Ничего из этого не произошло случайно. В 1999 году Соединенные Штаты имели свободные и конкурентные рынки во многих отраслях, в которых в Европе доминировали олигополии. Сегодня верно обратное. Французские домохозяйства обычно могут выбирать из пяти или более интернет-провайдеров; Американским домохозяйствам повезло, если у них есть выбор между двумя, и у многих есть только один. Американская авиакомпания стала полностью олигополистической; прибыль на одну пассажирскую милю теперь примерно в два раза выше, чем в Европе, где бюджетные авиакомпании активно конкурируют с действующими компаниями.

Это отчасти потому, что остальной мир был вдохновлен Соединенными Штатами и догнал, а отчасти потому, что Соединенные Штаты стали довольны и отстали. В конце 1990-х юридическое объединение бизнеса во Франции заняло 15 административных шагов и 53 дня; в 2016 году прошло всего четыре дня. Однако за тот же период задержка на въезд в США увеличилась с четырех до шести дней. Другими словами, открытие бизнеса раньше было гораздо быстрее в Соединенных Штатах, чем во Франции, но сейчас это происходит несколько медленнее.

Подробнее: Как вера экономистов в рынки сломала Америку

Ирония заключается в том, что идеи свободного рынка и бизнес-модели, которые сегодня приносят пользу европейским потребителям, были вдохновлены американскими нормативными актами примерно в 1990 году. Между тем, в промышленности за индустрией в Соединенных Штатах — стране, которая изобрела антимонопольное законодательство — действующие компании увеличили свою рыночную власть приобретая зарождающихся конкурентов, активно лоббируя регуляторов и щедро тратя средства на участие в кампании. Предполагается, что свободные рынки будут наказывать частные компании, которые считают своих клиентов само собой разумеющимся, но сегодня многие американские компании стали настолько доминирующими, что они могут смириться с предложением плохого обслуживания, взиманием высоких цен, а также сбором, эксплуатацией и ненадлежащей охраной личных клиентов своих клиентов. данные.

В Европе усиление интеграции между национальными экономиками оказалось движущей силой большей конкуренции внутри отдельных экономик. Те же самые политики, которые не любили свободные рынки дома, согласились продвигать их на европейском уровне. Почему? Потому что все понимали, что единый рынок требует независимых регуляторов, а также обязательства, что отдельные страны не будут субсидировать своих внутренних лидеров.

Как выяснилось, политиков больше беспокоило то, что регулятор захвачен другой страной, чем их привлекла возможность захватить регулятор самостоятельно. Французским (или немецким) политикам может не понравиться сильный и независимый антимонопольный регулятор в пределах их собственных границ, но им еще меньше нравится идея о том, что Германия (или Франция) оказывает политическое влияние на антимонопольный регулятор ЕС. В результате, если они хотят договориться о каком-либо наднациональном учреждении, это будет иметь тенденцию к большей независимости.

Случай с промышленными гигантами Alstom и Siemens обеспечил почти идеальную проверку моей теории. После того, как немецкая Siemens и французская Alstom решили в 2017 году объединить свою железнодорожную деятельность, две крупнейшие и наиболее влиятельные страны-члены ЕС хотели одобрить слияние. Но влиятельный комиссар ЕС по конкуренции, Маргрет Вестагер, осталась на своем. Она и ее команда пришли к выводу, что слияние «значительно уменьшило бы конкуренцию» в оборудовании сигнализации и высокоскоростных поездах, «лишив клиентов, включая операторов поездов и управляющих железнодорожной инфраструктурой, выбора поставщиков и продуктов». Европейская комиссия заблокировала слияние в феврале 2019 года.

В то же время в Соединенных Штатах антимонопольное правоприменение стало менее жестким, в то время как дебаты о конкуренции на рынке стали крайне идеологическими и не связанными с тем, что на самом деле показывают данные.

Главный аргумент чикагской антимонопольной школы, чей подход laissez-faire оказал влияние на то, чтобы убедить американские регуляторы более осторожно относиться к слияниям, заключается в том, что монопольная власть временна, потому что высокая прибыль привлекает новых конкурентов. Если прибыль возрастет в одной отрасли и упадет в другой, можно ожидать, что новые компании появятся в первой больше, чем во второй. Раньше это было правдой — до конца 1990-х годов.

Однако с 2000 года высокая прибыль сохраняется, а не привлекает новых конкурентов на американский рынок. Это говорит о переходе от экономики, в которой вступление выступало в качестве основного механизма восстановления равновесия, к экономике, в которой высокая прибыль в основном отражает большие барьеры для входа. Чикагская школа воспринимала бесплатный вход как должное и недооценивала множество способов, с помощью которых крупные фирмы могут не пускать новых конкурентов.

Однако, что правильно поняла чикагская школа, так это то, что некоторые из этих препятствий для поступления происходят из-за чрезмерного регулирования. В некоторых отраслях правила лицензирования напрямую исключают новых конкурентов; в других случаях нормативно-правовые акты достаточно сложны, чтобы их могли соблюдать только крупнейшие компании.

Вместо обсуждения большего регулирования вместо меньшего — как это обычно делают идеологи слева и справа — американцы должны спросить, какие правила защищают свободные рынки, а какие создают барьеры для входа.

Ползучая монопольная власть медленно, но верно душит средний класс. В период с 2000 по 2018 год средний недельный заработок работников, занятых полный рабочий день, увеличился с 575 до 886 долларов, увеличившись на 54 процента, но индекс потребительских цен увеличился на 46 процентов. В результате реальный трудовой доход типичного работника вырос менее чем на треть от 1 процента в год в течение почти двух десятилетий. Это частично объясняет, почему большая часть среднего класса не доверяет политикам, считает, что экономическая система сфальсифицирована, и даже вообще отвергает капитализм.

Однако средний класс может не совсем понять, что большая часть его застоя обусловлена ​​деньгами, которые монополисты и олигополисты могут выжать из потребителей. Телекоммуникации и авиалинии являются одними из худших нарушителей, но барьеры для входа также повышают цены на юридические, финансовые и профессиональные услуги. Антиконкурентное поведение среди больниц и фармацевтических компаний вносит значительный вклад в непомерную стоимость медицинского обслуживания в Соединенных Штатах.

Подробнее: Экономист, который исправит американскую мечту

В моем исследовании по монополизации в американской экономике я оцениваю, что корзина товаров и услуг, потребленных типичным домохозяйством в 2018 году, стоила на 5-10 процентов больше, чем если бы конкуренция оставалась такой же здоровой, как в 2000 году. Конкурентные цены напрямую экономьте не менее 300 долларов в месяц на семью, что означает общенациональную ежегодную экономию в размере около 600 миллиардов долларов.

И эта цифра отражает только половину преимуществ, которые принесет усиление конкуренции. Конкуренция повышает производство, занятость и заработную плату. Когда фирмы сталкиваются с конкуренцией на рынке, они также вкладывают больше средств, что повышает производительность и еще больше увеличивает заработную плату. Действительно, мое исследование показывает, что частные инвестиции — в широком смысле, включающие в себя установки и оборудование, а также программное обеспечение, исследования и разработки и интеллектуальную собственность — были на удивление слабыми в последние годы, несмотря на низкие процентные ставки и рекордную прибыль и цены на акции. Прибыль монополии не приводит к увеличению инвестиций. Вместо этого, как и предсказывает экономическая теория, они переходят в дивиденды и выкупают акции.

Принимая во внимание эти косвенные эффекты, я оцениваю, что валовой внутренний продукт Соединенных Штатов увеличится почти на 1 триллион долларов, а трудовой доход — примерно на 1,25 триллиона долларов, если мы сможем вернуться к уровням конкуренции, которые преобладали примерно в 2000 году. стороны, сократится примерно на 250 миллиардов долларов. Важно отметить, что эти цифры объединяют большой прирост эффективности, который разделяют все граждане, со значительным перераспределением в пользу наемных работников. Срединное домашнее хозяйство получало бы намного больше в виде трудового дохода и немного меньше в виде дивидендов.

Если Америка хочет снова стать лидером в этой сфере, она должна вспомнить свою собственную историю и заново выучить уроки, которые она успешно преподала остальному миру. Хотя ученые-юристы и выборные должностные лица в последнее время проявляют все больший интерес к антимонопольному законодательству в Соединенных Штатах, большая часть этого внимания была сосредоточена исключительно на основных интернет-платформах. Чтобы способствовать большему экономическому процветанию, возрождение антимонопольного законодательства необходимо для борьбы как с новыми, так и со старыми монополиями — как с Google, так и с Facebook, а также с фармацевтическими и телекоммуникационными компаниями.

Независимо от этих предсказуемых проблем, возобновление традиционной приверженности Америки свободным рынкам является достойным делом. Действительно свободные и конкурентные рынки контролируют прибыль и мотивируют фирмы инвестировать и внедрять инновации. Президентская кампания демократов 2020 года уже породила некоторые интересные политические предложения, но ни одно из них, которое, как и восстановление свободных рынков, не увеличило бы трудовой доход более чем на 1 триллион долларов. Налоги не могут решить все проблемы Америки. Налоги можно перераспределить. Конкуренция может перераспределить, но она также может вырастить пирог.

Эта статья была адаптирована из Великого разворота: как Америка уступила свободным рынкам .