Польского кобел'я не отмоешь добела.
Как были подлым сословием, так и остались.
А свои «кресы» с Украины слупить надежды не оставляют. Союзнички...
Уже и реституцию на свои отруба заготловили заранее.
«Твоё — это наше, а моё — это только моё». Шантрапа голодраная.
У них труба в Норвегию скоро будет достроена и они хотят стать единственным хабом из неё в Европу, а из России в Европу у них хаб уже есть.
Это называется «центропупизм», когда Вселенная начинается с тебя и тобой заканчивается.
Играть в эти игры любили и в Германии, и в Польше, а в США и по сию пору игра в исключительность и избранность является любимой игрой всей нации.
У трубы, как и у палки два конца и Северный поток 2 отличный пример, но для умных. Построить то можно, даже обязаны, контракт понимаш, а вот газом никто делиться не обещал. Если ещё, то норманы рано или поздно поймут с какой падлой связались.
Гиена Европы на связи: гоп стоп, мы подошли из-за угла.
Польша уже лет 200 существует в представлении «дай, дай, дай». Им дал СССР — они его возненавидели, им дал ЕС, но им мало. А теперь они пытаются отжать что-то просто за здорово живёшь из-за природных ресурсов.
Приходит пора с Франции слупить за виноградники, с Испании и Италии за тёплый климат, ну и с финнов заодно просто за то что они финны.
Одна радость: Молдавии, Латвии, Эстонии, Литве крупно повезло — где сядешь там и слезешь, нищие'с.
Согласен, что взять с них нечего, но потому и «нечего», что полоротые: что и сколько им не дай — всё мимо рта пронесут, так что кормить их можно только с ложки и только самому.
Вот и в сухом остатке:
Ни дать, ни взять
Даже меньше чем ноль: 
кадавры.
источник: rusf.ru
Профессор Выбегалло кушал. На столе перед ним дымилась большая фотографическая кювета, доверху наполненная пареными отрубями. Не обращая ни на кого специального внимания, он зачерпывал отруби широкой ладонью, уминал их пальцами, как плов, и образовавшийся комок отправлял в ротовое отверстие, обильно посыпая крошками бороду. При этом он хрустел, чмокал, хрюкал, всхрапывал, склонял голову набок и жмурился, словно от огромного наслаждения. Время от времени, не переставая глотать и давиться, он приходил в волнение, хватал за края чан с отрубями и ведра с обратом, стоявшие рядом с ним на полу, и каждый раз придвигал их к себе все ближе и ближе. На другом конце стола молоденькая ведьма-практикантка Стелла с чистыми розовыми ушками, бледная и заплаканная, с дрожащими губками, нарезала хлебные буханки огромными скибками и, отворачиваясь, подносила их Выбегалле на вытянутых руках. Центральный автоклав был раскрыт, опрокинут, и вокруг него растеклась обширная зеленоватая лужа.
Выбегалло вдруг произнес неразборчиво:
– Эй, девка… эта… молока давай! Лей, значить, прямо сюда, в отрубя… Силь ву пле, значить...
Стелла торопливо подхватила ведро и плеснула в кювету обрат.
– Эх! – воскликнул профессор Выбегалло. – Посуда мала, значить! Ты, девка, как тебя, эта, прямо в чан лей. Будем, значить, из чана кушать...
Стелла стала опрокидывать ведра в чан с отрубями, а профессор, ухвативши кювету, как ложку, принялся черпать отруби и отправлять в пасть, раскрывшуюся вдруг невероятно широко.
– Да позвоните же ему! – жалобно закричала Стелла. – Он же сейчас все доест!
– Звонили уже, – сказали в толпе. – Ты лучше от него отойди все-таки. Ступай сюда.
– Ну, он придет? Придет?
– Сказал, что выходит. Галоши, значить, надевает и выходит. Отойди от него, тебе говорят.
Я, наконец, понял, в чем дело. Это не был профессор Выбегалло.
Это был новорожденный кадавр, модель Человека, неудовлетворенного желудочно.
И слава богу, а то я уж было подумал, что профессора хватил мозговой паралич. Как следствие напряженных занятий.
