Вместо того чтобы извлекать выгоду их тех трудностей, с которыми сталкивается Россия, британцам стоило бы проявить больше сочувствия, призывает Мэри Дежевски. Она уверена, что через 30 лет Россия станет частью большого международного потребительского сообщества, каким бы оно ни было.

Во времена Советского Союза КБГ припасал особый рождественский подарок для корреспондентов западных газет, работавших в Москве. В последний момент он объявлял о созыве срочной пресс-конференции, которую проводили днем 25 декабря — как раз чтобы испортить рождественский обед. Однако внешне все выглядело вполне адекватно, потому что в России 25 декабря было и остается обычным рабочим днем. В советские времена государственным праздником был только Новый год. В наши дни Рождество в России отмечают 7 января.

Рождество 1991 года прошло без каких-либо экстренных вызовов от КГБ, однако все надежды на спокойный праздничный обед были разрушены официальным сообщением о готовящемся выступлении президента на национальном телевидении. Это стало последним, исполненным сожалений обращением Михаила Горбачева, в котором он сообщил о распаде СССР. В тот же вечер вместо советского красного флага с серпом и молотом над стенами Кремля подняли российский триколор.

С тех пор прошло ровно 30 лет, и в России уже успели вырасти два поколения людей, которые не помнят советскую эпоху. Любой россиянин младше 40 лет имеет лишь смутное представление о тяготах и лишениях советской жизни, а то, что им все же известно, они, скорее всего, узнали от своих старших родственников и друзей, из документальных фильмов и книг. Эти люди выросли россиянами в государстве, называемом Российской Федерацией, — в стране, которая была Россией задолго до наступления советской эпохи, но которая до сих пор не может найти свою идентичность в современном мире.

Вместо того чтобы извлекать выгоду их тех трудностей, с которыми сталкивается Россия, нам, жителям Соединенного Королевства, вероятно, следует проявить больше сочувствия, чем мы привыкли проявлять, — особенно учитывая все эти сомнения относительно будущего нашего собственного союза, испытывающего серьезное давление после Брексита, и очередные пароксизмы касательно наследия империи. Мы потратили добрую часть столетия, чтобы привыкнуть к утрате империи, в отличие от России, которая, став преемницей Советского Союза, лишилась трети своих территорий и населения практически за одну ночь — ну или за четыре месяца, которые прошли с момента путча в августе 1991 года. Неудивительно, что этот процесс привыкания — внутри России и по отношению к ее новым границам — далек от завершения.

Однако, вместо того чтобы присоединяться к российской интеллигенции в ее длительных поисках идентичности России, возможно, нам стоит подумать о том, как Россия может выглядеть и чувствовать себя через 30 лет — принимая во внимание то, насколько она изменилась или не изменилась за минувшее тридцатилетие.

Для меня самым удивительным аспектом этих изменений, вероятно, стало то, насколько избирательной оказалась память, — та скорость, с которой были забыты или стерты некоторые аспекты прошлого, в то время как другие аспекты до сих пор живут в памяти. Одним из моих самых ярких воспоминаний, оставшихся с того периода, когда в 1970-х я год училась в Советском Союзе, а также с периода моей работы московским репортером в последние годы существования СССР, стала серость, дефицит, отсутствие выбора, очереди за всем, от яиц и мяса до автобусов и трамваев, а также повсеместная разруха.

Дело не только в том, что современные молодые россияне никогда не жили в таких условиях. Дело в том, что те, кто жили в тех условиях — матери, которые поднимались еще до рассвета, чтобы встать в очередь за молоком; водители фургонов, которые следовали за грузовиками с фруктами, чтобы выяснить, куда те едут; продавцы магазинов с каменными лицами, которые откладывали лучшие продукты для своих друзей и знакомых (разумеется, за вознаграждение); люди, вынужденные делить кухни и ванные комнаты с соседями или годами стоявшие в очереди, чтобы купить автомобиль, — вытеснили все эти негативные воспоминания и чувства в далекие уголки своей памяти. Если люди и вспоминают что-то о советских временах, так это беззаботное детство, ощущение безопасности и статус гражданина великой державы.

Мне кажется, это нельзя сравнивать с воспоминаниями тех, кто пережил кровавую войну или вернулся из трудовых лагерей, — эти люди предпочитают хранить пережитые ужасы в тайне. Речь идет скорее о том, что негативные стороны советской жизни — и сюда стоит также отнести нищету, которая пришла в страну вместе с экономическим хаосом начала 1990-х годов, — были вытеснены в сознании людей относительным достатком, который есть у них сегодня.

Спустя 30 лет после распада Советского Союза большая часть России — включая города второго и третьего уровней, которые плохо снабжались в советские времена, — имеет потребительский сектор, вполне сравнимый с потребительским сектором во многих небольших британских городах. И эта перемена произошла с невероятной скоростью.

Одним из первых изменений стал приток импортных автомобилей (в том числе подержанных праворульных автомобилей из Японии) и появление множества автозаправок, которые должны были их обслуживать. Потом в стране появились международные сети супермаркетов, а позже и собственные супермаркеты. Далее пришел черед банкоматов — я помню свое удивление, когда я вставила карточку британского банка в банкомат в каком-то провинциальном городе, и машина выдала мне настоящие российские рубли. Далее появились торговые центры, которые зачастую финансировались и строились турецкими компаниями, с развлекательными комплексами, катками и кинотеатрами. Затем началось строительство небольших многоэтажных жилых домов, и появились ипотечные кредиты. Ikea открыла свои магазины по всей России — разве она могла поступить иначе. Сегодня в России активно развивается интернет-шоппинг, а походы по реальным магазинам превратились в разновидность отдыха, как во всем остальном мире.

В еде, напитках и одежде, в вопросе высокотехнологичных гаджетов, в сфере дорогого жилья и отдыха за границей — от недорогих турецких курортов до роскошного отдыха на Манхеттене или на швейцарских снежных склонах — россияне наслаждаются таким же уровнем жизни, как и граждане всех остальных стран развитого мира. Хотя они сталкиваются со всеми известными социальными проблемами, включая разделение на классы и неравенство, которые прежде были намного менее заметными.

Этого уже не изменить. Через 30 лет Россия станет частью гигантского международного потребительского сообщества, каким бы оно ни было. Предпочтения россиян во всем, начиная с одежды и заканчивая персональными технологиями, будут отражать изменения, происходящие в мире, — но, разумеется, с чисто русским уклоном, что отчасти продиктовано особенностями климата и русского характера.

Некоторые части России вполне могут стать более удобными для жизни, если потепление климата продолжится, то есть фокус развития будет смещаться на север, а не на юг, подкрепляя тенденцию к росту городов среднего размера. Если откроется Северо-Восточный морской путь — торговый маршрут, пролегающий через Арктику, — вместе с ним начнется развитие населенных пунктов и инфраструктуры. Некоторые районы российского Севера уже становятся все больше похожими на север Канады или Исландию, — стилем жилых построек и коммерческого развития. Еще через 30 лет внешних различий может вовсе не остаться.

Тот факт, что за последние 30 лет Россия сделала такой гигантский скачок в материальной плоскости, доказывает, насколько сильно ее развитие — как и развитие большинства других стран восточного блока — тормозили искусственно созданные препоны идеологии и перекосы плановой экономики. Во многих смыслах Россия сейчас наверстывает упущенное из той точки, в которой она остановилась в 1917 году, — и это помогает объяснить еще одну, уже нематериальную перемену.

В советский период в языке и манерах большинства людей присутствовала определенная грубость и неотесанность, отталкивавшая представителей старой интеллигенции, которые в большинстве своем были вынуждены вести тайную жизнь: дома одни стандарты, в обществе — другие. Спустя несколько месяцев или даже дней после распада Советского Союза эта грань начала стираться, и «буржуа» вернулись — как и любопытство.

Слово «товарищ» в качестве обращения было быстро забыто, и для этого даже не пришлось издавать никаких указов. Его стали использовать лишь в ироничном контексте. Теперь к людям стали обращаться со словами «дамы и господа», а на официальных мероприятиях — «леди и джентльмены». Вернулись старые имена: Виктория и Анастасия, Никита и Тимофей. Отчасти это стало отражением возвращения бывшего среднего класса, который перешел на «нелегальное положение» на все время существования советского режима. Но отчасти это также было отражением новых социальных устремлений.

Даже спустя 30 лет, считая от настоящего момента, возможно, будет еще слишком рано судить о том, насколько сможет вырасти российский средний класс, старый и новый, насколько повторное появление социальных различий окажется постоянным или временным явлением — следствие отказа от на первый взгляд бесклассовой советской системы, — и как далеко Россия зашла на пути к еще более широким социальным разногласиям.

Демографические изменения легче прогнозировать. Население России, которое сейчас составляет 146 миллионов человек, будет сокращаться, и, согласно расчетам, к 2050 году его численность составит около 121 миллиона. Сокращение населения отчасти является следствием катастрофического падения рождаемости в первые годы после распада Советского Союза, однако его масштабы вовсе не так страшны, как прогнозировали многие западные предсказатели. До начала пандемии — смертность от коронавируса в России сопоставима со смертностью в наиболее пострадавших частях Европы, — был зафиксирован и рост рождаемости (благодаря правительственным программам поддержки), и рост продолжительности жизни.

Это повлекло за собой две очень заметные перемены — заметные для тех, кто видел Россию в советские времена. Первая из них заключалась в том, что к началу 2000-х годов увеличилось число семей — двое родителей и один или двое детей, — которые устраивали совместный отдых, то есть вместе гуляли, играли на детских площадках и веселились в снегу. В советские времена увидеть отдыхающие семьи можно было крайне редко: официальная идеология и требования к работникам мешали семьям проводить время вместе и тем более вместе отдыхать. Это стало важной и приятной переменой.

Другой не менее положительной переменой стало появление поколения «молодых пенсионеров», которых достаточно много в развитых странах. К середине 2010-х годов это уже была вполне оформившаяся прослойка: совершенно новая группа людей, которым за 60 или даже за 70, которые хорошо одеты и ведут активный образ жизни. Еще 20 лет назад таких людей практически не было. Многие люди, особенно мужчины, умирали рано, а если они все же выживали, они были слишком больны и слабы, чтобы куда-то выбираться. Более здоровое питание, меньше водки (и больше пива) и, возможно, более качественные медицинские услуги помогли уменьшить разрыв между Россией и другими развитыми странами.

В течение следующих 30 лет этот разрыв, несомненно, уменьшится еще больше. К 2050 году в России, возможно, будет меньше жителей, но это будут более здоровые люди, настроенные на долголетие и мало чем отличающиеся от своих западных соседей.

Все эти перемены, позволившие России попасть в промышленно развитый, потребительский и демографический мейнстрим, произошли — по меркам истории — с невероятной скоростью, гораздо быстрее, чем кто-либо мог предположить, глядя на опускающийся красный флаг в стране, где люди старели и умирали молодыми, где экономика находилась в состоянии свободного падения и где руководящая идеология в одно мгновение превратилась в пыль. Возврата к прошлому не будет. Россия больше никогда не окажется отрезанной от возможности развиваться на международной арене так, как это было еще совсем недавно.

Тем не менее, есть изменения, которые потребовали гораздо больше времени, чем многие прогнозировали, и которые, возможно, никогда не произойдут вовсе. Вскоре после распада Советского Союза финансируемое Соединенными Штатами антисоветское «Радио Свобода» провело опрос на тему того, какой будет Россия через 10 лет. Спустя 10 лет кто-то с этой радиостанции сказал мне, что из всех звучавших в то время прогнозов мои оказались самыми близкими к истине. К сожалению, мои прогнозы были наименее оптимистичными. В тот момент я предсказывала, что изменения окажутся гораздо менее масштабными, чем многие полагали. И в противовес особенно популярному прогнозу Россия так и не стала Швецией — даже близко этого нет.

Модернизация и усовершенствование устаревшей инфраструктуры — вне потребительского и делового секторов — потребовали гораздо больше времени, чем многие предполагали. Произошли очень заметные улучшения, однако дорогами, транспортом и коммунальными службами начали всерьез заниматься спустя не менее 20 лет после распада СССР. На работу, которую еще только предстоит проделать, уйдет еще не менее 30 лет — то есть обещание России достичь углеродной нейтральности к 2060 году вполне можно включать в планы уже сейчас. Россия удивила всех той скоростью, с которой она освоила мобильные и wifi коммуникационные технологии — и отказалась от старых наземных сетей, которые уже не поддаются восстановлению. Нечто подобное могло бы произойти и с основной инфраструктурой.

Тем аспектом, на изменение которого требуется больше 30 лет, оказалось мировоззрение, однако, возможно, это является отражением двух ошибок в суждениях со стороны иностранцев. Первая ошибка — что мировоззрение людей может меняться так же быстро, как и уровень жизни. Вторая — что мировоззрение должно менять и действительно меняется.

В 1990-х годах западные инвесторы и менеджеры, работавшие в России, часто настаивали на приеме на работу только молодых сотрудников, для которых, как они полагали, не были характеры приспособленчество, инертность и другие негативные практики, широко распространенные в советские времена. Но сказать оказалось легче, чем сделать, и многие западные бизнесмены пришли к печальному выводу, что должно смениться по крайней мере еще одно поколение, прежде чем вредоносное советское наследие останется в прошлом.

Во многих смыслах это был излишне пессимистичный взгляд. Отношение россиян к работе меняется, предпринимательство и усердие процветают. Однако некоторые перемены, которых ожидают иностранцы, могут занять больше времени — или не произойти совсем.

Одной из важных особенностей мировоззрения россиян является приверженность идее социальной справедливости — пережитку советской эпохи или даже того, что в еще более далеком прошлом именовалось соборностью — ощущением причастности к сообществу и социальной солидарности. Куда бы она ни уходила своими корнями, эта особенность мировоззрения в значительной мере обострилась в эпоху стремительного обогащения некоторых представителей российского общества в начале 1990-х годов, которые породили олигархов и сверхбогатых людей, предпочитающих держать свои деньги за границей.

С этим также связано широко распространенное убеждение, что государство имеет больше обязательств перед своими гражданами, чем многие — особенно в Соединенных Штатах — могли бы ожидать. И обе эти идеи — о щедром государстве и о социальной солидарности — возможно, постепенно возвращаются. Что интересно, это происходит в среде молодых людей, а не среди тех, кто ностальгирует по советским временам, и эта тенденция помогает объяснить заметный рост голосов за Коммунистическую партию России на минувших парламентских выборах. Если эта тенденция сохранится, она может послужить основой для возникновения чего-то вроде европейской социал-демократической партии в будущем.

При этом необходимо также учитывать врожденный социальный консерватизм, который роднит российское мировоззрение — в таких вопросах, как однополые браки, гендерная подвижность и уважение к религии (русское православие) — скорее с мировоззрением жителей Польши, Венгрии и Украины, нежели с взглядами жителей Западной Европы. Тюремные сроки для участников панк-группы Pussy Riot, которых приговорили за святотатственное выступление в главном соборе Москвы, нашли широкую общественную поддержку в России — и нашли бы ее снова сегодня.

Это вовсе не значит, что в ближайшие десятилетия никаких изменений не произойдет. Помните, как быстро изменилось общественное мнение в Республике Ирландия — от всеобщего уважения Католической церкви до голосования за легализацию абортов и однополых браков, а также избрания гомосексуального премьер-министра. Восторженное возвращение в православную церковь в те 20 лет, которые последовали за распадом СССР, было отчасти выражением «русскости», но теперь оно пошло на спад. К 2050 году Россия, которой будет управлять новое поколение, вероятнее всего, станет менее консервативной, нежели сейчас.

Станут ли россияне менее консервативными в своей верности родине — будь то проявления патриотизма или национализма — это другой вопрос. Невероятная общественная поддержка решения Путина аннексировать Крым в 2014 году — практически на всех уровнях общества —показала, с моей точки зрения, не только силу, с которой русские стремятся одержать своего рода победу после потери Советского Союза, но и то, что россияне до сих пор воспринимают свою страну как великую державу, что является отражением их мощного патриотизма. Среди россиян, которые решили жить за рубежом, — из-за учебы, работы, из-за разочарованности нынешним положением дел на родине, — вы вряд ли найдете много людей, которые отказались бы от преданности России (преданность Путину — это другое).

Что бы ни произошло, мне трудно поверить, что российская идентичность станет слабее через 30 лет. Проявит ли она себя в здоровой национальной гордости или более угрожающем национализме — или даже вспыльчивом изоляционизме — во многом будет зависеть от того, как, по мнению России, к ней будут относиться другие крупные державы и ее соседи в ближайшие годы. К тому времени, то есть спустя 60 лет после распада СССР, вполне возможно, россияне будут гораздо комфортнее чувствовать себя со своей постсоветской идентичностью и ограничениями, с которыми их страна сталкивается сейчас, — и им будет комфортнее в их постсоветских границах. Однако географический масштаб России означает, что она останется силой, с которой придется считаться.

Когда 21 год назад к власти пришел Путин, существовал реальный риск — и он регулярно напоминает об этом своим избирателям — того, что сама Россия могла распасться на части. Вспыхнули две кровавые войны с чеченскими сепаратистами. В какой-то момент Татарстан угрожал выйти из состава страны, и в Сибири тоже начинало зарождаться сепаратистское движение. Эти угрозы остались позади. Теперь же новая угроза заключается не в возможном распаде, а в том, что в будущем власть Москвы в различных регионах будет еще менее эффективной, чем сейчас.

Путин потратил много лет на то, чтобы выстроить из различных государственных структур то, что он называет «пирамидой власти». Этот процесс так и не завершился, и в последние несколько лет отдельные регионы страны снова охватило недовольство — хотя пока еще не сепаратистские настроения. Экологические митинги и протесты против коррупции на местном уровне оказываются весьма эффективными, и именно так оппозиционер Алексей Навальный сумел превратиться в силу, с которой властям приходится считаться (хотя он и попал в тюрьму).

В лучшем случае Путин или его преемник сумеют извлечь выгоду из настроений регионов и передадут им больше полномочий, чтобы управлять страной скорее снизу-вверх, а не сверху-вниз. Тогда через 30 лет Россия может стать более стабильной и продуктивной страной с процветающей промышленностью и сельским хозяйством, которые будут подпитывать гордость регионов. В худшем случае недовольство станет настолько сильным, что это настроит регионы друг против друга и против Москвы. Результатом станет не распад, а недееспособное государство, огромный потенциал которого был попросту выброшен на ветер.

Можно сказать, что сегодня во многих смыслах Россия — более устойчивое и защищенное государство внутри его нынешних границ, чем это было в советские времена. Но сохранение и укрепление ее безопасности будет зависеть от того, какое место займет Украина в качестве независимого государства, от того, насколько дестабилизирующей окажется близость Афганистана, но в первую очередь от того, что случится с Китаем, то есть как Пекин распорядится своим растущим влиянием в мире и сумеет ли он избежать крупных потрясений внутри своих границ. Последние 30 лет Россия зачастую позволяла бывшим советским республикам в Центральной Азии действовать на их усмотрение. Будут ли дела обстоять так же, если Китай начнет наращивать свое влияние в регионе?

Русские люди с давних пор испытывают страх перед густонаселенным Китаем, который старается проникнуть на пустующие территории восточной части России. Если ситуация в Китае дестабилизируется, проблемы могут спонтанно вспыхнуть и за пределами его границ. В любом случае мы не можем исключать вероятность конфликта на российском востоке — а не на российском западе. Действительно, стороны могут заключить новые торговые и территориальные соглашения, которые будут выгодны всем. Однако история указывает на то, что в отношениях между Россией и Китаем превалируют скорее подозрения, нежели сотрудничество — не говоря уже об альянсе, которого многие на Западе опасаются.

К 2050 году структура российской экономики может выглядеть иначе, чем сегодня. По мере потепления климата и наращивания производительности Россия может стать еще более сильной сельскохозяйственной державой, чем сейчас. После возможного открытия Северо-Восточного морского пути у нее появится шанс превратиться в крупный маршрут коммерческих поставок. А если Европа сумеет добиться успехов в своих планах по декарбонизации энергетического сектора, России, вероятно, придется уменьшить зависимость от экспорта нефти и газа как основных источников прибыли — или начать продавать их Китаю и странам Юго-Восточной Азии. Если Россия сумеет достичь углеродной нейтральности к 2060 году и защитить свои леса, она вообще может превратиться в образец для подражания — в зеленую экономику нового формата. У России есть такой потенциал, и его не стоит сбрасывать со счетов.

В целом Россия может стать как процветающим государством с европейским уровнем жизни, так и беспорядочной трясиной, которой управляют коррумпированные чиновники и конкурирующие интересы и в которой ничего не работает. Основываясь на том, как далеко Россия продвинулась за последние 30 лет, вариант с процветанием в будущем не стоит исключать: сельскохозяйственное изобилие, чистый воздух, чистая вода и более экологически чистая энергия, высокий уровень жизни и ценностей — общественных и культурных, — которые позволят ей войти в европейский лагерь, где к тому времени она сможет закрепиться посредством такого многостороннего соглашения по безопасности, на заключении которого она настаивала с момента распада Советского Союза.

Те, кто предсказывал, что в течение 10 лет Россия станет похожей на Швецию, ошиблись. Но, возможно они просто ошиблись в сроках — примерно на 50 лет. Большинство процессов занимают гораздо больше времени, нежели один стремительный шаг, такой как объявление о распаде Советского Союза. За три десятилетия, которые прошли с того момента, Россия вступила в 21 век и во многих смыслах вышла в широкий мир. Тем не менее, прошлое показывает, что России и ее гражданам может потребоваться еще минимум 30 лет, чтобы обосноваться на своем новом месте в этом мире.