Единственный по-настоящему убедительный ответ Европы на российскую агрессию — показать нашим врагам, что мы может дать отпор и готовы это сделать. Сегодняшняя же Европа не может похвастаться ни тем, ни другим. Несмотря на призывы сплотиться со стороны руководства НАТО и неоднократные требования Дональда Трампа (пока лишь просто требования) уплатить причитающееся, эффективное перевооружение Европы кажется маловероятным.

Как же мы дошли до такого плачевного состояния — и душевно, и физически? И, прежде всего, куда запропастились британцы, с 1945 года неоспоримые региональные лидеры европейской обороны? Этот статус был обусловлен, прежде чего, тем фактом, что обладали гораздо более эффективными вооруженными силами, чем наши европейские партнеры, пусть даже французская и немецкая армия были многочисленнее. Во-вторых, мы были признаны главным зарубежным союзником США, обладающим уникальным партнерством в области разведки и беспрецедентным доступом в Вашингтон.

Сейчас это изменилось. Влияние Лондона на администрацию США сократилось, несмотря на все любезности, которыми мы по традиции обмениваемся. При этом вооруженные силы Великобритании неуклонно съеживались при любой власти — даже при Маргарет Тэтчер, хоть ее и называли “Железной леди”.

В 1990 году британская армия могла развернуть 13 бронетанковых, механизированных или пехотных боевых бригад. К 2006 году их число сократилось до семи. Сегодня их осталось лишь пять. Сопоставимым образом сократились Королевский флот и военно-воздушные силы. В частности, у нас осталось лишь 19 надводных боевых кораблей. По боеспособности все вооруженные силы Великобритании вместе взятые уступают корпусу морской пехоты США. В прошлом месяце Великобритания лишь усугубила это отставание отказом от двух единственных десантных кораблей.

Генеральный секретарь НАТО предупредил европейских союзников, что пришла пора включить “военное мышление”. На фоне российской угрозы, совпавшей с президентством Трампа, нынешнего норматива военных расходов в 2% от ВВП будет явно недостаточно. Предстоит сделать гораздо больше: возможно, его придется повысить до 3% (как считают руководители НАТО) или даже до 4% (как считают старшие офицеры).

Что ж, мечтать не вредно. После высказываний генерального секретаря на прошлой неделе бывший британский министр-консерватор сообщил мне: “Ни в Палате общин, ни во всей стране нет ни малейшего желания наращивать расходы на оборону. Наша главная надежда на то, что в течение следующих нескольких лет русские окажутся настолько истощены конфликтом на Украине, что стимул захватывать Прибалтику у них отпадет”.

Это даже не политика, а скорее выражение отчаяния. Уже давно стало очевидно (а с начала российской спецоперации на Украине и подавно), что мы столкнулись с серьезными опасностями, которые военные называют “многосферными угрозами” — включая кибератаки и диверсии против подводной инфраструктуры, от которых можно откреститься.

В 2018 году, когда Брексит еще только обсуждался, авторитетный Международный институт стратегических исследований опубликовал доклад с предостережением о серьезных последствиях для обороны континента. В нем звучал вывод, что, поскольку готовность Европы уже находится в плачевном состоянии, Брексит придаст актуальности поиску конструктивного сочетания “европейского партнерства и трансатлантического взаимодействия”.

Шесть лет спустя Украина частично оккупирована, однако “европейское партнерство” так и не получило существенного развития. Над “трансатлантическим взаимодействием” и вовсе нависла невиданная угроза.

У меня долгая память на важные вещи, которые мне говорили важные люди. Одна из многих причин, почему я пылкий панъевропеец, — это состоявшийся в начале 1990-х разговор с американским послом в Лондоне Рэймондом Зейтцем. “Не забывайте, — сказал он, — США заинтересованы в Британии лишь настолько, насколько та участвует в европейских делах”.

Возможно, сказалось то, что Рэй — генеральский сын, но он продолжил: “Британии крайне неразумно сокращать вооруженные силы, потому что весь мир, и особенно Америка, признают, что ваша страна в них весьма преуспела”.

За последние этак 30 лет мы можем заметить две параллельные тенденции в снижении значимости Британии: ее уход из Европы, с одной стороны (причем дух изоляционизма дал о себе знать гораздо раньше формального решения парламента), и отказ от жесткой силы, которая позволяла нам выступать в более высокой весовой категории, с другой.

Не только США, но и наши европейские соседи не будут уважать страну, которая не только отвернулась от континентального партнерства из-за Брексита, но и отказывается подкрепить свои слова о военном потенциале конкретными делами.

И вот мы снова слышим печальную мантру от политиков обеих британских партий: “Нет денег на оборону”. Они хотят сказать, что здравоохранение, социальное обеспечение и образование для казны насущнее, чем российская угроза.

Важным фактором сокращения обычных вооруженных сил является то, что ради экономии замена баллистических ракет подводного базирования была включена в общий оборонный бюджет. А эти ядерные счета стремительно растут, перетягивая средства армии, флота и ВВС.

Премьер-министр Кир Стармер обращается к правительствам Европейского союза, чтобы хотя бы частично загладить ущерб от Брексита. Но в одном даже Стармер, самый осторожный из политиков, непреклонен: о том, чтобы его правительство вернуться в ЕС или даже в единый рынок, и речи быть не может.

Он боится прогневать так называемых “малоангличан” (исторически: сторонники “Малой Англии” и противники колониальных захватов; в наши дни — последователи более изоляционистского внешнеполитического курса. – Прим. ИноСМИ). Тех самых, что голосовали за Брексит и по-прежнему верховодят в Консервативной партии. Более того, среди них затесались даже миллионы избирателей-лейбористов. Не сомневаюсь, что Британия еще ощутит необходимость воссоединиться с Европой — еще при жизни моих детей, но не при моей. Однако пока этого не произойдет, мы не сможем убедительно играть роль стратегических лидеров.

Более того, если мы отказываемся значительно нарастить расходы на оборону, то каковы шансы, что европейцы, которые сами на мели, сочтут нас убедительным образцом для подражания — при всей эмоциональной риторике наших лидеров об Украине?

Наши родители и бабушки, и дедушки принимали оборону как должное не только из-за советской угрозы, но и потому, что “праведная” война 1939-45 закончилась триумфальной победой союзников, которую все одобрили.

Напротив того, Вьетнам, Ирак, Афганистан и куда менее масштабные сражения в Африке и на Ближнем Востоке обошлись в триллионы фунтов и не принесли ни весомой награды, ни громкой славы. Мы начинали с уверенности, что Украина — тоже “праведная” война. Но прошло почти три года, и никаких результатов у нас нет, а зрители позорно зевают.

Сегодня задача состоит в том, чтобы найти лидеров, которые не побоятся сказать избирателям горькую правду в лицо. Для тех из нас, кто привык гордиться исторической ролью Великобритании как лидера — не только морального, но и стратегического — это душераздирающее зрелище. Своим эгоизмом, нежеланием решать проблемы и бороться с угрозами за пределами наших собственных границ мы заслужили не только Дональда Трампа, но и Владимира Путина.

Британцы, так горячо голосовавшие за Брексит, еще могут поддержать Найджела Фараджа — нашего собственного микро-Трампа. Уж Фарадж возвел бы стены “малой Англии” до небывалых высот.

Почти полный развал британских вооруженных сил — разумеется не результат Брексита и духа, который он породил. Но они лишили нас возможности претендовать на лидерство в нашей собственной части света в борьбе за свободу — в отличие от наших предков, которые так успешно отстаивали ее в конфликтах минувшего столетия.