Я вернулся с войны.

Вот только с войны нельзя вернуться, пока она не закончена. Нет больше места без войны, есть лишь фронт и тыл. Я снова в тылу. Теперь — надолго. Все, чего я хотел бы сейчас, — быть с моими товарищами, плечом к плечу врастать в землю, выполнять боевую задачу. Уверен, и они были бы мне рады. Нас с ними разлучила сущая мелочь — сломанная голень, за мгновение превратившая меня из боевой единицы в обузу. Они остались там, где настоящий ратный труд, где куется победа, где друг познается в беде. А у меня гипс, костыли, лечебная физкультура.

Я ощущаю острый и ядовитый, как жало скорпиона, чёрный стыд. Мы все его чувствуем. Госпитальный народ — раненые, травмированные, больные — объединен стыдом и чувством вины. Стыдом за то, что мы больше не с товарищами, виной перед теми, кого не вернуть. Нам выпало жить, подышать воздухом мирного города, повидаться с родными, и в этом нет никакой справедливости. Мы не заслужили эту отлучку с фронта точно так же, как наши павшие не заслужили смерти. Это просто война. Здесь справедливостью и не пахнет. И нам стыдно, болезненно стыдно ощущать себя победителями этой несправедливой лотереи.

Не все этим делятся, «настоящие мужики» о чувствах не разглагольствуют. И все же иногда бывает. Однажды я поделился своим стыдом с товарищем по палате, он признался, что чувствует то же самое. «Как ты думаешь, отчего так?» — спросил я.

— Наверное, это значит, что мы все еще живые люди.

Да, мы все еще живы. Мы живы, чтобы рассказать о тех, кого нет, и о тех, кто слишком скромен. Мы вернулись не на отдых, мы вернулись одним своим видом разбудить в тылу тех, кто еще как будто спит, кто так и не понял, что идет война, и что наше будущее только в наших руках. Наша война продолжается и в тылу.