В ноябре два переломных момента изменили глобальный геополитический ландшафт. Во-первых, на поле боя в российско-украинском конфликте впервые появились северокорейские войска. Вскоре после этого датские военные задержали идущий под китайским флагом сухогруз “И Пэн 3” (Yi Peng 3) по подозрению в том, что он преднамеренно перерубил два кабеля передачи данных на дне Балтийского моря.

 

В совокупности оба инцидента знаменуют собой решительный сдвиг в стратегической обстановке. Впервые противники США готовы прийти на прямую военную помощь друг другу — в том числе на другой стороне земного шара.

 

Назовите это “осью агрессоров”, “нечестивым союзом”, новой “осью зла” — воля ваша — но факт остается фактом: военные связи между Китаем, Россией, Ираном и Северной Кореей крепнут и углубляются. И эта перемена должна перечеркнуть прежний подход США и их союзников по всему миру к собственной национальной безопасности — и в теории, и на практике.

 

Ни северокорейский контингент, ни китайский сухогруз, предположительно перерубивший кабели, не возникли из ниоткуда. <...> Китай и Россия объявили о “безграничной” дружбе в феврале 2022 года — всего за несколько дней до того, как Россия ввела на Украину войска.

 

Совсем недавно Россия и Северная Корея подписали пакт о взаимной обороне, обязывающий сторону оказать друг другу при необходимости военную помощь. При этом Москва и Тегеран работают над всеобъемлющим договором, куда, по словам российского министра иностранных дел, войдет и оборонная составляющая. Но пакты и обещания — это одно. И совсем другое — прямое участие в двух активных конфликтах в Европе, “горячем” и гибридном. И Китай с Северной Кореей этот Рубикон уже перешли.

 

Чтобы лучше понять, почему эти события решительно все меняют для США, предстоит погрузиться в довольно занудный мир оборонной стратегии и долгосрочного планирования Вашингтона.

 

Начиная со вступления во Вторую мировую войну, США устанавливали размер своих вооруженных сил так, чтобы при необходимости мочь вести две войны одновременно — одну на Тихоокеанском театре против Японской империи, а другую в Европе против нацистской Германии. Этот расклад более или менее сохранялся на протяжении холодной войны, когда США стремились дать отпор коммунизму по всему миру.

 

После холодной войны США продолжили придерживаться структуры вооруженных сил, рассчитанной на две войны — предположительно, чтобы защититься от Ирака и Северной Кореи (по крайней мере, на бумаге). Вопрос, по силам ли США вести две полномасштабные войны на практике, остается открытым и поныне.

Начальная стадия боевых действий никогда не представляло особых проблем: у США достаточно сил, чтобы справиться с этим на двух фронтах одновременно. Поддержание сил для двух затяжных войн — вот где таится сложность. Бремя двух долгосрочных войн в Ираке и Афганистане надорвало сухопутные силы США — даже при том, что э то были относительно ограниченные войны с повстанцами, а не те ожесточенные битвы, что мы видим на Украине.

 

Однако китайская военная мощь становится все более грозной, а США столкнулись с дефицитом военной модернизации — тяжким наследием глобальной войны с терроризмом — и структура сил, рассчитанная на две войны, стала несбыточной. Военные стратеги осознали, что вооруженным силам США будет трудно вести даже одну войну против крупной державы — не говоря уже о двух одновременно.

 

Поэтому Вашингтон снизил планку. Стратегическое руководство по обороне администрации Обамы 2011 года (этот политический документ служит основой для магистрального военного планирования) неспроста прозвали “стратегией полутора войн” — в нем говорилось об “отражении агрессии одного потенциального противника” и стремлении навязать “неприемлемые издержки” другому. Первая администрация Трампа (а за ней и Байдена) пошли на шаг дальше и урезали оставшуюся половину: оборонные стратегии 2018 и 2022 годов предписывали американским военным планировать боевые действия и бороться за победу в одной войне на одном театре военных действий, одновременно сдерживая других противников без масштабных боевых действий. По замыслу, второй конфликт должен оставаться изолированным и локализованным.

 

Тут-то мы и возвращаемся к тому, почему так важны северокорейский контингент и перерубленный китайским судном кабель. Во-первых, оба эти события объясняют нам, что даже конфликт с одним противником в одной части света вовсе не обязательно ограничится этим самым противником и регионом. Во-вторых, это подчеркивает, что способность США удержать даже одного противника от вступления в борьбу в поддержку другого на противоположном конце света как минимум ограничена — не сказать отсутствует напрочь.

 

Проще говоря, по мере сближения противников США риск, что любой конфликт в одном отдельно взятом регионе даст метастазы в другой части света, резко возрастают. И это означает, что базовые предпосылки для недавних стратегий национальной обороны как минимум устарели, а то и в корне ошибочны.

 

Предыдущие администрации пытались разрядить эту стратегическую обстановку, все более пагубную, раздробив это скопление злонамеренных игроков. Администрации Обамы и Байдена делали пассы в сторону Ирана. Первая администрация Трампа пыталась сблизиться с Северной Кореей. И администрации Буша, Обамы и Трампа так или иначе заигрывали с Москвой в попытке перезагрузить отношения.

 

Все эти начинания, что неудивительно, провалились — по той простой причине, что каждый из этих противников по-своему недоволен статус-кво и имеет интересы, прямо противоположные американским.

 

Даже если администрации Трампа и удастся остановить конфликты на Украине и на Ближнем Востоке, зарождающаяся ось Китай-Россия-Иран-КДНР выстоит по той простой причине, что она соответствует стратегическим интересам всех четырех государств.

 

Китаю эта ось сулит новые источники сырья, военные технологии и потенциально инструмент для геополитического отвлечения США. России она обеспечит спасательный круг для экономики (в лице Китая) и поставки военной техники (из Северной Кореи и Ирана). Иран и Северная Корея, в свою очередь, получают военные технологии и поддержку великих держав.

 

Ни одна из этих причин не исчезнет, даже если администрация Трампа заключит перемирие, в том или ином виде.

 

Несколько администраций кряду пытались побороться с несоответствием имеющихся военных ресурсов актуальным угрозам, отказавшись от некоторых частей света. Так, администрации Обамы, Трампа и Байдена намеревались сократить военные обязательства США на Ближнем Востоке. Но все они втягивались в дела региона все серьезнее — чтобы остановить “Исламское государство”*, парировать действия иранских марионеток, а совсем недавно защитить Израиль и остановить масштабную региональную войну.