Мы явно не знаем своих противников. В последние годы мы не раз оказывались в полном замешательстве: после ввода российских войск на Украину, после молниеносного краха правительства Афганистана, которое мы поддерживали целых два десятилетия, после недавних атак ХАМАС, расшатавших весь Ближний Восток.

 

Главный вопрос заключается в том, сможет ли Китай перейти от методичного пощипывания азиатских окраин к откусыванию большого куска в виде Тайваня — и когда это произойдет.

 

Пожалуй, еще тревожнее и непростительнее то, что мы не знаем самих себя. Мир становится все менее стабильным, и разрыв между политиками в Вашингтоне и американским обществом откровенно пугает. Именитые эксперты по национальной безопасности от обеих партий сошлись в максималистском подходе к конфликтам на Украине и в секторе Газа и продавливают все более конфронтационную позицию по отношению к Китаю. Однако американская общественность вместо этого сосредоточена на насущных проблемах: как платить по счетам, как воспитывать детей и как преодолеть национальную рознь.

 

Разрыв между риторикой и реальностью поражает. С одной стороны, Вашингтон взвалил на себя обязательства помочь Украине вернуть всю утраченную территорию, а также обеспечить “полное уничтожение” ХАМАС и надежно защитить Тайвань. С другой стороны, американское общество либо вовсе устранилось от этих вопросов, либо глубоко расколото, наши запасы оружия сокращаются, желающих служить в армии все меньше, дефицит усугубляется, а экономика нестабильна.

 

Тем временем линии разлома на “красных” и “синих” (партийные цвета Республиканской и Демократической партии. – Прим. ИноСМИ) по-прежнему проходят через всю страну. Сможем ли мы объединиться ради войны? Не факт. Если бы российские десантники высадились в Колорадо, как в культовом фильме “Красный рассвет” 1984 года, то я отнюдь не убежден, что мы объединимся и отразим экзистенциальную угрозу иностранного вторжения.

 

И убежден ли я в том, что в этой ядовитой политической атмосфере фермерские мальчики из Канзаса, складские рабочие из “Ржавого пояса” и студенты колледжей побегут в военкоматы, чтобы помочь Тайваню отразить китайское вторжение? Или отправиться на Ближний Восток, чтобы с головой окунуться в трудноразрешимый конфликт, насчитывающий минимум 75 лет? Тоже не убежден.

 

А еще стоит задуматься, хватит ли у Америки мужества потерпеть в грядущей войне великих держав потери, которые почти наверняка затмят тех 7 057 американских военнослужащих, которые погибли в боях после 11 сентября? Россия продолжает сражаться на Украине, хотя, по оценкам, всего за пару лет совокупные потери обеих сторон превысили 100 000 человек. И мы можем твердо рассчитывать, что Китай окажется как минимум столь же терпим к потерям.

 

Вопреки этим опасениям, представители национальной безопасности и светила внешней политики упорно продавливают стратегию, которая может потребовать развертывания американских войск на трех театрах военных действий сразу (пусть даже под формальным предлогом “сдерживания”).

 

(Хотя принцип сдерживания теоретически обоснован, опасность кроется в уверенности, что видимость превосходства на бумаге раз и навсегда избавит от необходимости сражаться всерьез. Мы не берем в расчет, что любой авторитет должен подкрепляться готовностью и умением отвечать за свои слова. Это, в свою очередь, возвращает нас к Сунь-цзы. Можем ли мы уверенно ответить на этот вопрос к самим себе? Да и задумывались ли мы об этом сколь-нибудь серьезно?).

 

Складывается ощущение, что наша стратегия (если считать ее таковой) разрабатывалась в вакууме, ничуть не заботясь о таких “мелочах” как кто именно будет сражаться — и как быть с национальным боевым духом. Отчасти это давняя традиция, которую мы неизбежно продолжаем еще со времен министра обороны Роберта Макнамары и его “вундеркиндов” эпохи Вьетнама. Мы рассматриваем любой конфликт как сугубо технократическое предприятие, где победа или поражение во многом зависят от количества, качества и сложности дорогостоящего вооружения.

 

Но, как показал нам наш горький опыт во Вьетнаме и Афганистане, коллективная воля и решимость тоже важны. И весьма значительно. Мы не должны переоценивать (а тем более в принципе игнорировать) наши возможности. Воюют по-прежнему живые люди. И доселе не было предпринято никаких усилий, чтобы заручиться поддержкой американской общественности.

 

Мы должны всерьез задаться вопросом: сколько молодых американцев добровольно наденут вещевой рюкзак, возьмут автомат М4 и отправятся на одну из далеких войн, если противнику вдруг покажется, что он может раскусить наш блеф?

 

Прежде всего мы должны признать, что это будут отнюдь не те конфликты, которые можно будет урегулировать, бросив тех же людей из добровольческих сил, которых мы уже задействовали бессчетное количество раз за последние десятилетия, в том числе для “глобальной войны с террором”. Наоборот, почти невозможно представить себе сценарий, чтобы наши средства сдерживания оказались надежными, и чтобы мы одержали победу в мировой войне без призыва.

 

Хотя призывная армия живо напоминает Вьетнам, возможно, пришло время вспомнить о ее положительных моментах в контексте сегодняшнего разлада между простыми гражданами, с одной стороны, и военными и правительством, с другой.

 

На самом элементарном уровне призыв поможет решить кадровый голод, с которым мы столкнулись. Я знаю, что командование опасается, что от призыва пострадает профессионализм наших сил. Однако неуклонное снижение требований и льготы в попытке привлечь впечатлительных студентов, уже и так пагубно сказались на боеготовности.

 

Кроме того, призыв послужит мощной объединяющей силой для молодых людей разных рас и убеждений со всех концов страны. Всеобщая служба в армии поможет сплотить поколение, которое в течение долгих лет испытывает лишь гибельный раскол.

 

А в силу личного участия американцев политикам придется отказаться от избитой, шаблонной риторики. Им придется либо искренне убедить американцев в том, что сейчас военное время, либо смягчить свои агрессивные выпады и сменить подход к Украине, Китаю, а теперь и к Ближнему Востоку на более творческий.

 

Наконец, это станет сигналом всему миру, что мы относимся к национальной обороне всерьез. Наш образ страны в упадке, одурманенной популярной культурой и не готовой идти на жертвы, рассеется сам собой.

 

Увы, складывается ощущение, что лидеры и эксперты, ратующие за милитаристскую внешнюю политику, не проявляют к призывной армии ни малейшего интереса. Показательно, что с Капитолийского холма раздаются лишь чванливые обещания применить силу против противников из числа великих держав — при полнейшем нежелании обсуждать неизбежные в таком случае национальные жертвы.

 

Итак, если мы придем к выводу, что призыву не бывать, нам пора разобраться с колоссальным разрывом между риторикой Вашингтона и готовностью американцев воевать — причем прямо сейчас, а не когда наши лидеры уговорят нас на еще одну войну, быть может, еще более катастрофическую.