источник: cdn.iz.ru

Короткий, но очень жесткий карантин был бы более эффективным средством борьбы с COVID-19, нежели мягкие меры, считает вирусолог, руководитель лаборатории геномной инженерии МФТИ Павел Волчков. Большое количество зараженных нужно принять как факт, а вот за жизнь каждого тяжелого больного стоит бороться. С этой точки зрения стратегия, выбранная российскими медиками, оправдала себя — они показали себя лучше, чем их коллеги из Италии, Испании и США. Об этом ученый рассказал в интервью «Известиям».

— Павел, с вашей точки зрения, когда на Земле появился «нулевой пациент» с новой коронавирусной инфекцией?

— При таком большом инкубационном периоде развития болезни, конечно же, найти нулевого пациента довольно сложно, можно сильно ошибиться. Это интересная сложная задача для математиков и биоинформатиков. Мы знаем, что в декабре 2019 года были зафиксированы уже сложные кейсы, когда люди с тяжелыми формами пневмонии попали в больницу. Безусловно, легкие или бессимптомные формы остались незамеченными. И на основании анализа филогенетических деревьев с большой погрешностью, мы можем думать, что нулевой пациент вероятно появился в октябре 2019 года. Этот вывод основан на анализе опубликованных данных.

— Человечество в прошлом уже проходило через пандемии. Чем нынешняя отличается от предыдущих?

— Ее отличает длинный инкубационный период развития болезни. Чем короче этот период, тем менее страшна инфекция, потому что ее легко ликвидировать в самом начале эпидемии. Длинный инкубационный период позволил SARS-CoV-2 проникнуть даже на острова Фиджи.

— Этого можно было бы избежать?

— Да. Любой вирусолог и эпидемиолог вам скажет, что лучше всего сработали бы одномоментные жесткие меры во всех странах. Это кажется на первый взгляд политическим и экономическим самоубийством, особенно когда у вас лишь один зараженный пациент. Но на самом деле это позволило бы сохранить миллиарды долларов.

— И потерять также миллиарды…

— Если вы вводите карантин, это уже большой экономический ущерб. Теперь надо сделать так, чтобы этот ущерб не растянулся во времени. То есть выгодно как раз ввести самый строгий карантин, какой только возможно. В противном случае он может занять полгода и оказаться вообще бесполезным. Я — за жесткий карантин.

— В Японии недавно вдруг был объявлен режим ЧС в семи префектурах. Хотя раньше казалось, что страна как будто уже справилась с распространением коронавируса. Там что, вторая волна пошла?

— Думаю, у них была иллюзия, что они взяли ситуацию под контроль, но потом цифры стали опять резко расти. И стало ясно, что нужны более жесткие меры, чтобы погасить инфекцию до нуля.

— Россия тоже может пойти по такому сценарию?

— Конечно. Люди всегда хотят позитива, поэтому в любом спаде количества зараженных они будут видеть «скорое избавление» от коронавируса. Допустим, уже на следующей неделе из-за карантинных мер у нас в России цифры начнут снижаться. Обыватель увидит, что мы упадем сначала с 1 тыс. до 800 зараженных в день, потом до 500, а потом и до 300. Реакция на это у обывателя предсказуема: он скажет — надо снимать карантин. Но если мы посмотрим на начало нашей эпидемии, например на 21 марта, то там будут те же самые 300 зараженных. И этого достаточно, чтобы пошла новая волна. Поэтому нужно терпеливо дождаться нуля инфицированных. А в идеале, конечно, нужно было в январе закрыть все границы. А как только появились внутренние кейсы, закрыть границы областей и городов.

— Но в Швеции, например, вообще обходятся без жестких ограничений. В Белоруссии пока карантин не введен. С другой стороны, когда все вокруг тебя закрыли границы, ты вроде бы тоже уже на карантине. Почему Россия не могла пойти по такому пути?

— Сравнивать эти страны с Россией невозможно, у них слишком маленькое население и площадь. Про Белоруссию я ничего не знаю, а вот в Швеции, при населении в 10 млн человек количество инфицированных на данный момент 8,4 тыс., умерло 687 человек. А население, подчеркиваю, меньше в 14 раз, чем у нас! А в России 76 умерших. Получается, летальность сейчас там 8%. А у нас 0,7%. Думаю, эта картина довольно показательна. Кроме того, всё же в Швеции вроде бы карантинных мер нет, но на самом деле они есть. Мне мой коллега, живущий в Швеции, недавно рассказывал, что военные очень быстро приехали и развернули палатки перед госпиталями, чтобы не допустить проникновения туда коронавирусных больных. В бар, по его словам, действительно можно зайти, но подойти к стойке нельзя. И это вы называете отсутствием мер?

— А можно ведь пойти еще по одному пути. Просто не тестировать население на коронавирус и всё…

— Да, и тогда вы будете детектировать большое количество пожилых людей, умерших от пневмонии. Только ретроспективно можно сказать точно, сколько погибнет. Ведь в разных странах фиксируется разная летальность. Но, допустим, она будет довольно низкой — 1%. У нас в России 146 млн человек. Готовы ли мы смириться с тем, что 1,46 млн погибнет? Я не готов. А если взять летальность, как в Италии?

— Действительно в Италии и Испании самый большой процент летальности. Почему так?

— Я это объясняю несоблюдением мер безопасности населением в совокупности с низким уровнем здравоохранения. Это количество реанимаций, машин скорой помощи, профессиональных врачей. У них эпидемический пик был очень острым, и они были к нему не готовы. Например, к вам поступает пациент и ему просто нечего колоть, потому что у вас банально нет нужных препаратов.

— А что же творится в Америке? Почему там так много зараженных?

— Там сошлись несколько факторов. Во-первых, США — огромная страна с крайне интенсивным внутренним и внешним передвижением. Во-вторых, там делается очень много тестов. Сейчас подтвержденный COVID-19 зафиксирован примерно у 432 тыс. пациентов. Это говорит о том, что там было 4 млн человек протестировано, а то и 40 млн. Представляете, какой объем тестов нужно было произвести, а потом сделать анализ? Кроме этого, в силу прозрачности законов и отношений со СМИ — они всю информацию выкладывают. В-третьих, карантинные меры были приняты поздновато из-за нерасторопности властей. Ну и четвертое: сама система здравоохранения США. Если вы обеспеченный человек, то получите, наверное, лучшую медицинскую помощь в мире. И как бизнес-система она работает хорошо. Но лечить большое количество людей они в принципе не могут. Думаю, после этой пандемии американские власти многое пересмотрят в своей системе здравоохранения.

— Можно ли сделать вывод, что наше здравоохранение пока справляется с пандемией, или он преждевременный?

— Мы безусловно хотим уйти от итальянской модели: избегаем такого количества тяжелых больных на единицу времени. То есть сейчас в России делается всё, чтобы любому тяжелому больному была оказана достаточная медпомощь. Я думаю, что сейчас наши врачи уже точно справляются лучше, чем испанские, итальянские, а также американские. Но нам есть чему поучиться у Германии, Южной Кореи и Китая.

— А как вы объясните, что в Китае так резко смогли остановить эпидемию на отметке в 82 тыс. зараженных? Многие врачи не верят, что это можно было сделать только карантинными методами.

— Если у вас реально жесткий карантин, и его все соблюдают, то теоретически это возможно. Но всегда есть люди, которые нарушают. Они и являются переносчиками инфекции. И такие люди есть в любом обществе. С другой стороны, это первая страна, которая ввела наказание за нарушение карантина. Причем, наказание самое жесткое — расстрел. Можно предположить, что такая мера действительно остановит людей.

— Может, в Китае всё же есть вакцина?

— Я не верю, что за такое короткое время она могла бы у них появиться. Думаю, это комбинация карантинных, административных и законодательных мер, плюс технологии — те самые камеры с распознаванием лиц. И еще быстрота в разработке тестов и строительстве больниц. Этому нам стоит у них поучиться.

— Очень многое сводится к тестированию. И понимание ситуации, и сдерживание заражения, и правильное лечение, и получение «выздоровевшей» плазмы для тяжелых больных. Сколько разработанных тестов сейчас есть в России?

— Минимум шесть или семь разных тестов уже получили лицензию. Им еще нужно масштабировать производство.

— А сколько нам нужно на страну, для того чтобы тестировать всех, кого требуется?

— Это очень сложный вопрос. Навскидку — от 100 тыс. в день. На данный момент Государственный научный центр вирусологии и биотехнологии «Вектор» заявляет, что они производят 50 тыс. тестов в неделю.

— Это гораздо меньше, чем 100 тыс. в день. Смогут ли лаборатории России совместными силами произвести нужное количество тестов?

— Да. Смогут. Пандемии быстро решают проблему импортозамещения.

— Если мы будем всех тестировать, что мы увидим — много зараженных и мало умерших? Как в Германии? И это хорошая ситуация для нас?

— Да. Надо бояться большого числа умерших, а не зараженных. Факт большого количества зараженных нужно просто принять. А дальше — отслеживать их связи и быть готовыми для работы с тяжелыми больными.