Военкор «КП» Григорий Кубатьян своими глазами увидел, как работают полевые медицинские бригады на СВО

Медицинский взвод — это тоже солдаты, только из оружия у них — шприцы, бинты, жгуты. Они спасают раненых. В таком медвзводе под Авдеевкой служит 20-летняя девушка Ира. Служит вместе с братьями и отцом, рядом с родным поселком, где провела детство. И иногда навещает маму, живущую по соседству.

С Ирой мы встречаемся в Ясиноватой — город неспокойный, граничит с Авдеевкой, там постоянно случаются прилеты. Я стою, припарковавшись в тени деревьев. Внезапно раздается жуткий грохот. Я выпрыгиваю из кабины и укрываюсь за кирпичной стеной магазина. Но, оказалось, это всего лишь выходы реактивной артиллерии, подъехавшей слишком близко и отработавшей из лесопосадки. «Если есть выходы, будут и прилеты», — мрачно думаю я и на всякий случай остаюсь возле стены. Но прилетов нет. РСЗО ухает еще раз и затихает, меняя позицию.

В эту секунду со свистом тормозит «буханка» с красным крестом и надписью «Ксюха» на черном номере. Из нее выпрыгивает юная девушка в камуфляже и машет мне рукой: «Поехали!»
ЧТО ТЫ, ДЕВОЧКА, НЕ УЛЫБАЕШЬСЯ?

Ира — местная, родом из поселка Красный Партизан под Авдеевкой. В 2014 году, когда Ире было всего 11, детство у нее закончилось — началась война, и поселок заняли украинцы.

— Мы тогда в подвале под гаражом сделали бомбоубежище, поставили там кровати-нары и всей семьей переселились туда. Так и жили. Укропы нас не обижали, — вспоминает она. — Но потом с Украины приехали наемники. Они уже никого не жалели — выезжали в поле и просто били по нашему поселку из «Градов».

— Зачем?

— Не знаю. Тогда армии ДНР еще не было, а наемники были разные, и мне казалось, что они воюют между собой, а мирных убивают просто так.

Когда из-за обстрелов погиб сосед, семья Иры перебралась под Краматорск. Но в итоге вернулись домой, потому что не было ни работы, ни жилья. Так и остались жить на границе между двумя мирами.

— Наш поселок поделили. Украинцы построили блокпост. Проверяли документы и меня спрашивали: «Что ты, девочка, не улыбаешься?» А почему я должна им улыбаться? Причем украинцы и дээнэровцы стояли в поселке рядом. Если прилетало в чей-то дом, даже вместе помогали чинить крышу.

— Вэсэушники и дээнэровцы вместе?

— Да. Бывало, что сидели в беседке, обсуждали что-то. А потом в 16-м или 17-м году началось наступление, и украинцев выгнали. В соседнем поселке бабушка одна осталась — пишет стихи про войну. Приходит к нам и говорит: спасибо, что вы здесь! А мы ей продуктами помогаем.

СОБИРАЛАСЬ В ШТУРМОВИКИ, НО НАПРАВИЛИ В МЕДИКИ

— Когда ты решила стать военным медиком?

— Как 18 исполнилось, так и сказала родителям, что пойду служить. Они против были, но я все равно подписала контракт. Хотела в штурмовики, но девушек не берут — направили в медики.

Ира служит с ноября 2020 года. Их медроту кидали в Попасную, Яковлевку, Врубовку, Камышеваху. Там вчерашняя школьница дослужилась до фельдшера. Сейчас заключила годовой контракт с Минобороны России. Взяла позывной «Малая».

Но связывать жизнь с медициной она не планирует. Мечтает стать фитнес-тренером — в спортивном институте осталось учиться всего год. Правда, вместо гантелей и тренажеров тягает раненых — это нагрузка посерьезней.

— А если СВО затянется, ты еще немного подрастешь, будешь менять позывной? — задаю я шутливый вопрос.

— Если затянется, потерпим, — серьезно отвечает она. — Девять лет держались и дальше будем.

— Ты на медика училась?

— Образования нет. Но у нас была медицинская подготовка, так что я знаю, что делать. Боялась сначала, думала, что без образования ничего не смогу сделать, только наврежу. Но научилась.

— Самые страшные раны, с которыми ты сталкивалась?

— Отрыв конечностей. Сначала боялась крови, но потом привезли тяжелораненого, и бояться было уже нельзя.

— Страшно?

— Было страшно. Здесь нас сильно кроют. Это сегодня тихо. Блиндажей-то нет, но есть подвал. И в соседних разбитых домах копанки, мы туда прыгаем.

— Раненых ты сама с поля боя выносишь?

— Хлопцы выносят, ну то есть пацаны. А мы с девочками обрабатываем раны. Потом раненых увозят в госпиталь. С передовой их вывозят на «буханке», либо на бэтээре (бронетранспортер. — Ред.). Но, как правило, техникой туда не заедешь — ее сжигают сразу. Бывает, приходится 8 километров нести на руках или на войлоке. Парни и по двое, и по трое суток раненого несут.

— Часто с семьей видишься?

— Мать живет тут совсем рядом. Когда отпускают в увольнение, я ее навещаю. А отец служит со мной в медвзводе. Он был штурмовиком под Херсоном, но я попросила командира, чтобы отправил запрос, и его перевели к нам. Теперь он тоже медик, сейчас на передовой. И два брата там воюют, одному 27, другому 23.
ТОЛЬКО ПО ТРОПИНКЕ И ТОЛЬКО ДО ТУАЛЕТА

Мы проезжаем разбитый поселок Верхнеторецкое. Здесь шли серьезные бои. И сейчас над поселком поднимается дым от недавнего прилета. Слышны хлопки.

— Что-то хлопает, а я не пойму, то ли газовать, то ли выпрыгивать из машины и на землю падать! — ворчу я.

— Когда нужно будет падать, вы услышите, — насмешливо улыбается Ира и, глядя на обезлюдевший поселок, вздыхает. — Люди жили нормально и вот остались без ничего. Когда вэсэушники отсюда уходили, местных избивали, из домов выгребали все подчистую, даже трусы. Говорили: «Мамке пойдет, будет носить». А потом еще артиллерией били по каждому дому, церковь разрушили.

Объехав несколько глубоких луж, мы подъезжаем к деревенскому дому, скрытому в тени сада от вражеских беспилотников. Это медвзвод. Во дворе несколько парней-санитаров — пьют чай, травят байки, отдыхают после дежурства на передовой. Сад с виду безопасный и гостеприимный, но ходить здесь можно только по тропинке до туалета — шаг влево-вправо — всё засыпано минами.

Ира мне показывает перевязочную. Это небольшая комната, заставленная коробками с медикаментами. Окно затянуто куском черного полиэтилена, не пропускающего свет. В углу — покрытая клеенкой кровать, рядом — стойка для капельницы. С потолка на шнурке свисает лампочка, но и сам потолок опасно нависает над комнатой оголившимися досками и обломками фанеры.

— Ну да, прилетает. В огород чуть не каждый день, — рассказывает Ира. — Мы обычно в хате сидим, но если сильно припечет, бежим в укрытие. А так мы привыкшие: еще детьми гуляли — и тут, хоп, прилеты! Разбегались по укрытиям, по подъездам, пережидали, потом выходили и продолжали гулять.
САМА КОГО ХОЧЕШЬ ОБИЖУ

— Как ты в школе училась, живя с детства на передовой?

— Пока прилеты были не сильными, сами школу и восстанавливали. Мы — дети — с 13 лет крышу крыли, окна забивали. Я и брат. И еще друг мой — он погиб в Мариуполе. А теперь и восстанавливать нечего. Разбили нашу школу.

— Что ты думаешь про украинцев, которые это сделали?

— Думаю, что козлы. Иногда пленных приводят, и хотя они над нашими издеваются, мы их тут не бьем, первую помощь оказываем. Помню, у одного пузо было пробито и нога. А они нажираются наркотиков и хоть 10 суток могут так ходить, и все у него хорошо. У этого берцы были пробиты, нога загнила — вонь страшная. Мы этот ботинок даже обрезать не могли — засох. Я его еле сняла, с силой тянула. А ему даже не больно. Сидел и в одну точку смотрел.

— Ты вместе с парнями здесь живешь, тебя не обижают? Или у тебя отдельная комната?

— Я сама кого хочешь обижу, — ухмыляется Ира. — Да никто не ругается, живем дружно. С пацанами могу в одной комнате лечь, бывает, что в полях приходится ночевать, в машине. А что делать? Но всё в пределах приличий.
«МЫ ПЛЕННЫХ НЕ БЬЕМ»

Командира медвзвода, где служит Ира, зовут Ксения — позывной «Ксюха». Это ее «буханка» приезжала за мной. Ксюха была врачом в больницах Макеевки и Ясиноватой, а когда в 2014 году начались боевые действия, ушла фельдшером в артиллерийский дивизион. Сейчас руководит медвзводом. Правда, взводом это назвать тяжело: всего два врача — она и ее заместитель. Ира-«Малая» до врача пока не доросла, хотя надежды подает.

— Она пришла такая молоденькая, 18-летняя, крови боялась, — вспоминает Ксения. — Ничего не умела, стояла рядом и смотрела. Потом я ей сказала: «Давай сама. Вдруг меня не станет». Сейчас по полной мотает, и колет, и перевязывает. Медик бы из нее получился.

Ксения сама ездит за ранеными на передовую. Иногда берет с собой Иру.

— У нас две «буханки» и «мотолыга» (бронетранспортер. — Ред.). Если раненые тяжелые, просим в роте «бэху» (БМП. — Ред.) — она идет мягче. Мы заранее созваниваемся, узнаем, безопасно ли. Если сильный обстрел, то не едем. Вывозим по ночам. Все вокруг заминировано, только дороги пробиты, по ним и ездим.

— С началом спецоперации служба поменялась?

— До начала СВО надежды было мало. С марта прошлого года шли вперед, не успевали медикаменты и технику брать. Но интенсивность боевых действий увеличилась, войска притормозили. Но всего хватает. Хотя три машины нам разбили: автоперевязочную с кунгом сожгли «Градами», две «буханки» разбили снарядами. Даже коляски для перевозки раненых покрошили.

— Что самое страшное в работе?

— Отвечать за жизни людей. Всегда есть страх: а вдруг спасти не сможем?
«КРАСНЫЕ КРЕСТЫ МЫ НЕ НОСИМ»

Я вышел на улицу. Парни-санитары грелись на солнышке. Это Дима и Женя — молодые, сильные. Раненых носить по несколько километров — задача не для слабаков. Чем они и занимаются. Ходят ночью, прячутся от обстрелов — на одного раненого враг пожалеет снаряд, но на группу с санитарами потратит обязательно.

— Красные кресты и опознавательные знаки мы не носим, — рассказывают парни. — Медик — первоочередная цель у ВСУ. Это раньше была Женевская конвенция, разные правила, но вэсэушники давно плевали на все. Один медик вернет в строй пять бойцов пехоты, поэтому по нам и бьют.

Парни вспоминают: в 2019 году договорились с противником о прекращении огня, чтобы вывезти раненого. Бригада выехала, и ее расстреляли противотанковыми ракетами.

Выносить тяжелых приходится только ночью по дорогам, ведь поля и обочины заминированы, повсюду валяются «Лепестки». Хотя для дрона с тепловизором на дороге ты и ночью как на ладони. А санитары дорогу еле видят, фонари включать нельзя, и в безлунную ночь приходится идти на ощупь.

А еще на тебе броник в 18 кило, каска, разгрузка с магазинами, автомат, сумка с медикаментами, рюкзак со спальником, едой и сменной одеждой на случай дождя. И несешь раненого, который весит под 80 кило. В институте физкультуры такое не проходят. Но зачет бы поставили без экзамена.