Пресс-секретарь президента России Владимира Путина Дмитрий Песков констатировал, что Кремль не фиксирует у США желания и воли к переговорам с Россией. И действительно, практически все западные лидеры после публикации интервью российского лидера Такеру Карлсону публично отвергли содержащиеся в нем тезисы о готовности Москвы к переговорам со своими противниками.

Но это лишь публично – все прекрасно понимают, что украинцы заканчиваются слишком быстро, а там волей-неволей придется принимать новый статус-кво или начинать уже прямой конфликт с Россией. И на Западе понимают, что лучше бы все же сохранить в качестве стратегического предполья или буферной зоны хотя бы часть бывшей Украины.

Нарратив польского президента Дуды относительно русской принадлежности Крыма в историческом аспекте подхвачен другими западными спикерами. В частности, ведущая национального канала ФРГ Das Erste заявила, что если «западные регионы Украины всегда были ориентированы на Европу», то Юго-Восток – традиционно пророссийский.

«Русскоязычные восточные регионы, где находятся залежи природных ресурсов и предприятия тяжёлой промышленности, всегда ориентировались на Россию», – сказала она. Аналогичные комментарии появляются в итальянских, французских и других европейских СМИ.

Казалось бы, они ничем не отличаются от похожих мыслей, звучащих уже пару месяцев в ведущих американских изданиях, согласно которым Украине стоит смириться с потерей ряда территорий и искать возможности прекратить боевые действия, чтобы не потерять остальное.

То есть «американский подход» предполагает, что Киев жертвует частью земель, чтобы сохранить суверенитет (пусть и формальный) над оставшимися. При этом освобожденные Русской Армией территории по умолчанию становятся частью России, пусть даже Запад никогда и не признает де-юре легитимность воссоединения этих земель. А «условно суверенная» часть бывшей Украины продолжает использоваться Западом (прежде всего США) в своих интересах. На ее территории сохраняется прежний компрадорский диктаторский режим, хотя персоналии, скорее всего, будут изменены.

В европейском же подходе к украинской проблематике ключевым понятием становится «разделенная страна». Причем разделенная не линией боевого соприкосновения, а некими глубинными разломами культурного, ментального и даже религиозного характера, которые имеют давнюю историю, восходящую еще к монгольскому завоеванию. И если юго-восточные области говорят на русском языке и тянутся к России, то западные области, согласно этой концепции, стремятся не к «украинской самостийной соборной державе», а к европейским странам. Равнозначность этих разнонаправленных векторов прямо указывает на необходимость и даже на неизбежность раздела Украины между Россией и теми европейскими странами, к которым «тяготеют ее западные области».

Может показаться несколько странным, что об этом говорят в Германии, в стране, которая, казалось бы, не может быть заинтересована в усилении Польши и увеличении ее влияния в Европе, что будут иметь место, если она прирастет украинской частью «Восточных кресов».

Но дело в том, что полюбовный раздел Украины даст надежду на деэскалацию, а в перспективе — на восстановление экономических контактов с Россией и, прежде всего, на поставки энергоносителей, без которых немецкая экономика загибается. В этом, возможно, не заинтересованы Шольц и прочие американские марионетки, но это жизненно важно для немецкой политической и экономической элиты. При этом за счет приращения украинскими землями стран Восточной Европы – Польши, Венгрии и Румынии – границы НАТО все же смещаются на восток.

В то же самое время американский вариант предполагает консервацию нацистского образования, причем, скорее всего, без прямых переговоров (по корейскому сценарию) и, соответственно, без каких-либо обязательств. В этом случае создается поле нестабильности, которое не даст возможность в обозримом будущем осуществить деэскалацию в Европе и восстановить сотрудничество между Россией и ЕС, что для последнего является куда большей проблемой, чем для нас.

Но достигнуть американского варианта несравненно сложнее, чем условно европейского, в котором есть простор для компромисса. У Запада нет возможности заставить Москву пойти на «заморозку», пока она не достигнет поставленных целей СВО. Попытки склонить к этому руководство нашей страны с помощью террористических атак или организаций провокаций на выборах обречены на провал.

Американцы постараются сохранить хоть кусок Украины не только как плацдарм против России, но и как рычаг для воздействия на Европу. Поэтому высока вероятность, что нам попытаются навязать некий гибридный вариант. Например, отсроченный раздел, в ходе которого западные области оккупируются войсками восточноевропейских стран, но формальная аннексия не происходит и сохраняется марионеточная «украинская власть», а сама эта территория превращается в подобие Афганистана времен западной оккупации.

За своими «талибами» и «игиловцами» (движения, запрещенные в России) дело не станет. Такая ситуация, с одной стороны, не позволит снизить уровень напряжения в Европе и на западных рубежах России, с другой стороны, даст возможность и дальше обвинять нашу страны в «захвате» исторических земель юго-западной Руси, тем самым также осложняя восстановление отношений с Европой.

Но, оценивая все эти варианты, нужно четко понимать, что Запад будет пытаться их продвигать, потому что, осознавая свой проигрыш, по крайней мере на этом этапе гибридной войны, они пытаются сохранить хоть что-то, надеясь объегорить нас в процессе переговоров, как это было уже не раз.

Впрочем, возможен и иной вариант – «британский». Это – вторжение сил альянса на Украину и занятие всей ее правобережной части без заключения какого-либо соглашения с нами. Информация о таком плане, предложенном Лондоном, уже озвучивалась в наших СМИ. Ранее Россия предупреждала, что вмешательство Запада в украинский конфликт будет расцениваться, как агрессия против России, но наша сдержанность и взвешенность убедили наших противников, что Москва никогда не решится на прямую войну с НАТО. И возможность подобной авантюры все же является достаточно высокой. Особенно если в ближайшее время от нас не последует убедительного предостерегающего жеста.