо понимать, что у нас религиозные организации созданы для спасения души, а не как западные секты – для вымогательства денег и отъема имущества.

— Еще одна поправка – вы уже говорили о сотрудниках церковных организаций. Госдума приняла законопроект, упрощающий РПЦ отказ от соглашений о размере минимальной заработной плате. Изменения вносятся в Трудовой кодекс РФ. РПЦ будет вправе платить своим сотрудникам меньше МРОТ. Заодно Дума проголосовала за правки в закон «О специальной оценке условий труда», которые позволят религиозным организациям не отчитываться перед чиновниками об условиях труда своих работников. Как вы голосовали за эти поправки?

— Многие люди идут в церковь добровольно и работают певчими, трудниками в монастырях и практически ничего не получают (это зависит от возможностей прихода). Это подвижнический труд. Люди, которые работают в храмах, но получают очень мало, работают в воскресных школах, в гуманитарных центрах, работают с тяжелыми пациентами, ведут кружки алкоголиков, наркоманов и т.д. Для них это служение, а не способ заработка.

— Но почему снимают механизмы защиты даже по МРОТ для людей, на которых держится церковь?

— Нет возможностей у церкви, у прихода для этих людей. Это знаете, такой циничный, не беспристрастный подход — оценивать церковную жизнь с точки зрения доходов.

— Как нет возможностей? Проходили в прессе сведения о миллиардных доходах у того же Валаама, который при этом зарабатывает не вполне на церковных вещах. Вы говорите – можно так делать. Доходы от торговли, гостиниц, земли. Куда-то же эти деньги идут? Почему бы их не отдавать людям, которые своим ежедневным и еженощным тяжелым трудом олицетворяют наши соборы?

— Я думаю, что церковь и патриархия должна иметь возможность перераспределения доходов. Но вопрос монашенствующих очень деликатен. Часто монахи, трудники, певчие даже не хотят обсуждать эти вопросы, для многих это обесценивает их внутренний подвиг.

— Вы уж простите, что я возвращаюсь к этому вопросу, но хочется разобраться. Деятельность, на которой сегодня дали возможность зарабатывать церкви — не совсем о спасении души, как вы сказали. Это сдача недвижимости, это сдача земли, это организация туристическо-паломнических походов, лавочная торговля всем, что востребовано. И это избавление от налогов и проверок, так?

— Это совершенно оправданная история. Я еще с 90-х годов был сторонником того, чтобы вернуть имущество и земли церкви, они сейчас не возвращены. Но церковь не должна ходить с протянутой рукой и жить за счет подаяний и пожертвований. Да, я считаю, что это правильное направление. С одной стороны – монашеское дело, подвиг, а с другой стороны – сдача в аренду, промыслы – это абсолютно нормальные дело, абсолютно нормальная возможность зарабатывать.

— Сергей Анатольевич, вы 15 минут назад сказали, что государство не должно никак вмешиваться в дела церкви. Но должно помогать реставрировать храмы за свой счет, то есть за счет налогоплательщиков. Вернуть десятилетия назад отобранные активы, земли и недвижимость. Позволить учрежденным «дочкам» зарабатывать на всем, на чем священнослужители хотят. И не лезть с проверками...

— Церковь русская православная живет в труднейшем положении. Если вы ознакомитесь с жизнью любого, даже московского прихода, вы увидите, что доходы, которые собирает церковь как церковная организация – крошечные, пожертвований не хватает даже на то, чтобы содержать храм, не то чтобы платить зарплату. И это плохо. Государство слишком отделилось от церкви, недофинансирование идет. Учитывая ту огромную работу, что несет церковь – вопросы общественных нравов, общественного воспитания и общественного презрения – государство, конечно, мало уделяет церкви возможностей, в том числе материальных и финансовых.

— В июле прошлого года вы попросили Конституционный суд РФ растолковать вам понятие «светское государство». Растолковали?

— Нет, еще ждем. Это очень важно. Я бываю часто в Сирии и согласен с верховным муфтием – он говорит, что выживаемость, стабильность государства зависит от того, насколько оно эффективное и светское. Как только оно впадает в зависимость к религиозным государствам, возникают риски нестабильности, угрозы, искушение подавления одних в пользу других, неравноправие и ограниченные возможности развития светской политики, светской культуры.

— Зачем вам определение от суда?

— Мы хотим просто понять, исходя из наших традиций и конституционных норм, светский характер государства — какой он должен быть?

— В вашем определении светское государство — это что?

— Мы должны, безусловно, сохранять разделение государства и церкви, но при этом деятельность светских властей сверху донизу должна учитывать не просто традиции, а те моральные, бытовые, культурные правила, которые сформировались за тысячелетия благодаря влиянию церкви. Уважительное отношение к самой церкви, к богослужениям, активное вовлечение церкви в социальную миссию. Это участие церкви в двух очень важных вопросах: укрепление семьи, воспитание детей и военное служение отечеству. У нас проблемы с понятием «служение отечеству». Человек не может идти умирать ни за что. Он же не может идти умирать за 100 долларов или за 300 долларов. Церковь должна заниматься армией, воспитанием любви к отечеству, потому что любовь к отечеству – любая любовь – она не вещественна, она не материальна.

— У нас у солдат мало такой любви?

— Я не знаю, сколько ее, но она должна быть. Мы не знаем, как будет в будущем — армия будет роботизированной машиной или человеком, который в критический момент готов отдать свою жизнь не просто за жену и детей, а за страну. Это очень важный момент при наших рисках внешних.

— Вы принимали активное участие в поправках к статье 148 Уголовного кодекса. Это горячо обсуждаемая, вызвавшая общественный резонанс инициатива, называют ее законом об оскорблении чувств верующих. Расскажите кратко, какие поправки в эти законы вы просили внести и что из этого удалось, а что нет?

— Я думаю, что вопрос об оскорблении напрямую связан с вопросом о достоинстве, а достоинство – это основа для категории прав человека. Если у нас общество расколото, если на самом деле у нас существует полярные морали, то это огромная проблема для государства, поэтому мы должны вместе понимать, что такое ценности. Даже если у нас существуют какие-то маргинальные группы, которые культивируют свою маргинальную мораль, мы должны понимать, что в интересах всего общества, культивировать деликатность к таким вещам, как религиозные ценности. На мой взгляд, значительная часть радикализма, особенно в Европе – она спровоцирована. Я с опасением отношусь к этому. У нас, как вы знаете, в самом христианстве нет радикализма, нет экстремизма, нет даже оснований и вряд ли будут, и не надо их провоцировать. Нельзя допустить, чтобы под флагом христианства, как это сейчас на Украине, создавались экстремистские течения.

— Есть такое мнение – очень распространенное среди самих верующих, что истинно верующего человека оскорбить нельзя.

— Оскорбить нельзя, но можно создать ему неприятности. Когда при мне оскорбляют Господа, я понимаю, что Господь поругаем не бывает. Но государство не должно поощрять вещи, которые вызывают у человека отчуждение от государства, от страны. Куда идти такому человеку – в катакомбы или бежать из страны? Как воспитывать потом себя, друзей, семью свою – это очень серьезная проблема. Когда мы говорим об оскорблении, мы не должны действиями, которые зачастую являются эпатажными с точки зрения привлечения к человеку, к его продукту, провоцировать оскорбленное уязвленное чувство верующих.

— Как вы относитесь к называющим себя православным течениям, которые развиваются в стране активно в последние четыре года? «Сорок Сороков» – вы наверно знакомы с этими ребятами. И таких течений не одно. Это ли не настоящее оскорбление православия и самого бога? Люди выбивают извинения от деятелей культуры, актеров, журналистов. Ходят на судебные заседания давить на преследуемых по политическим статьям общественников. Ведут кампании против «аморальных» фильмов, рекламы, искусства. Пишут в полицию заявления на людей по известной «экстремистской» 282-ой статье, еще много чего делают, и их девиз: «Православие и спорт».

— Я не считаю, что они оскорбляют православие. Это молодежное общественное движение, я так понимаю, они во многом люди православные. Можно из самого мирного человека сделать агрессивного человека – не нужно больших усилий.

— Но агрессия как раз с их стороны, призывы к физической расправе, эмоциональное давление на ближних своих, простите.

— Я считаю, что всё – вопрос диалога. Если человек говорит, что его оскорбили, надо выслушать его. И найти решение. Если мы видим, что православная молодежь считает себя оскорбленной или некими методами госполитики в области культуры или некими частными инициативами, то мы должны вырабатывать консенсус, сидеть днями и сутками, чтобы выработать деликатные, уважительные решения. На основе наших, российских, исторических, традиционных ценностей.

От редактора:

Из долгого разговора с законодателем мы так и не узнали, есть ли у многомиллионной армии российских атеистов право на защиту, в том числе и от «православной молодежи»? Почему грубо нарушается закон, по которому запрещены любые богослужения в школах? Допустимо ли в светском государстве преследование деятелей культуры за «неправильные» с точки зрения РПЦ произведения искусства?.. Зато узнали, что в Государственной Думе у РПЦ есть убежденный и верный лоббист, чей рабочий кабинет увешан иконами.