Перед любой технологической эволюцией военной техники, несомненно, произойдет и эволюция доктрин. Вновь актуально знаменитое высказывание Карла фон Клаузевица: «Война есть не что иное, как продолжение политики иными средствами». Сейчас наблюдается размывание принципа отказа от использования военной силы для достижения политических целей. Именно это изменилось с возвращением стратегической цели: выиграть войну военным путем. Конечно, еще предстоит определить, что будет означать победа в конфликте будущего. Я убежден, что впоследствии победа в конфликте (в военном смысле) будет заключаться, во-первых, в нашей способности не допустить его, то есть в своего рода «незаметной» победе. Во-вторых, если он всё же состоится, — то в способности уничтожить противника, имея возможность справиться с ним и в долгосрочной перспективе.

 

Говоря о переменах доктринального характера, я имею в виду международное право. Предполагалось, что с 1945 года ведение войны было поставлено под контроль и регламентировано Женевскими конвенциями 1949 года, а затем и Дополнительными протоколами к ним 1977 года. Эти прагматичные документы, составленные людьми, «познавшими» войну, применялись во всем мире вплоть до распада СССР. Начиная с 1990-х годов, в соответствии с идеей о выгодности мира и идеалами нового миропорядка, за который, в частности, выступали США, страны, международные организации и гражданское общество в лице НПО разрабатывали всё более ограничивающий свод законов, касающихся разжигания войн, оперативных методов действий и допустимых вооружений. Цель заключалась в том, чтобы с помощью международного права воспрепятствовать как применению военной силы, так и разработке новых видов вооружений, чтобы государственные вооруженные силы не могли вести войну или чтобы она и вовсе уступила место переговорам, публичному осуждению виновников насилия и различным санкциям, в частности, экономическим…

 

Однако и военная операция Израиля, и конфликт на Украине, не говоря уже о происходящем в других странах, приводят нас к мысли о том, что в определенный момент международное право становится бесполезным, если оно не подкреплено силой — в конкретном случае, военной. Конечно, сила без закона тоже ничего не значит, но нынешние конфликты демонстрируют обратное. На самом деле, международные правовые нормы соблюдаются, лишь если их уважают в государстве применения. Это продиктовано страхом перед последствиями, навязанными международным сообществом или силами правопорядка, а также, в конечном счете, перед авторитетом того, кто заинтересован в их выполнении. Неспособность Совета Безопасности ООН поддерживать мир — печальный пример, иллюстрирующий этот тезис.

 

Таким образом, война будущего будет представлять собой навязанное одним игроком изменение правовых рамок применения военной силы, а значит, столкновение норм международного права с проблемой экзистенциального выживания (или нет). Заинтересованные стороны могли бы сформулировать суть конфликта следующим образом: «Должен ли я строго придерживаться норм международного право для отстаивания интересов, которые я считаю главными и, следовательно, экзистенциальными?» Чтобы международное право могло оказать какое-либо влияние на будущие войны, то есть попробовать ограничить наносимый ими ущерб, оно должно учитывать реальность конфликтов в том виде, в каком мы наблюдаем их сегодня.

 

Что касается технологий, то главная проблема заключается в стремительном внедрении искусственного интеллекта в стратегии ведения войны и при разработке вооружений. Среди наиболее ярких примеров — беспилотники. Впрочем, параллельно происходит и возврат к старым истинам типа «огонь убивает», что подразумевает под собой широкое использование ракет всех типов.

 

ИИ должен быть способен управлять большим количеством систем вооружений, которыми не в состоянии в полном объеме управлять человек. Например, система воздушной борьбы будущего — разрабатывающийся совместно Францией и Германией боевой самолет SCAF — будет окружен целым роем дронов, сопровождающих его в разведывательных, оборонных или наступательных миссиях в воздухе и на земле. Пилот не смог бы справиться со всем в одиночку. Ему будет помогать искусственный интеллект.

 

Хотим мы того или нет, искусственный интеллект возьмет на себя управление целым рядом систем вооружений просто потому, что имеющиеся у нас машины становятся всё сложнее, а управлять ими — всё труднее. Искусственный интеллект может проникнуть в самое сердце системы, то есть в планирование операций. Единственное опасение, которое возвращает нас к юридическому аспекту, а также к этической дилемме, — какую степень свободы действий мы предоставим искусственному интеллекту для проведения военных операций или применения оружия.

 

Например, сегодня один из компонентов будущей перестройки ведения войн — роботизация. Мы начинаем видеть визуализации применения роботов на поле боя. На выставке сухопутных вооружений Eurosatory, которая проходит каждые два года во Франции, или на крупной выставке вооружений AUSA в США боевые роботы демонстрируются уже несколько лет. Это бронированные машины размером с небольшой автомобиль, с 30- или 40-миллиметровой пушкой, без людей на борту, управляемые дистанционно человеком-оператором. Этические дебаты по поводу их использования сотрет реальность войны, как это произошло с вооруженными беспилотниками, особенно после начала специальной военной операции на Украине.

 

Пока налицо лишь несколько примеров, но последние десять лет США проводят испытания бронетанковых подразделений с привлечением дронов и роботов. Такое сочетание повышает эффективность подразделений, а также экономит всё более редкий «товар», чья подготовка лишь дорожает, — бойцов-людей. Учитывая полученный на Украине и Ближнем Востоке опыт, нам, безусловно, придется иметь дело с большей массой подразделений при ограниченных людских ресурсах. Это еще один фактор, который необходимо будет учитывать в будущих войнах.

 

Возможно, война будущего также принесет ответ на вопрос об управлении человеческими ресурсами в военных условиях. Ситуация на Украине учит нас тому, что массовый конфликт и массовая смерть стали реальностью в Европе, а географическое положение этого конфликта объясняет нашу нынешнюю чувствительность. Более того, несмотря на мотивацию, тысячи дезертиров бегут от боевых действий как на Украине, так и в России. Так что война будущего не будет сводиться только к новым вооружениям. Свою роль в ней сыграют стойкость и моральные качества ее участников, будь то агрессоры или обороняющиеся.

 

Конечно, гораздо проще проявлять стойкость, если на вас напали. Вы защищаете свою страну, культуру, народ, к которому считаете себя принадлежащим (тут можно начать еще одну дискуссию, на этот раз — о национальной сплоченности). В случае агрессии, хотя ее причина может быть замаскирована под справедливую (например, защита международного права, которая затем превращается в «военную интервенцию»), у профессиональных солдат и у мобилизованных будет разный настрой.

 

В будущем, при таком де-факто ослаблении нормативной базы международного права и, прежде всего, его фактического применения, встанет вопрос о целях (если не о движущих силах) завтрашних войн. Идеология? Овладение территориями? Защита меньшинств? Завоевание и контроль над сырьем? Последний пункт кажется мне решающим в связи с растущим дефицитом ресурсов: углеводородов, некоторых металлов или просто доступа к ним, возможно даже воды и пищи. Почему бы нет.