12 мая стало известно, что пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков лежит в больнице с коронавирусной инфекцией и двусторонней пневмонией. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников расспросил его о самочувствии, а также о перспективах эпидемии и о его собственных.

— Когда вы поняли, что это случилось с вами?

— Пришел один из тестов и показал положительный результат. На протяжении всего времени мы тестировались и продолжаем тестироваться практически в ежедневном режиме. Поэтому было чувство, что ты все-таки держишь это под контролем. Затем, к сожалению, заболел один из моих коллег, с которым я общался, и мне пришлось после 1 мая сесть на режим самоизоляции. Да, я перешел на домашний режим работы.

- Зато все обрадовались, видимо, дома?..

— Да, может, и не все… Мое присутствие можно было воспринять и как попытку разобраться со многими домашними делами, которые годами оставались без моего внимания… И собственно, я планировал объединить в единый процесс и служебные обязанности, и наведение порядка дома.

— Удавалось ли?

— Казалось, что да. И при этом я продолжал тестироваться. И вот тест показал положительный результат. Ну и, собственно, первый день не было вообще никаких симптомов, а потом началась температура чуть выше 37… Ну такая она, неприятная температура… И ломало. И Таню стало ломать (жену Дмитрия Пескова.— “Ъ”), у нее температура повыше была. Дня два-три мы лежали дома. Ну 37,4 днем… Ну 37,8 ночью…

- И вроде можно еще погодить…

— Да… А уже нельзя… В этом и опасность — погодить. И когда поняли уже, что процесс идет, так сказать, в гору, с температурой, с ломкой, то поехали в больницу. И хорошо, что поехали, потому что сделали КТ (компьютерную томографию.— “Ъ”)… В общем, поймали вовремя…

— То есть все-таки пневмония была уже?..

— Да. В этой болезни главное — не пропустить. Вирус этот абсолютно кровожадный. Хотя, слава богу, врачи уже обладают опытом в борьбе с ним, но все равно доля непредсказуемости, связанная с индивидуальными особенностями, всегда присутствует.

— Так что обязательно надо, в общем, в больницу.

— Как минимум надо удостовериться, что нет угрозы для легких. Сейчас лечатся дома даже с пневмонией, если она, например, односторонняя…

— А это был не тот случай.

— Да, когда она двусторонняя, выбора нет. И тут еще особенность в том, что твои легкие не столько сам вирус пожирает, сколько твой же организм. То есть начинается гормональный шторм, и иммунная система пытается этот вирус победить. И вместе с вирусом начинает пожирать легкие. И отсюда эффект этого «матового стекла». Это может привести к тромбозу легких. Ну тут у кого как…

— Вы же заботились о себе. Делали вроде все, что нужно. Мы помним, что даже беджик носили…

— Я носил беджик, возил его в машине и до сих пор его вожу… И когда журналисты стали писать, в том числе о его вреде, я же его снял…

— Может, и зря.

— Не исключено…

— Потому что не надо идти на поводу у журналистов… Не мне вам объяснять…

— Да. Но обидно, что семья сидела полтора месяца дома, и сидела очень аккуратно, со всеми мерами предосторожности… Я ездил на работу, но тоже предохраняясь. У нас нет сейчас никаких больших совещаний, все говорят друг с другом по различным видам связи, все используют индивидуальные средства защиты, друг к другу в кабинеты не ходят, документы, входящие-исходящие, обрабатываются специальными дезинфицирующими спреями, и так далее… Но вирус действительно очень опасен, легко передается от человека человеку, и уберечься от него гарантированно очень и очень сложно. Единственный путь, и это надо понимать тем, у кого есть отягчающие обстоятельства в виде хронических болезней и кто относится к старшей возрастной группе,— надо сидеть дома, избегать контактов с внешним миром.

— Но проблема в том, что все равно рано или поздно придется выходить из внутреннего мира во внешний, где ничего радикально не изменится.

— Это действительно так. И все мы ждем лекарство подтвержденное, вакцину, ждем, когда кривая эпидемии пойдет вниз и спустится до минимума, но понятно, что какие-то очаги будут вспыхивать и дальше. Нам жить с различными коронавирусами предстоит всегда. Собственно, мы с ними и жили, просто каждый следующий становится все агрессивней. Это же живые организмы, они отвоевывают себе место для жизни на Земле.

— Как вы теперь уважительно про них говорите.

— Да уж. Тут можно высказать только слова восхищения в адрес наших эпидемиологов, вирусологов. Это люди, которые сейчас испытывают лекарство, вакцину, вкалывая ее себе.

— Даже так?

— Конечно. Не будем называть учреждение, людей. Но это люди, которые являются фанатами своего дела в лучшем смысле этого слова. Люди, которые несут достойно вот эту клятву Гиппократа. Могли ли мы год тому назад предположить, что у нас главным объектом уважения и восхищения будет профессия доктора, медсестры?

— А вы могли 

себе представить, что вас не минует эта чаша? В конце концов, вы каждый день уходили из дома на работу, приходили домой… Готовы ли вы были к тому, что и с вами может случиться?

— Человек так устроен, что ты мозгами понимаешь, что ты должен быть к этому внутренне готов, но все равно тебе кажется, что именно у тебя получится избежать. И от этого ощущения избавиться невозможно. А что касается дома, то, конечно, вот эти дни для нас очень непростые. Домашние же теперь, что называется, контактные, и заболеют они, не заболеют… Мы этого не знаем. И поэтому все члены семьи пытаются прислушиваться к себе, ловят какие-то симптомы, перезваниваются все время…

— Ох, а еще же столько можно придумать себе, открыв интернет, например…

— Да, у нас же еще проблема с тем, что они все люди, очень много читающие, и о симптомах болезни знают столько, что эти симптомы может найти у себя при желании любой здоровый человек.

— Особенно ночью, ближе к утру, пока не рассвело… Все тебе про себя становится слишком ясно и очевидно.

— Именно!

— И вы, думаю, не исключение.

Да. И мозг просчитывает разные варианты развития болезни: как это может пойти, а как это… Вот эта система может разрушиться, а потом вот эта… И это накручивается и накручивается… Это побочные эффекты информированности нашей, ничего не сделаешь… У всего есть побочные эффекты.

— Члены семьи же, наверное, тоже тесты постоянно делают?

— Да, тестирование постоянное. Только оно всего этого не отменяет.

— Скажите, а тактику лечения, например, с Михаилом Владимировичем Мишустиным, который прошел более длинный путь уже в этой истории, обсуждали?

— Да, мы перезванивались, говорили об этом. Но у него, слава богу, все идет уже на поправку. Он-то уже в рабочем состоянии.

— Хотя сегодня по телевизору выглядел осунувшимся.

— Я еще раз повторяю: вирус непростой, очень и очень агрессивный.

— А тактика вашего лечения в чем состоит?

— Я вряд ли могу ее обсуждать. Врачи знают, что делать. Разные медицинские учреждения обмениваются информацией: там полная взаимовыручка в плане обмена технологиями, протоколами лечения… Этим занимаются очень знающие люди.

— Вы сейчас, видимо, передали свои обязанности заместителю?

— Да, у меня есть и заместитель

и управление, которое работает, хотя многие люди сидят дома на карантине. Любой человек, который считается контактным, сразу садится на карантин. Это надо по закону.

— Ну да, а с вами контактировали многие.

— Да, и мы соблюдаем правила очень тщательно. Тем не менее все функционирует, и с нашей стороны работа президента будет обеспечена на должном уровне. Это мои коллеги могут делать блестяще. Они талантливые профессионалы. А что касается меня, то я по мере возможностей остаюсь в курсе. Думаю, как чуть-чуть на поправку пойду — и буду постепенно возвращаться к своей информационной активности.

— У многих в связи с происходящим вопрос, когда вы последний раз контактировали с президентом. Вы 12 мая сказали, что месяц назад…

— Очно не контактировали больше месяца. Ну конечно. И необходимости такой нет. Работа по-другому устроена. Это ни в коем случае не меняет сути рабочего процесса. Все абсолютно освоились в режиме видеоконференций, причем они проходят не только в открытом режиме, как вы видите, но и в закрытом. Современные технологии позволяют обеспечить режим секретности, например на совещаниях Совета безопасности…

— И надо ли возвращаться к тому, что было? По крайней мере в том же самом виде. Разве мало пользы в таких режимах? Сколько сил экономится! А средств, не побоюсь этого слова?!

— И это действительно так. Я думаю, что многие элементы этой быстрой дистанционной работы стоит использовать и дальше.

— Правда, 13 мая была анонсирована очная встреча глав государств Шанхайской организации сотрудничества в Петербурге в 20-х числах июля…

— Пока исходим из очного (формата.— “Ъ”). Эпидемиологические расчеты говорят, что уже может наступить нормализация в известной степени. А с другой стороны, характер событий заставляет принимать решения очень гибко. То есть это может и измениться.

— Я спрошу еще вот о чем. Опасность же исходит отовсюду. Например, кто-то считает источником повышенной опасности водителей, чьи контакты труднее отследить, чем, например, ваши.

— Послушайте, водители — такие же смелые люди, наши коллеги, которые в эти дни работают не покладая рук. Всегда есть опасность, да. Но помимо водителей есть еще много людей, с которыми вы контактируете. Вы же ходите в магазин…

— Мы-то ходим. А вы?

— Это вам зря так кажется. Есть, наверное, совсем там высокопоставленные сотрудники, которые и правда не имеют возможности так легко и просто ходить, например, в магазин… Но я-то хожу, покупаю продукты, кушать хочется… И тебе и на заправку в конце концов на своей машине надо заехать… И так далее… Ну жизнь-то идет!.. Просто нужно будет учиться новым манерам поведения, технологии, скажем так, превентивной технологии защиты… Как надеть перчатки, как снять… Когда надеть и снять… В какой момент правильнее себя опрыскать… Всему этому придется научиться, чтобы минимизировать риски. Если вы спросите меня, можно ли эти риски исключить полностью, то, с моей точки зрения, нет.

Мой пример этому слишком хорошее подтверждение.