источник: rapsinews.ru

Профессор «Высшей школы экономики» (НИУ ВШЭ) Гасан Гусейнов назвал захват заложников во время мюзикла «Норд-Ост» «национально-освободительной борьбой чеченского народа». Эта реплика в Facebookвызвала широкое общественное возмущение. Граждане усмотрели в ней нарушение не только этических норм, но и правовых, а именно признаки оправдания терроризма. РАПСИ разбирается, где проходит граница допустимости оценочных суждений по острым вопросам в России.

Реплика филолога Гусейнова стала основанием для обращения блогера Сергея Колясникова в прокуратуру с требованием возбудить уголовное дело. По мнению заявителя, высказывания преподавателя ВШЭ «могут содержать в себе признаки нарушения ст. 205.2 УК РФ. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности, публичное оправдание терроризма или пропаганда терроризма».

Скандальная фраза Гусейнова является комментарием к посту журналистки Анны Наринской, в котором она делится воспоминаниями об интервью у американской писательницы Сьюзан Зонтаг по поводу теракта на Дубровке.

Важно заметить, что именно гражданка США первой среди участников дискуссии назвала действия террористов «освободительной борьбой чеченского народа». Однако россиянин Гусейнов одобрил и расширил такую трактовку: «Факт остается фактом: это была национально-освободительная борьба чеченского народа. Сейчас в этой борьбе — длительный перерыв. Россия платит колоссальную контрибуцию, Чечня обменяла государственную независимость на военную, а ее руководство считает остальную Россию придатком Чечни».

Своей репликой Гусейнов поднял вопрос о границах допустимого в высказываниях, что особенно актуально в контексте усовершенствования правовых норм последних лет, в т.ч. более точного регулирования ревизионистских заявлений, запрета оправдания массовых преступлений прошлого (от нацизма до терроризма), пресечения сецессионизма, а также новых законов, обеспечивающих безопасность в интернете.

Надо заметить, что эти правовые реформы конца прошлого десятилетия в России не только органично вписываются в общемировой тренд «новой этики», но даже во многом предвосхитили его. По сути, целью всех этих новых правовых норм является предотвращение оскорбления широких масс населения, что в свою очередь является превентивной мерой против дестабилизации общества.

В качестве иллюстрации этого тезиса рассмотрим, какие последствия может нести распространение текста Гусейнова.

1. Он прямо оскорбляет жертв теракта, их родственников и знакомых, а также тех, кто имел отношение к ликвидации его последствий.

2. Он оскорбляет россиян (по непостижимой причине обвиненных в оккупации своей же страны), и особенно – ветеранов военной операции в Чечне, как и сотрудников органов, борющихся с террористами (в т.ч. пострадавшими и погибшими при выполнении служебного долга).

3. Оскорбляет чеченцев, оценивая весь народ по критериям немногочисленной группы экстремистов.

4. Подогревает националистские настроения, противопоставляя этнических чеченцев и остальных россиян без какого-либо актуального основания для этого.

5. Пытается легализовать сепаратистские и сецессионистские тезисы («освободительная» борьба – от чего? Откуда взялась «государственная независимость» Чечни?).

Очевидно, что все перечисленные оскорбленные социальные группы имеют основания для ответных мер в отношении Гусейнова. Таким образом, этические понятия оскорбления самых разных групп общества приобретают правовое значение. И оценивать их, конечно, должны сотрудники правоохранительных органов и суд.

Границы терроризма

Именно профессиональные юристы должны разобраться, где проходит грань между дискуссионной попыткой разобраться в проблемном вопросе и деструктивным личным утверждением.

При этом важно понимать, что существуют определенные правовые базисы, которые не могут быть подвергнуты вариативным трактовкам и ревизии. В их числе события, произошедшие в Москве 23-26 октября 2002 года на спектакле «Норд-Ост». Они «являются «незаживающей раной» на теле современной российской демократии и международного правоприменения. И если международные организации расходятся во мнении в отношении технической стороны при купировании возникшей угрозы фундаментальному праву человека на жизнь и методах реагирования национальных сил безопасности, то правовая и морально-политическая квалификация произошедшего единогласно характеризуется мировым сообществом как террористический акт», — объяснил РАПСИ адвокат, к.ю.н. Александр Зорин.

В России и во всем мировом сообществе невозможно никакое иное толкование этого события, кроме как теракта.

«Резолюция Совета Безопасности ООН 1440 решительно осудила захват заложников в Москве 23 октября 2002 года. В ней выражались соболезнования народу и правительству России, семьям пострадавших. Было высказано требование незамедлительного и безусловного освобождения всех заложников террористов. Резолюция также содержала призыв ко всем государствам сотрудничать с правительством России в поиске и привлечении к ответственности всех участников и организаторов этого теракта. Резолюция была принята единогласно Советом Безопасности ООН на его 4632-м заседании 24 октября 2002 года», — напоминает Зорин.

Таким образом, высказывание Гусейнова прямо противоречит единообразной трактовке захвата заложников во время мюзикла «Норд-Ост». Поэтому то, что он называет «фактом» может быть определено только как попытка ревизии истории.

При этом допустимо предположить, что объектом мысли филолога было не само событие, а роль и цели его участников. Другими словами, следует выяснить, возможно ли строить дискуссию вокруг использования террористических методов для иной цели. Есть ли какой-то содержательный смысл в попытке взглянуть на это преступление со стороны агрессора?

«Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) рассмотрев Дело «Финогенов и другие против России» [Finogenov and Others v. Russia] (Жалобы NN 18299/03 и 27311/03) Постановление Суда от 20 декабря 2011 г., установил, что вечером 23 октября 2002 г. группа вооруженных террористов, принадлежавших к чеченскому сепаратистскому движению, захватила примерно 900 заложников в московском театре на Дубровке», — Зорин напоминает, что Европейский суд определил участников как группу сепаратистов, а не представителей чеченского народа.

Оценивая эту трагедию с позиции общеправовых понятий, «юристы, политики, общественные деятели, да и все население нашей страны решительно осуждает этот чудовищный акт устрашения, унесший жизни 130 людей и однозначно квалифицируют его как теракт и терроризм. Подобная позиция соотносится и с Преамбулой Декларации о мерах по ликвидации международного терроризма, принятой 9 декабря 1994 г. Резолюцией 49/60 на 84-м Пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН, где выражается глубокая озабоченность тем, что во многих регионах мира все чаще совершаются акты терроризма, в основе которых лежат нетерпимость или экстремизм.

И несмотря на то, что понятие «терроризм» не содержится в Европейской конвенции (она не дает его определения), но Международном соглашении о противодействии финансированию терроризма от 9 декабря 1999 года дается следующее определение этому понятию. Согласно части 1 статьи 2, таким преступлением считается действие, «которое вызывает смерть или тяжкие телесные повреждения лиц, не являющихся активными участниками боевых действий, если это действие нацелено на устрашение определенных слоев населения либо побуждение правительства или международной организации к принятию или непринятию определенных действий».

На национальном уровне в соответствии с Федеральным законом от 06.03.2006 N 35-ФЗ «О противодействии терроризму» этим понятием определяется идеология насилия и практика воздействия на принятие решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами противоправных насильственных действий», — уточняет адвокат Зорин.

Таким образом, невозможно найти никаких оснований ни в российских, ни даже в международных и европейских законах для какого-либо иного определения участников захвата заложников на Дубровке в октябре 2002 года, кроме как террористов. Это преступление не может являться частью никакого общественного процесса, заслуживающего оправдания.

Свобода слова в «окне Овертона»

При явной ошибочности, а также правовой и этической недопустимости высказывания Гусейнова остается вопрос о границах свободы слова: возможности ошибаться, чтобы в споре рождалась истина.

На этот случай также существует устоявшаяся правовая практика. Некоторые темы для споров во всем мире признаны недопустимо опасной формой провокации. В политологии для таких ситуаций существует понятие «окна Овертона». Среди прочего, оно подразумевает, что расширение допустимого спектра мнений в публичных высказываниях по некоторым вопросам приводит к тому, что абсолютно аморальные, преступные и непозволительные действия со временем начинают восприниматься обществом амбивалентно, а впоследствии могут привести и к их принятию частью социума.

«Как следует из правоприменительной практики ЕСПЧ, о которой высказывалась профессор Кельнского университета, судья ЕСПЧ Ангелика Нуссбергер 8 апреля 2017 года на конференции Общества изучения права города Карлсруэ при Верховном суде Германии, «террористические действия предполагают наличие радикального мировоззрения. Поэтому упреждающей мерой может служить в числе прочих запрет мнений, одобряющих терроризм».

Ссылаясь на профессора Нуссбергер, следует подчеркнуть, что «если же существуют лишь сомнения в том, что определенное мнение направлено против основополагающих ценностей Конвенции, то статья 10 хотя и применима, однако ограничения свободы слова могут быть признаны «необходимыми» в демократическом обществе». Примером может служить решение по делу Леруа против Франции (См.: ECtHR. Leroy v. France. Application N 36109/03.), в котором карикатурист спустя некоторое время после событий 9 сентября 2001 года изобразил в одной из баскских газет башни Международного торгового центра с подписью «Мы все мечтали об этом… Хамас это сделала», за что он был признан виновным в последующем уголовном процессе. ЕСПЧ не усмотрел в данном случае нарушение свободы слова», — напоминает Зорин.

«Прецедентная практика ЕСПЧ ищет справедливый баланс правовых интересов в юридическом конфликте между свободой слова конкретного индивида (ст. 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, Заключена в г. Риме 04.11.1950 ) и безопасностью государства в целом. Исходя из нее следует отметить, что призывы к применению насилия или направленные на разжигание ненависти выведены из сферы защиты статьи 10 согласно статье 17, которая запрещает злоупотребление гарантиями Конвенции, что, например, было подтверждено в решении по делу Хизб-ут-Тахрир против Германии (CtHR. Hizb Ut-Tahrir and Others v. Germany. Application N 31098/08. Decision of 12 June 2012. § 73 f., 78.).

В Стратегии противодействия экстремизму в Российской Федерации до 2025 года от 28 ноября 2014 г. N Пр-2753, указано, что наиболее опасными проявлениями экстремизма являются подготовка и совершение террористических актов. В современных социально-политических условиях крайним проявлением экстремизма является терроризм, который основывается на экстремистской идеологии. Угроза терроризма будет сохраняться до тех пор, пока существуют источники и каналы распространения экстремистской идеологии.

Распространение экстремистской идеологии, в частности мнения о приемлемости насильственных действий для достижения поставленных целей, угрожает государственной и общественной безопасности ввиду усиления агрессивности и увеличения масштабов пропаганды экстремистской идеологии в обществе», — объясняет Зорин необходимость правового запрета на любую ревизию и переоценку террористических действий.

В заключение следует напомнить, что «на российском национальном уровне Уголовный кодекс РФ в ст. 205.2 УК РФ, прямо запрещает публичное оправдание терроризма, которым признан теракт на спектакле «Норд-Ост» в 2002 г., в том числе в сети «Интернет» под угрозой уголовного наказания вплоть до лишении свободы до 5 лет.

В соответствии с п. 20 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 09.02.2012 N 1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» публичное оправдание терроризма образует состав оконченного преступления с момента публичного выступления лица, в котором оно заявляет о признании идеологии и практики терроризма правильными и заслуживающими поддержки и подражания.

Полагаю, что публичное оправдание теракта, которым являются события произошедшие в г. Москве 23-26.10.2002 г. на спектакле «Норд-Ост» под любыми идеологическими предлогами, даже маскируемыми под историческую или политическую дискуссию с оттенками плюрализма недопустимы в современном демократическом обществе России, а люди (если их можно называть таковыми), придерживающиеся позитивизма во взглядах на действия наемных боевиков забравших жизни ни в чем неповинных граждан, находятся вне права, вне морали и вне гуманизма!» — считает адвокат, к.ю.н. Александр Зорин.

«Черное интервью» Зонтаг

При этом однозначная незаконность оправдания терроризма в реплике Гусейнова затмевает другую этическую и, возможно, правовую проблему – оценку, собственно, причины появления этого поста: интервью с Зонтаг.

Заметим, что Гусейнов использует глагол «объясняет» в своем комментарии, чем пытается легализовать необдуманную и скандальную реплику Зонтаг, придав ей вид едва ли не научного факта. Представляется, что вопрос о допустимости публикации такого рода интервью и сохранения открытого доступа к подобным текстам даже в нынешнюю эпоху торжества этико-правовых норм заслуживает, возможно, более пристального рассмотрения и обсуждения, чем провокации в соцсетях.

Важно заметить, что Сьюзен Зонтаг очень хорошо представлена на российском книжном рынке. В этом веке она стала одним из лидеров переводного нонфикшна: на данный момент, на русском языке опубликовано не менее 13 ее книг, а также выпущенная в этом году биография.

Именно последний текст ставит под большое сомнение моральный авторитет Зонтаг. «Она нередко врет и даже клевещет… подтасовывает факты… участвует во всех оргиях со всеми партнерами, желательно из числа знаменитостей или членов правительства Кеннеди, дерется с мужем так, что приходится вызывать полицию, швыряет «не те» сандвичи, поданные на приеме в ее честь, организованном любящей Лейбовиц, пиарится в Сараево, устраивая постановку пьесы Беккета в разрушенном городе, третирует и унижает сына, осознав, что он не станет ей интеллектуальным наследником и операция «преемник» провалилась, упивается звездным статусом и соответствующим обществом», — говорится в рецензии Александра Чанцева на «Горьком».

Известно, что Зонтаг мечтала о Нобелевской премии и «шла к этой цели едва ли не по головам». Все это, конечно, не является преступлением для литератора (особенно для тех «диких» времен, с точки зрения современной этики и права, когда жила Зонтаг). Однако превращать ее сегодня в морального авторитета, цитировать ее истеричные высказывания (о таком эмоциональном окрасе интервью дает понять непосредственно журналист) в качестве научных фактов, а также активно продвигать этого автора в отечественной околонаучной среде выглядит сомнительным решением.

Одной из первых жертв нынешней волны «этической чистки» в университетах стала абсолютная интеллектуальная величина Мартин Хайдеггер, многими почитаемый как важнейший философ ХХ века. Его неоднозначные высказывания о евреях (или «евреях» как метафоре) в дневниковых «Черных тетрадях» привели к исключению всего наследия философа из учебных, исследовательских программ в ряде вузов, а также существенному ограничению числа конференций, посвященных его идеям и др. санкциям.

В последние годы почти вся научная и общественная дискуссия вокруг Хайдеггера свелась к обсуждению трактовок «Черных тетрадей» в контексте признания философа идейным нацистом, прагматиком или просто заблуждавшимся бюргером. Это, конечно, ужасно для профильной философской науки, но, вероятно, является хорошим этико-правовым фундаментом для консолидации единых норм и границ допустимого в научном сообществе и шире – всей гуманитарной части социума.

Представляется, что место Зонтаг, как минимум в российской интеллектуальной сфере, должно быть скорректировано в соответствии с прецедентом Хайдеггера. Идеи автора, одобряющего убийство невинных российских граждан и оправдывающего террористическую борьбу по разрушению государственной целостности нашей страны, заслуживает пересмотра в новом контексте. Также как и любые последующие публикации, статьи и форумы, посвященные ей, не могут игнорировать этот факт.

Возможно, единственным оправданием высказывания Гусейнова станет привлечение внимания законодателей и этически ответственной образованной части публики к этому факту с давно напрашивающимися выводами.