Вот уже одиннадцать лет подряд весна в нашем городе начинается с радостного для всех любителей музыки события — Дней Казиника в Риге. Под патронатом Михаила Семеновича в латвийской столице проходит конкурс молодых талантов «Восходящие звезды», который дополняется концертами, лекциями и мастер-классами.

Михаил Казиник в представлении не нуждается. Скрипач, лектор-музыковед, педагог, культуролог, писатель-публицист, автор и ведущий музыкальных и искусствоведческих программ… С ним можно говорить о чем угодно: музыке, книгах, картинах… Но на этот раз наш разговор коснулся не только искусства.

Страна, которую мы потеряли

— Михаил Семенович, вашему музыкальному конкурсу «Восходящие звезды» уже 11 лет. Почему он проводится именно в Риге?

— Рига — город с великой культурной историей, акустически прекрасными залами. А если еще вспомнить всемирно известных музыкантов, которых дала Рига в XX веке — Гидона Кремера, Мишу Майского, Соломона Волкова, Филиппа Хиршхорна, — становится очевидным, что лучшего места для конкурса не сыскать.

С латвийской столицей меня связывают самые нежные чувства. Но признаюсь: в последнее время я очень переживаю за свой любимый город.

— С чем связаны ваши переживания?

— Латвия — чудесная страна. С морем, невероятно красивой природой, дюнами, соснами, йодистым воздухом, одним из лучших в мире органов. Что же мешает ей стать страной высокого экономичного и духовного развития? Только одно! Заскорузлое отношение к культуре как к чему-то абсолютно второстепенному.

Я приезжаю в Ригу 11-й год подряд. Поначалу пребывал в эйфории. Этот город делал меня счастливым. Еще будучи ребенком, я посещал Rīgas vasara и видел тысячи людей, заполняющих зал «Дзинтари». Видел Янсонса, Рождественского, слышал Когана, Ойстраха, Ростроповича, Рихтера… Мои родители целый год копили деньги, чтобы летом мы могли отравиться в Латвию, и эти поездки сформировали меня как музыканта.

Я помню, как после концерта люди гуляли вдоль залива, встречали закат, обсуждали концерт. Во время этой прогулки можно было встретиться с Евтушенко, Вознесенским, Окуджавой, Райкиным… Да что там говорить! На карте СССР Латвия казалась островком счастья. Люди знали, что есть Советский Союз, а есть Латвия — свободная, цивилизованная, намоленная.

Не хочу никого обидеть, но в те годы Латвия была намного более западной и более европейской страной, нежели сегодня.

— На ваш взгляд, Латвия деградировала? В чем причина?

— Всякие сегрегация и разобщение людей ведут к разрушениям. Я уже три года кричу о том, что билингвальные страны — это самые богатые страны мира. Меня никто не слышит.

Несмотря на все просьбы, негодования и мольбы, русский язык в Латвии объявлен несуществующим. Создается впечатление, что там, наверху, собрались какие-то враждебные силы, которые убирают из страны великий язык, на котором писали Достоевский, Гоголь, Пушкин, Толстой, Чехов… Можно подумать, что Латвия станет жить лучше и успешнее, если выбросит русский язык из сферы общения. Да никогда! Только толерантность и межкультурное общение способны сотворить чудо!

— Вы много лет живете в Европе. Известны ли вам примеры такого чуда?

— В Финляндии всего семь процентов шведов. Но из-за этих семи процентов в стране существуют два официальных языка: финский и шведский. Демократическая Финляндия дала своей столице два названия: Гельсингфорс по-шведски и Хельсинки по-фински. Все вывески в стране на двух языках.

Я второй год являюсь членом жюри Сибелиусовского праздника в городе Турку, который имеет второе шведское название — Або. Когда я поближе познакомился с этим городом, то с удивлением узнал, что главный театр в нем называется Шведским театром, а главный университет — Шведским университетом. Почему? Где же у финнов национальное самосознание? Они ведь так долго за него боролись!

На этот вопрос я получил очень простой ответ: для финнов свобода — это в первую очередь уважение ко всем культурам, языкам, национальностям, даже тем, от которых они освободились.

В чём виноват Пушкин?

— Чем финны объясняют существование шведского языка в качестве второго государственного?

— «Мы изучали свою историю, — говорят они. — Не такую, как нам хотелось бы, а правдивую, такую, какой она была на самом деле. И поняли: финский язык не обладает достаточным богатством, чтобы передать на нем целый ряд понятий. Поэтому мы сделали своим еще один язык — шведский, более богатый язык, которым написана великая литература».

Кстати, вы знаете, на каком языке говорил Ян Сибелиус в семье — с женой Айно и своими детьми? На русском! Давид Ойстрах рассказывал мне, что когда он приехал к Сибелиусу, то страшно волновался и запасся двумя переводчиками: с финского и английского. Каково же было его удивление, когда Сибелиус вышел и сказал по-русски: «Добро пожаловать, дорогой Давид Федорович! Вы лучший исполнитель моего концерта!» Ойстрах остолбенел...

Я считаю: чем больше страна идет по пути демократии и цивилизации, тем больше она начинает ценить сопредельные языки и культуры. Посмотрим на Швейцарию, самую развитую и благополучную страну в Европе. Сколько там языков? Четыре!

Странно, что Латвия этого не понимает. Ведь это издревле аграрная страна, центр культуры здесь всегда был один — Рига, все остальное население говорило на понятийном языке урожая и фермерства. Неужели неясно, что латышский язык должен быть обогащен за счет принятия сопредельных культур? Радоваться надо, что страна исторически получила такой королевский подарок в виде русского языка! Но вместе этого здесь предпочитают вариться в собственном соку, настаивая на «единственно правильном» языке. Это, простите, уже онанизм: тихо сам с собою я веду беседу. Вы, конечно, этого не опубликуете...

— Не сомневайтесь, Михаил Семенович, опубликуем!

— Тогда продолжу. Наш конкурс «Восходящие звезды» проходит в Риге одиннадцатый год. Дети, ставшие его лауреатами, уже получают всемирное признание. При этом мы не разделяем, латышский это ребенок или русский, для нас талант не имеет национальности.

За все 11 лет мы не почувствовали ни малейшего интереса к нам со стороны латвийского государства. Ни один член правительства или думы ни разу не пришел ни на один наш концерт. Я так и не узнал, кто у вас министр культуры — мужчина, женщина или гермафродит. Не знаю! «Оно» не пришло! С подобным подходом и узостью мышления нельзя вступить в новую эпоху и стать цивилизованным государством.

Не хочу быть зловещим пророком. Я хочу, чтобы моя любимая страна детства Латвия процветала, а не превращалась в забитую, потерянную и забытую всеми страну. Но, к сожалению, то, что происходит сегодня в Латвии, напоминает творение Кафки. Когда мы читали его книги, нам казалось, что такого не может быть: человек проснулся, а он… сороконожка! А теперь я вижу: может.

— Вы много ездите по всему миру с лекциями, концертами. Такая ситуация сложилась только в Латвии, или Кафка правит бал сегодня на всем постсоветском пространстве?

— Это беда многих бывших советских республик. Потому что демократия предполагает очень высокий уровень развития общества, школ, культуры. А никакой демократии там не наступило и не могло наступить! Это равносильно тому, как приехать в первобытное общество к дикарям и сказать: «Мы устанавливаем у вас демократию». — «Ага», — кивнут дикари и начнут дубасить друг друга дубинами.

Я был в составе приемной комиссии, когда на Украине открывали после ремонта знаменитую Одесскую оперу, и предложил: «А давайте вот здесь, на стене, выбьем строчки Пушкина: «Уже темнеет вечер синий, пора нам в оперу скорей...» Знаете, что мне ответили? «Немае. Пушкин российский поэт, а не украинский». — «Так давайте объявим его украинским!» — воскликнул я. Естественно, никто меня не послушал.

Поколение крепостных

— Вы часто бываете в России. Там дела обстоят лучше?

— Я не склонен идеализировать ситуацию. Но я только что вернулся из Санкт-Петербурга, где читал лекцию в зале на четыре тысячи человек. Свободных мест не было. В этот же день концерты модных поп-музыкантов, проходившие в городе, не собрали даже половины такого количества слушателей. Это сигнал того, что людям надоели песни ни о чем и в противовес всем мрачным историям, которые рассказывают о России, там начинается возрождение культуры.

Я посетил пушкинский Царскосельский лицей, пообщался с маленькими лицеистами. Это удивительные дети, у них светлые лица, там удивительные преподаватели — истинные интеллигенты, несмотря на то, что на протяжении веков в России истребляли интеллигенцию.

В этот момент мне с грустью подумалось о том, что в скором времени я уже не смогу общаться с детьми в Латвии, потому что русский язык уходит, а по-латышски я не говорю. Значит, юное поколение не узнает от меня о чем-то очень важном — например, о Пушкине. Жаль! У меня дома целая библиотека Райниса. Появление каждого нового томика в ней я праздновал как событие. Неужели Пушкин хуже?!

— Позвольте задать вам детский вопрос: почему культура — великая и всемогущественная — не способна повлиять на политику?

— На нас до сих пор давит постреволюционное наследие. Все началось не с 1917 года, как принято считать, а с отмены крепостного права в России, которое было величайшей ошибкой царского правительства. Уже в 1862 году количество убийств в Петербурге увеличилось вдвое. Этих людей так и не удалось социализировать, превратить в средний класс. Они поселились в бараках, ходили по Петербургу и видели нарядных девочек-гимназисток, елки с переливающимися гирляндами в окнах домов, витрины, полные незнакомых им продуктов, а потом плелись в свои страшные бараки. Так происходило из поколения в поколение. Поэтому достаточно было крикнуть революционным матросам: «Посмотрите, эти негодяи отняли у вас все!» — как грянул гром. Ведь кто такие революционные матросы? Это четвертое поколение крепостных, так и не получивших социализации.

— Но попытки-то были — например, борьба за всеобщую грамотность...

— А давайте вспомним, для чего Ленин объявил всеобщую грамотность. Для того чтобы люди могли прочесть революционные декреты. Кино для людей, не умеющих ни читать, ни писать, было провозглашено важнейшим из искусств. Зато музыка гениального Мендельсона была запрещена. Потому что Ленин посетил его концерт в Женеве и сказал: «Сладкая музыка. Она не зовет к борьбе». С тех пор в советской стране никто не осмелился написать диссертацию о Мендельсоне.

С подобными перекосами в культуре мы прожили львиную часть советского времени. Сотни музыковедов защитились на системе Кабалевского. Хотя я всегда говорил: «Это ужасная система, и она погибнет вместе с Кабалевским, потому что соединяет музыку с политикой». Тем не менее его система работала в тысячах школ — это было как в комсомол вступить. Классы маршировали на урок музыки! А ведь когда-то на Руси перед тем как слушать музыку, люди молились...

В советской школе люди привыкли ходить строем. И это беда! Если бы они получили нормальное образование, разве смогло бы с ними произойти то, что происходит сегодня в Латвии, на Украине и в других бывших республиках СССР? Разве могли бы проходимцы захватить власть и издеваться над народом?

Этот безумный мир

— В советской школе, хоть мы и ходили строем, но знания получали. А сейчас ученики седьмого класса таблицу умножения не знают!

— Мы столкнулись с цифровой системой мышления. Когда-то все очень обрадовались Интернету, но оказалось, что при нынешнем состоянии общества и его нравственности Интернет обернулся своей черной стороной — океаном лжи, фейков и выхолащиванием подлинных ценностей.

— Вы прогнозируете, что дальше будет еще хуже?

— Не хочу нагнетать, но такое вполне возможно. Наше с вами поколение еще воспитывалось в окружении интеллигентных людей: Брежнев слышал академика Лихачева. А сейчас к власти в России идет Шнуров… Михалков получил миллиард и шестьсот миллионов на патриотическое воспитание молодежи. А министерство здравоохранения России не может получить 374 тысячи, чтобы спасти больных детей. Недавно в Рязани закрыли институт культуры и выбросили из окна рояль.

Мир болен! И эта болезнь будет продолжаться до тех пор, пока мы не вернем человека человеку, пока у нас культура не станет приоритетом, пока в обществе не появится достаточный процент интеллигентных людей.

— Есть ли свет в конце тоннеля?

— Я вижу только два вида спасения: нормальная школа, способная вырастить новое думающее поколение людей, и культура как приоритетное явление, которая подарит свободу говорить на всех языках, читать любую литературу, иметь собственное мнение. В противном случае нас неизбежно ждут зло и деградация.