Военный хирург Михалыч — о случаях на СВО

Военврач войск специального назначения с позывным Михалыч прошёл семь военных конфликтов и вышел в запас. Навыки военного хирурга были востребованы в гражданской медицине, в том числе в области пластической хирургии. Но гибель зятя на Южно-Донецком направлении в 2022 году заставила его вернуться в строй. Михалыч рассказал RT, чем конфликт с Украиной отличается от тех, в условиях которых ему приходилось работать прежде, какое оружие испытывают США в зоне СВО и сколько раненых он вернул в строй и к родным и близким.

— Вы были в запасе и занимались очень мирными вещами, в том числе женской красотой. Почему решили пойти в зону СВО?

— У меня на Южно-Донецком направлении ранили зятя. Кардашов Иван, он был командиром полка. Случилось так, что вместо того, чтобы оказать ему помощь в Луганске, было принято решение отправить его в Ростов-на-Дону. По дороге он истёк кровью и погиб. Иван похоронен в Луганске. Я был на его могиле. И там я понял, что было сделано не так.

Мы общались с одним из руководителей военной медицинской службы, который хорошо меня знает. Он был старшим лейтенантом во время второй чеченской. Помним, как мы взлетали с раненым и прямо в вертолёте начинали оперировать. Мы спасали жизни при таких ранениях, потому что знали, что нужно делать. И он мне говорит: «Михалыч, к сожалению, у нас сейчас таких специалистов ноль целых ноль десятых. Надо учить». И я понял, для чего нужен запас, и пошёл снова в строй: спасать и учить одновременно.

Сейчас старая школа уходит. А провал 1990-х годов даёт о себе знать. За время службы я прооперировал 5459 человек. Не смогли выходить из них только троих. Организм — это целая симфония, которую необходимо заставить звучать. Я внимательно слежу за тем, как работают военврачи, и подсказываю, если необходимо.

— Есть любимый ученик?

— Да, военврач с позывным Марс. И мне почти как сын. Он уникальный человек. У него и семья прекрасная.

В июле прошлого года он с бригадой оперировал раненного осколками американских кассетных боеприпасов. Один из осколков залетел в позвоночник, а второй прошил всю брюшную полость. Со вторым они справились, а кровотечение из позвоночника не могли остановить. Попросили меня помочь. Когда я сделал это, они удивились: «Мы тоже смогли бы так». Смогли бы, конечно. Но навыков не хватает.

К нам приезжали специалисты по военно-полевой хирургии. Мы пришли к выводу, что к современной войне мы оказались не готовы. Однако те медики, которые воевали за пределами страны, в том числе офицеры ФСБ, с этим сталкивались.

Казалось бы, маленькое ранение, а его отягощает компартмент-синдром, когда набухает весь конгломерат мышц и сдавливает нервы. А наши военврачи никогда прежде не сталкивались с кассетными боеприпасами.

Но иногда это работает и в другую сторону. У меня был случай, когда боец без ног шесть дней полз до своих, без жгутов. Сработал компартмент-синдром. И такая была тяга к жизни у парня, татарина родом из-под Казани, что дополз и выжил. И до сих пор живёт. Я не фаталист, но судьба у каждого своя.

— К каким ещё вызовам мы оказались не готовы?

—Мы не ожидали диверсий со стороны местных жителей. В населённом пункте Тарасовка на Купянском направлении нам отравили воду. И если бы нам не привезли из Липецка большой запас воды, мы бы все отравились.

На Торецком направлении, это 20-я армия, нас жгли фосфорными боеприпасами. Я сказал ребятам, чтобы надели маски, закрыли носы и укрылись.

Украинцы ведут войну без правил. Она в корне отличается от всех предыдущих конфликтов, в которых мне приходилось участвовать. Сейчас не нужен автомат, сейчас нужны коптеры.

— С какими ранениями и оружием приходится сталкиваться?

— В августе прошлого года мы оперировали бойца с ранением головы от выстрела из снайперской винтовки. Но винтовка была не простая, а с разрывными пулями, и, как мне объяснили специалисты, она была принята на вооружение в американской армии буквально за месяц до этого, в июле 2023 года. Они опробовали новое оружие в этом конфликте против наших бойцов, пристреливались на них. Такая пуля, как только входит в полость человека, разрывается внутри него.

Но боец, в которого стреляли из этой винтовки (и попали ему в голову), оказался везучим. Пуля не разорвалась. Он был доставлен к нам на операцию. Я принял решение оперировать один, так как не мог рисковать жизнью команды врачей. Ведь если бы она разорвалась, то даже мелкий осколок, залетевший кому-то в глаз, мог превратить мозг в кашу. Поэтому я надел под халат бронежилет, на голову — каску, попросил всех удалиться, закрыть дверь и не заходить, пока не извлёк пулю и не кинул её в ведро с песком.

— Раненый выжил?

— Он выжил. К нам приезжала его мама. Меня она не застала, я к этому времени уже был переведён в другое подразделение, но она поблагодарила всех, кто был в госпитале. Рассказывала, что в интеллектуальном плане сын не пострадал, работает, женился.

— Были у вас случаи, когда вы помогали местным жителям?

— Да, местных жителей оперировали часто: у кого осколочные ранения в результате прилётов, у кого переломы конечностей, среди таких было много детей. В целом за счёт таких моментов наладили нормальные отношения с местными.

Однажды я прооперировал мать фельдшера из местных, которая у нас работала. Сначала мы постоянно сталкивались с проблемой: только у неё заканчивается смена и она покидает госпиталь — начинаются прилёты. А потом ей понадобилась помощь. Потребовалась сложная операция по удалению опухоли. Такая манипуляция требовала высокой квалификации или отправки в столицу. Мне удалось её провести на месте. После этого меня горячо благодарил брат фельдшера — и прилёты прекратились. Такой случай тоже был.

А в целом — чем дальше от границы, тем сложнее строится коммуникация с людьми и больше озлобленности. К сожалению, этот факт приходится признать.