Первый вице-премьер РФ Андрей Белоусов — о сценариях трансформации российской экономики, значении инвестиций, о будущем России и национальных целях развития.

— Андрей Рэмович, мы встречаемся с вами накануне Петербургского международного экономического форума, это будет юбилейный XXV форум. Вы как председатель оргкомитета, что можете посоветовать посмотреть, послушать на этом форуме, на какие темы будут сделаны акценты?

— Я должен сказать, что в этом году интерес к форуму необычно большой. Ожидается, что приедут порядка 12000 участников из 135 стран, причем заявлено более 3000 представителей компаний и деловых объединений. Среди компаний, которые приедут на форум, будут представители практически всех крупнейших стран, в том числе тех, которые к нам относятся «недружественно»: США, Канады, ряда стран Евросоюза. Ну и, естественно, большие делегации пришлет Китай и Индия.

Хотел бы отметить особую роль Росконгресса в организации повестки и пространства Форума. Удалось создать атмосферу объединения в самом пространстве форума, и это, безусловно, отразится на проведении деловой части программы. В этом личная заслуга советника президента России Антона Кобякова.

Что касается повестки, то традиционно ядром форума всегда было пленарное заседание — выступление Президента Российской Федерации и дискуссия с его участием. Пресс-секретарь президента Дмитрий Сергеевич Песков уже анонсировал, что «речь на форуме будет чрезвычайно важной» (интервью ТАСС от 13 июня — прим.ред.). И, конечно, форум всегда был местом «сверки часов». За последние лет десять форум приобрел свое лицо, на нем традиционно обсуждаются несколько треков, которые невозможно обойти вниманием.

Это, безусловно, ключевые вызовы для России не только в области экономики, но и в социальной, культурной, политической сфере. И в этом году целый ряд сессий, круглых столов будут посвящены этим вопросам. Благо окружающая действительность дает нам богатый материал для размышлений, поисков. Отдельным треком будет технологический вызов и все, что связано с цифровизацией. Безусловно, в этом году пройдут очень интересные встречи с бизнесом отдельных стран. Прежде всего, это связано с тем, что наши коллеги, которые приехали в Россию, хотят из первых рук узнать о тех правилах игры, которые будут складываться в России в ближайшие годы. Думаю, интересная дискуссия получится на деловом завтраке Сбера «Российская экономика: как построить мост в будущее?», который традиционно модерирует глава банка Герман Греф. И, конечно, очень важное мероприятие — это результаты национального рейтинга (состояния инвестиционного климата субъектов РФ), которые Агентство стратегических инициатив презентует непосредственно в день пленарной сессии.

Новые вызовы и кольца блокады

— С вашего разрешения, вернемся к рейтингу инвестклимата регионов чуть позже, а пока хотелось уточнить как раз про новые вызовы и новые возможности. В прошлом году у Вас было выступление перед молодыми предпринимателями, и Вы рассказывали им про то, как с вызовами пандемии справляется наша страна, что делает государство, какую поддержку оказывает. Вот сейчас проблемы пандемии отошли уже на второй план, и перед нами стоят новые вызовы…

— Конечно, ключевой момент — это осмысление того, где мы сейчас, в какой ситуации находится Россия и какие ограничения, угрозы и возможности для ее развития просматриваются в ближайшем, и не только ближайшем, будущем. Мы все понимаем, что ситуация изменилась, и изменилась кардинально и надолго. Но вот как она изменилась, и очень важно — в каких терминах, в какой системе координат описывать эти изменения. Вот это, наверное, один из моментов, который на форуме будет обсуждаться практически всеми.

Если говорить о том, что произошло, начиная с 24 февраля, то я бы выделил три этапа.

— Так блокада все-таки «создана» или только «продекларирована»?

— Речь, конечно, может идти о декларации и о попытках, потому что «создать блокаду» вокруг такой экономики, как Россия, которая входит в шестерку крупнейших стран мира, практически невозможно.

Первое кольцо — это финансовая блокада, это ограничение расчетов и платежей, доступа российских компаний и государства к мировым финансовым ресурсам. И апофеоз этого — заморозка счетов Банка России, что, в общем, является беспрецедентным событием.

Второе кольцо — это торговая блокада, когда был принудительно разорван целый ряд торгово-экономических связей, в том числе с нашими крупнейшими партнерами из стран Евросоюза. Это касается, прежде всего, Германии, Франции, ряда других стран.

Третье кольцо — это, безусловно, транспортно-логистические связи, когда была введена блокада, по сути дела, наших морских портов. Знаете, есть такой Лондонский объединенный военный комитет по страхованию морских военных рисков. Это частная организация, она создана частными ассоциациями, которая объявила не так давно зоной террористической опасности не только Черное море, но и вообще все порты Российской Федерации, включая Дальний Восток. Видимо, они там нашли на Дальнем Востоке какую-то опасность, не знаю. Но тем не менее, это влияет на страховки, на стоимость страхования. Или другой пример могу вам привести, это когда неофициально наши в кавычках «партнеры» предупреждали капитанов судов, в том числе украинцев, а у нас много капитанов иностранных судов с украинским гражданством, что если они зайдут в российские порты, то будут немедленно арестованы и отправлены в застенки, уж не знаю кого, то ли КГБ, то ли ФСБ, понимаете? Вы смеетесь, но вот такая атмосфера была создана. То, что касается авиационного сообщения, это тоже часть транспортной блокады.

И, наконец, четвертое кольцо, я считаю, оно важнейшее, — это попытка создать гуманитарную блокаду, то есть разорвать контакты между людьми в области науки, образования, туризма. Дело доходило до смешного, когда в том числе европейцы начали запрещать русскую музыку, русскую литературу. Запрещали упоминание Достоевского, Чайковского. Сейчас вроде бы одумались, пошел откат, но, тем не менее, это характеризует обстановку конца февраля — начала марта, в которой мы все оказались. И первая реакция нашего государства на все эти действия, конечно, была ситуационной. Главная задача тогда была не дать экономике то, что называется по-настоящему остановиться, провалиться, надо было предотвратить ажиотажный спрос...

— То есть предпринимались «мобилизационные» меры в экономике?

— Вы знаете, давайте мы пока термины «мобилизационные меры», «мобилизационная экономика» не будем использовать, я позже про них скажу несколько слов. Но на тот момент, конечно, надо было сохранить дееспособность финансовых институтов, потому что без этого экономика функционировать не может. Эта задача была в целом решена достаточно успешно. Плюс в тот момент на общем фоне неопределенности, как вы помните, спрос на некоторые товары вырос в 2-3 раза по сравнению с обычными продажами. И были моменты, когда запасы у нас сократились тоже, соответственно, в 2-3 раза по отдельным видам товаров. Сейчас они полностью восстановились.

— Да что уж скрывать, я тоже сахар пошла покупать на пике спроса…

— Не вы одна.

— А что тогда считать вторым этапом ответных мер?

— Это примерно апрель-май, и он еще не завершился. На втором этапе правительство уже понимало развитие трендов, которые возникли, и могло действовать с упреждением. Вот это очень важный момент — упреждение. Это касалось, прежде всего, помощи компаниям в адаптации к разорванным логистическим цепочкам. Был запущен целый ряд программ, в том числе программа льготного кредитования системообразующих предприятий, было сделано очень многое в части изменения нормативно-правовой базы, регуляторики. И в целом задачи этого этапа тоже, можно сказать, мы в основном решили. Свидетельством того, что он пройден, является сравнительно небольшой спад экономики, гораздо меньший, чем его предсказывали очень многие аналитики. ВВП в апреле сократился на 3%, хотя прогнозировали спад и 10%, и 20%. И сейчас страна вошла в третий этап, хотя еще окончательно не завершен второй. Почему? Потому что ключевая задача второго этапа была найти точку равновесия. Вот мы эту точку равновесия пока не нащупали, с моей точки зрения.

— Почему?

— Потому что рубль у нас переукреплен, 55-60 рублей за доллар, это слишком крепкий курс. Тем более — на фоне дефляции и высоких процентных ставок.

— А какой, на ваш взгляд, равновесный?

— Равновесным, комфортным для нашей промышленности является курс от 70 до 80 рублей за доллар. Как известно, Банк России не таргетирует курс рубля, поэтому он складывается таким, каким есть. При этом мы видим, что Банк России последовательно снижает ключевую ставку, несколько дней назад снизил ее до 9,5%.

Так вот, третий этап характеризуется тем, что в повестку становятся задачи уже среднесрочные, более крупные, масштабные, которые нужно начинать решать сегодня, но их реализация займет год, или 2-3 года.

Три главные задачи на среднесрочную перспективу

— О каких задачах идет речь?

— Первая задача, безусловно, это импортозамещение и поддержка российского производства. Сейчас у нас появилась необходимость импортозамещения и появились возможности импортозамещения. Правительство много работает над этим, Минпромторг, в частности, определяет инструменты и методы работы в этой сфере. Вторая задача, — это «раскатывание» новых транспортно-логистических маршрутов. У нас остается приоритетным, хотя он и был раньше, маршрут на восток: в Китай, страны Юго-Восточной Азии с выходом в порты Тихого океана. И здесь главная проблема, и главный ограничитель — это пропускная способность основной железной дороги, БАМа и Транссиба. Ранее мощность этих магистралей была примерно 144 млн тонн грузов в год. К концу этого года мы выйдем на 158 млн тонн грузов, но это работа на пределе возможностей. В прошлом году на пике на БАМе и Транссибе работало 13 000 рабочих-строителей, в этом году на пике должно работать, я надеюсь, и будет работать 27 000 человек. Вот такие масштабы стройки.

— А вот в Комплексном магистральном плане развития инфраструктуры предусматривалась модернизация и расширение и БАМа, и Транссиба. Эти планы устарели?

— Они предусматривались, и они сохраняются, безусловно. Но когда началась модернизация БАМа и Транссиба, почти 10 лет назад, основная задача была — вывоз угля. 50-60% грузов, которые ехали по Транссибу— это уголь. Сейчас это очень широкий спектр грузов: минеральные удобрения, черные металлы, зерно, хотя зерно раньше в основном шло на юг. Одновременно с этим идет очень интенсивное строительство и автомобильного маршрута, прежде всего по направлению Европа — Западный Китай. Это маршрут, который проходит через Москву, Казань. Здесь надо отдать должное нашим строителям. Марат Шакирзянович Хуснуллин занимается этим непосредственно, стройка идет очень интенсивно. Но нужно понимать, что «раскатка маршрута» это далеко не только строительство транспортной сети. Это еще и система складских помещений, так называемых транспортно-логистических центров, это еще и навигация, это все, что должно быть покрыто информационной и цифровой системой. Груз надо точно отслеживать, понимать, где он находится, и так далее. Плюс это и система расчетов.

— А кроме восточного маршрута, какие еще направления приобретают новую значимость?

— Другое направление, которое для нас было важным, но сейчас его значение и задачи на нем возросли, это направление на Азово— Черноморский бассейн с выходом к Турции, дальше турецкие проливы, где грузопоток очень быстро растет. Он может возрасти примерно в два раза. По этому направлению практически все те же проблемы, только они еще двумя моментами осложняются.

Во-первых, военными действиями. И, во-вторых, тем, что на юг едут не только грузы, но и пассажиры. И приоритет, естественно, в пользу пассажиров.

Третье направление — это маршрут Север-Юг. Он делится на три части. Это, так называемая, западная ветвь: автомобильный трафик идет по западному берегу Каспийского моря, через Азербайджан в Иран. Далее выход в Иран и затем, в порты Персидского залива, дальше — Индия, арабские страны и так далее. Вторая ветвь — через Каспийское море напрямую и через наши порты практически без захода в другие страны. И третья — это восточная ветвь через Туркмению уже по железной дороге. Здесь, конечно, мы упираемся в ограничение со стороны инфраструктуры, железной дороги, автомобильных дорог. Хотя в Иране автомобильные дороги великолепно строят. Но мы говорим о перспективе, с учетом расширения трафика. Все эти три основных маршрута нужно обустроить, расширить, снять ограничения. В правительстве создан специальный штаб по этим логистическим вопросам, который я возглавляю. Собираемся раз в две недели, решаем конкретные проблемы пунктов пропуска, участков транспортного пути, транспорта, логистических центров и так далее.

— Вы назвали две задачи — поддержка российского производства и транспортно-логистические маршруты. Какие еще вызовы на среднесрочную перспективу вы видите?

Третья задача — это ускорение роста инвестиций. Сейчас сложилась уникальная ситуация с большим объемом инвестиционных ресурсов, которые оказались в стране.

— Вот я как раз хотела спросить, а куда же еще вкладывать компаниям средства как не внутри страны в нынешней ситуации? Куда их тогда?..

— Да, вопрос действительно, куда же они тогда? Потому что раньше, до блокады значительная часть инвестиционных ресурсов уходила из страны в виде дивидендов, которые выплачивались в других странах, в других юрисдикциях. Сейчас, благодаря стараниям наших в кавычках «партнеров», такие возможности резко сузились, и они все остались в стране. Вопрос возникает, куда это все будет направлено? Сейчас бизнес готов инвестировать. Но для того, чтобы инвестиции произошли, нужно выполнить три условия.

Первое, как известно, инвестиции должны приносить доход. Второе — инвестиции должны вписываться в те параметры рисков, которые приемлемы для бизнеса. И, в-третьих, должны быть относительно дешевые финансовые ресурсы, которые бизнес должен иметь возможность получить. Ну, вот, не вдаваясь в детали, мы сейчас с этим и работаем. И здесь главная задача сейчас — это завершить инвестиционные проекты, которые уже были начаты и находятся в высокой степени готовности. Это вот три среднесрочные ключевые задачи, которые стоят перед страной. Это и есть третий этап, который разворачивается в ближайшее время. Ну, а дальше уже возникают еще более масштабные задачи.

Куда идет Россия

— Как раз про них и хотела спросить, среднесрочную перспективу вы обрисовали достаточно ясно и понятно. А что дальше? То есть вот те стратегии, которые строились до 2030 года, некоторые до 2035 или даже до 2040 года, что будет с ними? Те же национальные цели, которые продлены до 2030 года, они будут меняться? Вообще, куда идет Россия, если по-простому?

— Знаете, я помню, много лет подряд, начиная с 1993 года, ежегодно проходила крупная конференция, которую вел Теодор Шанин, известный английский профессор, очень кстати пророссийски настроенный, она называлась «Куда идет Россия». И вот там собирались историки, политологи, в общем сколько было авторов, столько и было мнений в ответе на этот вопрос.

Но давайте начнем с национальных целей. Национальные цели — это повестка, которая была сформирована обществом. Это то, что ожидают люди: улучшений в демографии, экологии, жилье, медицине, качественном образовании, дорогах — это все вещи, которые стоят в повестке. Ключевая история — это снижение бедности, безусловно. Это все задачи, от которых мы не можем отказаться, мы не можем от них уйти.

Вопрос состоит в том, как и когда мы их достигнем, а это уже зависит от тех экономических ресурсов, которыми мы будем располагать в 2022, -23-м, 24-м годах и так далее. Сейчас Михаил Владимирович Мишустин как раз инициировал работу по определению обновленной траектории достижения национальных целей. Минэкономразвития и отраслевые ведомства работают над этой задачей. Могу сказать, что императивом становится выход на 3% роста ВВП не позднее 2024 года. В 2022 году, скорее всего, будет спад. Хотя, я думаю, он будет меньше, чем прогнозирует Минэкономразвития, а они прогнозируют в этом году спад 8%. На 2023 год мы примерно выходим на нулевой рост, может быть небольшое сокращение. А вот дальше нам нужен 3%-й рост.

— А инфляция?

— Сейчас, как известно, уже несколько недель наблюдается дефляция, а это — признак недостатка спроса. Низкий спрос — одна из главных проблем, которую надо решить, что называется, здесь и сейчас. Мы считаем, что по уровню инфляции в 2024 году, вполне можно выйти на тот таргет, который был установлен в районе 4%.

— А к концу этого года?

— Скорее всего, инфляция в 2022 году декабрь к декабрю будет где-то в районе 15%, может быть, чуть ниже. Сейчас мы наблюдаем дефляцию, а скачок инфляции произошел в марте-апреле, он составил 20%, а по некоторым позициям 30%, отсюда и такие годовые значения.

— Вы затронули тему инвестиций, про них бы хотелось уточнить. Что необходимо предпринять, чтобы нейтрализовать спад инвестиций и выйти на позитивный тренд?

— Я не случайно сказал, что инвестиции — это вопрос пусть среднесрочной, но ближайшей повестки. То есть, мы должны говорить не об инвестициях, а смотреть, что нам нужно поменять в нашей модели экономики, в нашей системе, куда сейчас будем двигаться. Вот часто в этой связи используется термин «мобилизационная экономика». И тут нужно очень точно понимать, что имеется ввиду, потому что под этим термином очень многие понимают разные, иногда и диаметрально противоположные вещи. На самом деле слово «мобилизационная» относится не к экономике, это скорее определенное состояние общества. И у нас это состояние было за последние, наверное, 300–400 лет, дважды или трижды, смотря как считать. Безусловно мобилизационное состояние было в Петровскую эпоху. И в 30-60-е годы XX века. Хотя я считаю, что тогда было две модернизации.

Мобилизационная экономика — что это и зачем?

— Чем характеризуется мобилизационное состояние?

— Во-первых, это группировка общества вокруг определенных целей, узкого набора целей, связанных с развитием. Это, если хотите, культ развития.

Это — ключевой момент. Так вот происходит ценностной консенсус. И общество группируется вокруг этих целей. Второе условие для реализации такого состояния общества — это очень высокая социальная мобильность. Она абсолютно необходима. Потому что люди, которые живут в этой среде, должны соотносить свою личную жизнь с достижением этой общественной цели. А самое главное, должна формироваться элита, которая связывает свое существование с осуществлением этой цели, этой задачи развития.

И третье условие для мобилизационного состояния общества — это абсолютная ценность времени. Понимание того, что, как говорится, потеря темпа равнозначна потере курса. Отсюда эти формулы времени в 10 лет, 12 лет, 15 лет. И эта ценность времени реализуется через жесточайшую ответственность на всех уровнях власти и общества.

Кстати сказать, я не знаю ни одного случая в мире, когда бы мобилизационная экономика, ведь не только Россия, целый ряд других стран проходили через это, когда бы вот эта мобилизация проходила через поколения. Обычно мобилизационный период от 10 до 20 лет, максимум 30 лет. Дальше это все уже во что-то другое превращается. Таким образом, мобилизационная ситуация начинает походить на лазер с ядерной накачкой. Там огромная плотность на короткий промежуток времени, огромный разогрев. То есть, все работают на вот этот луч, который прожигает, добивает до этой цели.

Как устроена экономика в мобилизационных обществах? Есть ядро — группа производств, отраслей, которые непосредственно ориентированы на достижения поставленной цели. Это ядро нуждается в инфраструктуре и в обеспечении. Возникает полупериферия — 

то есть производства, которые обеспечивает функционирование ядра. Для создания этой модели необходима гигантская структурная перестройка. И дальше — периферия. Это то, откуда ядро и полупериферия берут ресурсы. Если брать, скажем, сталинскую модернизацию с 30-х годов, сначала ядром была тяжелая промышленность, автопром, транспортное машиностроение, а потом стала военная промышленность. И она требовала химии, металлургии, строительства и производства строительных материалов. И практически с нуля, или почти с нуля, были созданы вот эти отрасли. А откуда брались ресурсы? Из деревни. Люди, которые были неграмотны, их учили читать и писать, они уходили в город, попадали на стройку, попадали на простые производства. А дальше — рабфак, сложные производства. Далее была послевоенная модернизация, которая практически началась в 1955 году и продолжалась примерно до 1965 года.

Тогда политическое руководство страны оказалось перед очень сложной повесткой. Было три задачи, которые они должны были решить на очень ограниченном периоде времени. Первое — это повышение уровня жизни людей, решение жилищных проблем. Уровень жизни был очень низкий. Люди жили в подвалах, один костюм на семью — это все реальность. Уровень потребления, кстати, был ниже, чем в 1913 году, ниже, чем в царской России. И я должен сказать, что за 10 лет был сделан колоссальный рывок, потребление выросло в два и более раз, многие горожане впервые в жизни получили собственные квартиры.

Второе — это военный паритет с Соединенными Штатами. Это была колоссальная задача, которая заставляла держать уровень военных расходов где-то примерно 13-15% ВВП.

И третья задача, — это освоение пространства СЭВ. И решение этих трех задач совпало на очень ограниченном временном интервале. На вот этом 10-летии. Я сейчас не хочу вдаваться в детали, но если брать экономику, то было создано не одно структурное ядро, а три, которые работали жестко по каждой из этих целей. Соответственно, была развернута достаточно сложная инфраструктура, которая это все обеспечивала. А где брать ресурсы? Из сельского хозяйства? Этот источник начал затухать и масштабу он никак не соответствовал. Тогда был задействован рост эффективности, прежде всего, за счет электрификации. И пошла тотальная электрификация практически всех процессов. А для электрификации нужна топливная база. Топливная база начала создаваться. Вот это опять мощное направление структурных сдвигов. было реализовано. Я к чему говорю? К тому, что нужно понимать, что мобилизационная экономика — это очень сложный социально-культурный и экономический процесс, и вопрос насколько мы сможем все это воплотить.

— И есть факторы, которые этому способствуют?

— Есть факторы, которые способствуют, да. Но я еще раз говорю, прежде всего общество должно осознать это. Все концентрируется вокруг одной-двух-трех таких целей, ценностей, на которые все направлено.

— Если говорить про ценности, то сейчас как раз во главу угла очень многие эксперты, аналитики ставят суверенитет России. Вот это может стать той самой целью?

— Может, только тут вопрос: а что, у нас сейчас суверенитета нет? Мы-то как раз одна из немногих стран, которые сохранили суверенитет. Одна из немногих.

— Про суверенитет от Запада говорят достаточно часто…

— Суверенитет не означает полную независимость. Суверенитет означает способность страны, общества достигать собственных национальных целей. Вот если вы можете свои цели ставить, достигать — то вы суверенная страна. Китай может, Индия может, Индонезия может, Европа не может. Европа утратила суверенитет. Я сейчас не говорю про другие страны, которые сейчас у всех на слуху. И это не связано с тем, что там политический диктат идет и так далее. Просто сильно чего-то не хватает, понимаете? Суверенитет — это и состояние общества, его культурной идентичности и наличие ресурсов для развития.

Россия тоже в начале двухтысячных годов балансировала, но двинулась дальше. Но я хочу сказать, что мобилизационная экономика, когда страна находится в такой сложной ситуации, на перепутье — это не единственная модель, в этом вся суть.

Сценарии развития: от реформ до ситуативного управления

— О каких путях развития может идти речь?

— Второй путь — это путь реформ. Это не мобилизационная экономика, тут четко надо делать различия. Реформы — это изменение правил жизни в разных областях. У нас есть, кстати, очень хорошие примеры реформирования: я считаю, это первое десятилетие двухтысячных годов. Тогда мы фактически создали новую систему правил, вышли из бартерной недоэкономики. Нам тогда говорили американцы: у вас вообще экономики нет, это виртуальная экономика. В этом был элемент правды… Но вдруг эта недоэкономика стала быстрорастущей экономикой с зафиксированными правилами. Это не сразу произошло, безусловно — но это произошло и произошло уже при нынешнем президенте.

А что нужно для реформ? Когда мы говорим, что реформы — это изменение правил, это правда. Но это половина правды. Вторая половина — это еще и изменение равновесия, условий, соотношений между разными социальными группами и разными группами элит. И это часто является одним из самых главных факторов, который убивает реформы. Вот почему реформы буксуют? С Екатериной II очень хороший пример. Она пришла с большим желанием осуществить реформы. Собрала огромное количество людей, начала писать уложения, готовить системные изменения законодательства. Было желание и что получилось? Ноль из этого получилось, просто потому что она поняла, насколько она является зажатой в этих элитных рамках. Шаг влево, шаг вправо — дворцовый переворот. И то же самое касается не только элит, но и, собственно, народных масс, потому что они же на себе несут все эти изменения. Это очень сложная задача.

Я считаю, что нам удалось более-менее интенсивно провести реформы в первой половине двухтысячных годов, в том числе благодаря тому, что началось очень сильное движение в элитах. Они поняли, что страна находится действительно на самом краю, что уже начинается распад. Чеченская война, очень хорошо это показала, что вот еще полшага — и все. А дальше куда? И тогда возник консенсус. Есть, конечно, поверхностные реформы, которые ничего особенно не затрагивают. То есть можно что-то поменять при сохранении равновесия и прежней системы отношений в обществе, но, естественно, не все.

И третий путь, который возможен, это сценарий, я бы сказал, ситуационного реагирования. Для нас он очень привычный: какие-то проблемы нарастают, мы понимаем на горизонте двух-трех-пяти лет, что «что-то идет не так», и мы вот в этом «что-то не так» начинаем что-то менять. Можно это назвать реформами, но на самом деле, это реформами не является. Тем не менее, изменения происходят, хотят суть при этом не меняется. Происходит подстраивание, и система двигается. Может, это не очень эффективный путь, но зато в социальном плане он самый безопасный, потому что он позволяет все время выдерживать баланс. И у этого сценария всегда сильная социально-политическая поддержка. Она практически гарантирована, если не возникает каких-то нарастающих угроз и проблем для общества в целом.

— А вот, на Ваш взгляд, какой из этих трех сценариев для России сейчас наиболее вероятен?

— Я думаю, что самый вероятный — третий, менее вероятен — второй, и еще менее вероятен — первый. Хотя я бы не стал отрицать ни один из них. Это все зависит от осознания масштабов проблем и реакции на эти проблемы.

— Переформулирую. А какой из них наиболее эффективен на Ваш взгляд?

— Сложный вопрос. Что является мерой эффективности? Люди готовы пострадать? Ведь мобилизационная экономика, — это страдания миллионов людей. Это всегда страдания миллионов людей. Мы готовы заплатить данную цену за то, чтобы куда-то прорваться? Не бывает по-другому. Вспомните 30-е годы, 50-е годы, во что превратили деревню? Окончательно добили ее, все наши проблемы 70-х годов в значительной мере начались из-за того, что у нас деревня стала деградировать очень быстро. Запустили процессы этой деградации. Понимаете? Это все очень сложный вопрос.

— Но если опять же исходить из национальных целей, которые мы должны достигнуть, то тогда, наверное…

— Мы должны с вами все время понимать, что за нами жизнь более 145 миллионов человек.

Национальное благосостояние и бюджетное правило

— Тогда давайте снизим немножко градус. То есть вот с этого уровня перейдем на более ситуационный. Ну, например, если взять, допустим, тот же Фонд национального благосостояния.

— Это уже ближе к делу.

— Я помню тот Питерский форум, на котором было объявлено, что средства ФНБ инвестируются в инфраструктурные проекты. И в кулуарах ходили слухи, что Вы, собственно, и есть автор данной идеи и такой стратегии развития. Может быть, стоит как раз продумать и расширить возможности ФНБ в этом направлении?

— Но, во-первых, ровно так и сделали уже. Сейчас ФНБ примерно 12,5 трлн рублей. Часть из них находится в связанном состоянии, то есть уже вложены в определенные активы, но более-менее свободно порядка 9 трлн рублей, и это очень большая сумма. В инвестиционные проекты из ФНБ вложено примерно 1,6 трлн рублей — это те проекты, которые были одобрены президентом, и они находятся на разной степени реализации. По некоторым выборка средств из фонда еще не началась, по некоторым уже началась.

Безусловно есть сферы, куда средства ФНБ точно будут инвестироваться, и уже инвестируются. И тут хочу сказать, что правительство расширяет рамки, критерии для инвестиций. Совсем недавно принято решение о том, что 250 млрд рублей из ФНБ направляется в уставной капитал РЖД для поддержки инвестиционной программы. Что такое инвестиционная программа РЖД? Это те же самые транспортные коридоры, о которых мы только что говорили. И, в первую очередь, восточный коридор БАМ-Транссиб — первый этап, который, я надеюсь, в этом году закончим, хотя закончить должны были еще в 2017-м году. Второй этап БАМа-Транссиба, сейчас говорим о третьем.

Это — южное направление, это Азово-Черноморский маршрут, это Мурманск, Северный широтный ход. Президент поручил его начать строить в этом году. Но есть ряд проектов, которые были существенно завязаны на импортное оборудование, и нам просто надо понять их судьбу. Это требует времени. Я думаю, что за месяц-два мы этот вопрос решим. Расширять сейчас использование ФНБ, с моей точки зрения, достаточно опасно, потому что за счет ФНБ финансируется бюджетный дефицит. Более того, это будет происходить в обозримом будущем до 2025 года. Поэтому расширить инвестирование его средств, наверное, можно, но не очень существенно.

— А вот, кстати, про пополнение ФНБ и бюджетные правила: сейчас говорят, что как раз они будут меняться и уже в этом году. Как они должны измениться, чтобы эта система работала?

— В правительстве сейчас вопрос о бюджетном правиле снова ставится. Но здесь нужно понимать, что предыдущее бюджетное правило, которое работало вплоть до заморозки золотовалютных резервов, выполняло две функции.

Первая функция, или, скорее, вторая по важности, — это функция сдерживания роста расходов бюджета, чтобы постоянно действующие бюджетные обязательства, особенно социальные обязательства, выплаты пенсий, не покрывались за счет конъюнктурных доходов, которые сегодня есть, а завтра их нет. Поэтому была создана система, которая защищает социальные обязательства от этой зависимости.

Еще одна функция, на мой взгляд, более важная, — это механизм неэмиссионной стабилизации валютного курса. Что, в свою очередь, расширяло возможности Банка России по управлению денежной эмиссией. А это, в свою очередь, нужно Банку России для того, чтобы таргетировать инфляцию. Так вот эта функция бюджетного правила и конвертации средств ФНБ, у нас испарилась вместе с валютными резервами.

Тогда возникает вопрос: а зачем вообще нужно бюджетное правило и каким оно должно быть? И пока внятного ответа на этот вопрос нет. Понятно, что нужно как-то ограничивать расходы бюджета. Если мы начнем платить по социальным обязательствам из нефтегазовых доходов, а потом нефтегазовые доходы — резко сократятся, что делать? Поэтому возникает вопрос, а нужно ли использовать бюджетное правило для регулирования лимитов использования нефтегазовых расходов в бюджете? Вот этот вопрос пока находится, как говорится, в стадии обсуждения. Но то, что бюджет должен формироваться по каким-то понятным правилам, это абсолютно бесспорная вещь, с этим никто не спорит. Вопрос, какие правила должны быть?

— А если в эту трехлетку нефтегазовые доходы упали?

— Значит, в этом случае сократим инвестиционную программу Российской Федерации. Просто построим меньше объектов, но очень важно при этом, чтобы у нас не возрастал недострой.

— То есть вы видите в этом риск?

— Это не риск, это прямые потери. Чем больше у вас незавершенного строительства, тем дороже оно становится.

Инвестклимат в регионах

— Так вот, по поводу национального рейтинга состояния инвестклимата в субъектах РФ. На Питерском форуме традиционно мы эту тему поднимаем. Вы в ней традиционно участвуете. Вот сейчас рейтинг свою значимость сохраняет с учетом всех изменений, как Вы считаете?

— Значимость его возросла многократно, потому что я еще раз говорю, у нас сейчас инвестиционные проекты, инвестиции в ближайшей повестке. Одна из черт модели будущего экономического роста, любого из сценариев — это инвестиционно активный рост, когда инвестиции будут расти быстрее потребления.

Расчеты показывают, что альтернатива, когда потребление и инвестиции растут примерно одинаково или даже потребление растет быстрее инвестиций, ведут к очень низкими темпам роста экономики. А низкие темпы дают недостаточно ресурсов для реализации целей, которые мы перед собой ставим. Поэтому инвестиции, инвестиционно активный рост — это императив. И самое главное, что сейчас есть ресурс. Более того, снижение ключевой ставки этот ресурс, я бы сказал, актуализировало. Ключевая ставка на уровне 9-9,5% — это уже та ставка, при которой многие инвесторы будут думать о привлечении финансовых средств на инвестпроекты.

Национальный рейтинг — ведь это была попытка, причем я считаю, что успешная попытка — управления правоприменением. По инициативе президента была реализована Национальная предпринимательская инициатива, были изменены законы, правила, регуляторика и так далее. Но как это все будет работать в регионах? Надо было регионы как-то зацепить. Как их зацепить? Устроить между ними соревнование по понятным правилам. И сейчас уже выходит юбилейный десятый рейтинг. Могу сказать, что в нем очень интересные результаты.

Две вещи на которые я обратил внимание. Первое — есть инвестиционные показатели, которые находятся внутри рейтинга, и те, которые не находятся в рейтинге, но мы их также замеряем. Так вот, те показатели, которые попали в рейтинг — там заметно улучшение. Аналогичные показатели вне рейтинга — регионы этим не занимаются, — там идет ухудшение. И, второе — это результаты усилий в части контрольно-надзорной деятельности и в части регуляторики в строительстве. Могу сказать, что и там, и там результаты есть. Мы видим улучшение и там, и там — и это же бизнес оценивает, а не правительство.

— Не могу уйти с темы инвестиций. Вопрос по Региональному инвестиционному стандарту. Он с формируется 2012-го года, насколько я знаю, растет, развивается, совершенствуется. Вот сейчас разработан Региональный инвестиционный стандарт 2.0. Скажите, а он с учетом вот весенних событий не устареет, не придется ли переделывать в 3.0?

— Нет, конечно, нет. Это все, что мы начали с 2020-го года реализовывать — это все составная часть системы, которую можно назвать поддержкой инвестиций в части регуляторики. Составные части этой системы какие?

Первое — это СЗПК, соглашения о защите и 

поощрении капиталовложений. Это все нацелено на самые крупные, выдающиеся проекты. Дальше, второе — есть проекты средние или крупные, но не самые крупные, скажем так. Это как раз проекты, которые реализуются в регионах. Для них как раз и нужен инвестиционный стандарт. И третье — это система поощрения инвестиций, прежде всего, налогового поощрения инвестиций, над которой мы сейчас тоже работаем. Мы стараемся поддерживать все элементы этой системы. Вы знаете, что в третьем чтении принят обновленный закон по СЗПК.

Стандарт нужен для того, чтобы инвестор чувствовал себя комфортно в регионах. А губернаторы и региональные администрации, когда они работают с инвесторами, понимали, что уж если инвестор пришел в регион, то они должны выполнять свои обязательства. У нас, к сожалению, далеко не во всех регионах так происходит. Поэтому это необходимое условие для того, чтобы инвестиции развивались.

Эту систему мы выстраиваем, сейчас стандарт состоит из трех элементов. Первый — институты, правила взаимодействия региона и инвесторов. Инвестиционная декларация, инвестиционный комитет, агентство развития, инвестиционная карта региона.

Второй — это база данных. Информационная система, в которой будут отражаться инвестиции. Это очень важно для того, чтобы и сами регионы, и федеральный центр видели, что происходит в регионе, как реализуются инвестиционные проекты. Есть яркие примеры — Сахалин, Московская область. Там это все реализовано, но во многих регионах этого пока нет. И третья составляющая часть — это стимулирование инвестиций. Здесь мы как раз налоговый инвестиционный вычет сейчас переделываем. Я надеюсь, что осенью примем все необходимое законодательство и будем применять это со следующего года.

— Ну, звучит вообще очень оптимистично.

— Намерения не могут звучать оптимистично, намерения — они или есть, или нет. А дальше, что из этого всего выйдет, посмотрим.

— Собственно, про реализацию. То есть намерения действительно благие и все звучит прекрасно, но кто-то на земле должен это реализовывать. Вот кто эти люди, кто та самая команда, которая вот с помощью этих инструментов сможет реализовать все задуманное?

— Безусловно, это инвесторы, это бизнес, который должен чувствовать себя комфортно. Но есть еще очень важное — это партнер, у бизнеса должен быть партнер и это инвестиционная команда региона. Должен высказать благодарность Владимиру Александровичу Мау. На площадке РАНХиГС организовано обучение региональных команд. Это уже второй цикл такого обучения. Сейчас он идет достаточно интенсивно — программы, люди, все это происходит. Поэтому партнер будет. Правила, я надеюсь, тоже будут. И надеюсь, что результат будет тоже.

— Андрей Рэмович, спасибо большое. Я надеюсь, когда мы через год снова встретимся перед питерским форумом, будет еще больше перспективных и оптимистичных заявлений.

— Хорошо.

— Спасибо большое.