Прошел год после того, как Россия начала свою спецоперацию на Украине, и в западных политических кругах понемногу крепнет консенсус насчет урегулирования путем переговоров.

 

Формула выглядит примерно так: весной и летом Украина проведет военное наступление, достаточное успешное, чтобы убедить президента Владимира Путина, что уйти победителем ему не удастся, но при этом избежит дальнейшей эскалации (возможно, воздержавшись от попыток вернуть Крым).

 

Но едва ли Россия откажется от своих максималистских требований — если только не понесет новых потерь на поле боя. В этом случае Путин может сделать шаг назад и попытается внушить соотечественникам мысль об «успехе» спецоперации, поскольку о критериях «победы» он прежде высказывался весьма расплывчато. Прекращение боевых действий он в таком случае представит как временную стратегическую необходимость, оставив открытой возможность возобновить их в будущем.

 

Однако этот новый консенсус не учитывает ключевых переменных. Во-первых, он зависит от успеха предстоящего наступления Украины, а он далеко не гарантирован. Российские силы окопались и лучше подготовлены, чем прошлой осенью, и смогут отразить украинское нападение. И если в ближайшие месяцы Украина понесет значительные потери в личном составе и технике при скромных успехах, то политическая поддержка Киева начнет ослабевать, так и не дождавшись, пока Запад всерьез нарастит свое военно-промышленное производство.

 

В таком случае Путин воспользуется преимуществом и продолжит борьбу в расчете подорвать боевой дух Украины, даже если российские войска и не сдвинут линию фронта существенным образом.

 

Еще важнее, как недавно заметила Лиана Фикс на форуме Института мира и дипломатии, пожалуй, то, что вообще неясно, какими именно рычагами Запад сможет усадить Россию за стол переговоров. Путин уже сталкивался с потерями и неудачами прежде, но лишь упрочивал усилия: например, после успешного контрнаступления Киева под Харьковом прошлой осенью аннексировал четыре области.

 

В недавнем докладе Института Квинси выделяется как минимум две причины, почему Запад лишился своих рычагов.

 

Одна из них заключается в бессрочном характере санкционной кампании Запада против России, которая началась даже не с вводом российских войск в феврале 2022 года, а после Евромайдана в 2014 году. Этот подход подразумевает только кнут без какого бы то ни было пряника, и учитывая минимальные шансы на ослабление санкций, стимулов к компромиссу у Москвы немного.

 

Поскольку четкие условия снятия санкций так и не были озвучены, Россия естественным образом заключит, что единственная выгода для нее — на поле боя. Это, в свою очередь, льет воду на мельницу тех, кто считает, что дальнейший разрыв отношений с Западом несет в себе новые возможности, а не риски.

 

Хотя некоторые возразят, что США и Европа продолжали экономическое и дипломатическое сотрудничество с Россией с 2014 по 2022 год, поэтому подход Запада подразумевал и пряник, это взаимодействие было скорее формальным, чем по существу. А отсюда вытекает вторая причина, почему Западу не хватает рычагов, чтобы усадить Путина за стол переговоров: это принципиальное нежелание примирить разные взгляды на европейскую безопасность, раскалывавшие континент уже несколько десятилетий.

 

С точки зрения Запада, масштабы взаимовыгодного сотрудничества между западными институтами (в частности, НАТО и ЕС) и странами вроде Украины — исключительно их дело. Третьи стороны не вправе ограничивать свободу последних выбирать себе политический курс. России же мысль, что она не вправе влиять на геополитическую ориентацию соседей, по понятным причинам представляется проблематичной.

 

С началом полномасштабного конфликта российские политики и СМИ все чаще переходят на шовинистскую риторику по отношению к Украине. Это убедило многих в том, что российская «агрессия» продиктована, в первую очередь, имперскими замашками, а не соображениями безопасности. Безусловно, полностью игнорировать национально-имперское измерение российско-украинских отношений нельзя. Природу российской государственности и вопрос, единый ли народ русские и украинцы, российская интеллектуальная элита обсуждает уже несколько столетий. Эти дилеммы остались нерешенными и после распада СССР.

 

Однако отношения Москвы с Европой (должна ли Россия влиться в нее или подражать ей — и если да, то насколько?) как тема для дискуссий едва ли новее. Для Москвы вопрос о статусе Украины одновременно национальный (о широких границах российской державы) и геополитический (о правах сверхдержав вообще).

 

Хотя принимать взгляд Москвы на эти вопросы западные страны, безусловно, не обязаны, они лежат в основе самой дискуссии о национальной идентичности России — и как народа, и как державы. Избежать их Запад попросту не сможет — ни дипломатически, ни стратегически.

 

Утверждения, будто с 2014 Россия развернула против Украины чисто имперскую агрессию, не соответствуют действительности. Минские соглашения о прекращении боевых действий в Донбассе были направлены на реинтеграцию оккупированных районов Донецка и Луганска в состав Украины, чтобы усилить влияние Москвы на Киев и, в конечном счете, не допустить сближения Киева с НАТО. Хотя стратегия Москвы явно потерпела неудачу, независимость Донецкой и Луганской «народных республик» Россия признала лишь в канун полномасштабного конфликта. Хотя Минский процесс был сосредоточен на восстановлении территориальной целостности Украины, ключевыми в нем стали соображения, связанные с безопасностью всей Европы.

 

Хотя западные лидеры нередко ратовали за «стабильные и предсказуемые» отношения с Россией и даже заявляли о готовности к дискуссиям по таким вопросам как контроль вооружений и стратегическая стабильность, обсуждать при этом статус Украины они отказывались категорически. Получается, что сознательно или нет, но западные правительства не желают рассматривать само участие России в европейской безопасности.

 

И пока это так, конфликт вокруг Украины так и останется неразрешенным, а безопасность Европы будет зависеть от лестницы эскалации, не подконтрольной ни одной из сторон. У России сохранится стимул и впредь подрывать континентальный порядок, который отводит ей роль ведомой державы, а не создательницы правил — и неважно, будет ли она при этом руководствоваться стремлением к безопасности или сугубо статусными соображениями.

 

Весеннее контрнаступление Украины может завершится впечатляющим успехом — возможно, даже приблизит Киев к созданию «сухопутного коридора» в Крым, который в настоящее время находится под российской оккупацией.

 

Но реакция Москвы — усядется ли она за стол переговоров или повысит ставки — будет зависеть от того, поверит ли она в достижимость своих целей дипломатическим, а не военным путем. А это, в свою очередь, зависит от того, продемонстрируют ли западные страны готовность открыто обсуждать параметры европейского порядка и континентальной безопасности.