Журналист, теле — и радиоведущий Тим Керби американского происхождения в конце 2006 года приехал работать в Москву. Поначалу занимался дизайном компьютерных игр, затем начал записывать небольшие аудиоролики и размещать их в интернете.

29 ноября 2018 года Керби получил российское гражданство. Сейчас он ведет программы на радио и выпускает видео о разных регионах России в рамках проекта «Самый русский американец».

В беседе с главным редактором ИА Регнум Мариной Ахмедовой Керби рассказал, почему выбрал Россию, что ему не нравится в современных США, а также что именно стоит «прописать» в списке российских традиционных ценностей.

— Тим, вы приехали в Россию в 2006 году и остались навсегда. Как вы сами рассказывали, вам постоянно задавали один и тот же вопрос: «Как ты мог променять Америку на Россию?». Поэтому вы написали книгу «Почему Россия?!», прочитав которую, все желающие смогут узнать ответ.

— Особенно часто меня доставали этим вопросом в 2006 году. В книге я пишу о продавщице в пекарне, которая спрашивала у меня об этом, услышав мой акцент. Поэтому в такси я стараюсь молчать.

Русским наплевать, какой я человек. Они через меня разговаривали со всей Америкой. Раньше они пытались передо мной заискивать в духе «Как ты мог оставить эту прекрасную Америку и приехать в эту дерьмовую страну?». Я для них был чуть ли не хозяином мира, они унижались передо мной.

— Как вы к этому относились в 2006 году? Вы приехали, знали, что мы Наполеона прогнали, Гитлеру показали, где раки зимуют — мы, потомки этих людей. Я никогда не унижалась ни перед кем. Я в своей России всегда хотела и хочу жить, никогда не хотела уехать отсюда. Как вы объясняли себе это унижение?

— Для меня это было отвратительно. Я такого не ожидал. Американские СМИ из всех положительных качеств русских отмечали, что вы — суперпатриоты своей страны. СВО показала, что это правда. Но все эти годы, что я жил здесь, люди вели себя совсем иначе.

— Как вы можете это объяснить?

— Вы проиграли холодную войну, и ваши СМИ стали нашими (смеётся). Когда Советский Союз развалился, Америка стала делать ставку на то, чтобы все новые страны развалились изнутри.

— Мы унижались перед американцами, потому что проиграли холодную войну?

— Советские люди, от уборщицы до директора завода, работали ради некоей мечты. Но их мечта рухнула, а сбережения обесценились. Они потеряли всё. И тогда им стало казаться, что Запад впереди, потому что у него есть некий набор подходов («демократия и либерализм приносят богатство»). Люди стали думать: «Запад прав, потому что он лучше»

А теперь всё поменялось. Мы имеем уже не совсем либеральную Россию и полукоммунистический Китай. Теперь уже не все могут однозначно ответить на вопрос, как цивилизация может стать успешной. Во всяком случае в России поняли, что у каждой цивилизации — свой путь к успеху. И люди увидели всё, что реально происходит в Америке.

— А были случаи, когда в России у вас возникали проблемы, потому что вы американец?

— Пару раз такое было, но они за это получили. Об этом лучше не говорить под запись (смеётся).

— Что вас оскорбило? Вам говорили: «Эй, американец, вали в свои Штаты»?

— Нет. Люди просто предъявляли мне какие-то претензии и не хотели успокаиваться. Встали прямо перед моим лицом. Я хотел избежать конфликта по принципу «ударили по одной щеке, подставь правую», но у меня всего две щеки.

— Мне кажется, в России отношение к иностранцам не поменялось из-за СВО: мы хорошо относились к ним и продолжаем хорошо относиться. Мы отделяем Запад от конкретных людей.

— А я не говорил, что эти конфликты были из-за СВО. Это произошло потому, что я американец и олицетворяю другую команду. Это то же самое, как болельщики «Спартака» и «Динамо» ходят в символике своих клубов и хотят подраться друг с другом. Это будет всегда.

— Но это же примитивно, не имеет отношения к ценностям и к идеологии.

— Это настолько примитивно, что это на таком же инстинктивном уровне, как желание поесть, поспать и заняться сексом. У человека есть естественное желание разделяться на разные группы и бороться друг с другом. Когда я учился в африканской школе, там делились на тех, кто слушал рэп и рок. Может быть, вам этого не понять, потому что в вашем сердце нет ненависти. Но это так.

— А вы испытываете ненависть к кому-то?

— Да, потому что я тоже сделан из мяса, как и остальные люди.

— А к кому вы испытываете ненависть?

— У нас же не психотерапия.

— И всё-таки.

— Я не Бог, который может прощать всех. Если бы сейчас перед вами оказался Зеленский, а у вас в руках был бы заряжённый автомат, вы бы нажали на курок?

— Сложный вопрос.

— А для меня тут вообще вопросов нет, потому что из-за него погибло столько славян, столько добрых людей. Я бы выстрелил. Я с удовольствием убил бы Гитлера в 1940 году, чтобы предотвратить то, что случилось позже.

— А вы думаете, без Гитлера бы это не случилось? Личность в истории играет такую серьезную роль?

— Война однозначно была из-за того, что Гитлер был жив. А если бы мы его убили, мы могли бы бросать кубики («будет — не будет»). Я считаю, что у меня есть право на ненависть. Я ненавижу Гитлера, Зеленского и людей, которые пропагандируют ЛГБТ* и эвтаназию. Потому что они делают всё, чтобы нас было меньше.

— Получается, вы ненавидите тренд? Вы же не знаете, кто конкретно продвигает эту повестку.

— Я ненавижу и глобализм как тренд, и глобалистов как людей, которые продвигают эти «прекрасные» взгляды на человеческие отношения.

— Ненавидите идеологию?

—Да. Но если бы не было Зеленского, был бы какой-то другой клоун. Но Зеленский тоже должен получить свое. Я уверен, что любой, кто служил в СВО, жена бойца его убила бы, если бы у нее была такая возможность.

Да, в Библии сказано, что нужно любить своего врага как самого себя. Но для этого нужно, чтобы мы игнорировали свои эмоции и не поддавались инстинкту подраться с представителями другого племени.

На этом моменте Тим Керби резко прервал интервью и сказал: «Можно это удалить и с нуля начать? Мы какое-то фуфло обсуждаем. Это абсурд. Вы гоните меня к концу моей карьеры».

Марина Ахмедова спросила, что случилось, на что Керби ответил, что ему «нужно больше себя контролировать», он теряет контроль над собой, а когда интервью начнется с нуля, он будет «вести себя получше и давать те ответы, которые вам нужны». Тогда Марина Ахмедова сказала, что ей нужны искренние ответы, а Керби возразил, что «искренность не работает в СМИ, потому что мы люди». И вновь потребовал начать сначала.

Марина Ахмедова вновь задала первый вопрос.

— Здравствуйте, сегодня у нас в гостях Тим Керби — журналист, писатель, урожденный американец, приехал в Россию в 2006 году и стал заложником одного вопроса, почему он переехал в Россию. Поэтому написал книгу «Почему Россия?!», в которой ответил на этот вопрос.

— Да, еще я веду проект «Русский американец». Я путешествую по России. Показываю уникальные места нашей страны (местные жители иногда сами пишут, что я открыл для них их родной город) и беру интервью у иностранцев, переехавших сюда. Получаются мини-документальные фильмы, которые людям очень нравятся. Проект растет. Надеюсь, что после бана на YouTube он останется таким же успешным. Потому что есть еще много регионов, где я не был.

— Ваш канал заблокировали в Youtube…

— Да, его заблокировали накануне выборов президента США. Я же веду проект на двух языках: на русском и на английском. Думаю, его заблокировали, чтобы не было яркого голоса отсюда. Такая же участь постигла многие каналы.

— В России сейчас ведутся разговоры, что нужно прекратить замедление YouTube. Как вы к этому относитесь?

— Ничего не могу сказать по этому поводу. Я настолько глубоко забанен, что даже не могу смотреть там видео. Я уже не использую его каждый день, как раньше. Только иногда по работе.

— Как быстро вы выучили русский язык?

— Есть проблема со словом «выучил» — это значит, что всё сделано. Это не так. Я до сих пор говорю с ошибками и неидеальным произношением. Особенно тяжело мне даются слова с мягким знаком.

— Вообще, русский язык — очень сложный.

— Всё относительно. Для англоязычного человека — может быть. Для славян — нет. Например, когда я разговариваю по-русски с сербами, которые давно живут в России, я не чувствую, что они не русские. Зато акцент англоязычного человека и любого другого иностранца всегда заметен, он яркий.

— Вы говорили, что у вас в роду есть славяне.

— Да. Мои предки жили в Польше и на Украине (тогда это еще была Российская империя). Бежали в Америку после революции. Я мог бы вам наврать и сказать, что они были дворянами или важными людьми, но это не так. Период между двумя войнами был очень тяжелым для всей Восточной Европы — голод, страдание, проблемы — потому они и уехали.

О предках со стороны папы мне ничего не известно. Половина предков со стороны мамы уехали из Польши, половина — остались. Причем те, кто остались, все эти сто лет жили по одному и тому же адресу, несмотря на серьезные политические потрясения: Вторая мировая, коммунистический период и распад Варшавского договора. Я до сих пор поддерживаю связь со своими польскими родственниками. Это круто.

— Ваша семья рассказывала вам о России? Ее не любили, боялись?

— У них была небольшая обида, что я выбрал Россию, а не Польшу. Дело было так. Я решил служить в «Корпусе мира», чтобы уехать из Америки на два года за чужой счет. Сначала хотел поехать в Польшу, но миссия там только что закрылась. И передо мной встал выбор: или поехать в Казахстан сейчас, или на Украину через полгода. Я выбрал Казахстан. То есть сама судьба подтолкнула меня еще дальше на восток и поближе к России. Потому что возможность поехать в Польшу закрылась прямо у меня перед глазами. Если бы я уехал в Польшу, у меня была бы другая жизнь.

— Вы думаете, что стали бы поляком, если бы поехали в Польшу?

— По крайней мере я бы выучил польский. Потому что в «Корпусе мира» ты три месяца готовишься к службе и за это время интенсивно изучаешь язык, а потом тебе приходится два года говорить на иностранном языке в самой стране. Структуру казахского языка я выучить не смог, хотя до сих пор помню много слов. А русский язык более чем за два года я уже знал неплохо. То есть если бы я уехал в Польшу, я мог бы там остаться. Не факт, но мог бы.

Вообще, в США — очень закрытое пространство в плане информации об истории. Нас учили только одной истории — с америкоцентризмом. А теперь у меня есть два источника информации обо всём, что происходит в мире (англоязычные и русскоязычные). К сожалению, я не проживу 2000 лет, чтобы выучить арабский и китайский и понять их взгляд на эту жизнь. Но два — лучше, чем один.

А польское видение мира в некоторой степени написано американскими руками. Они, как и в США, знают о России из произведений Солженицына. То есть если бы я был в их информационном пространстве, я бы всё равно соглашался с американским мейнстримом.

— Получается, человек может стать патриотом любой страны?

— Да. Как человек, который работает в СМИ большую часть взрослой жизни, я знаю, что они оформляют наше мировоззрение. И в Польше мое мировоззрение оформлялось бы польскими проамериканскими источниками.

— Вы рассказывали, что учились в США в африканской школе. Что вы имели в виду?

— Там, где я жил, большинство населения были афроамериканцами.

— Это был бедный квартал, ваши родители не могли позволить себе оттуда уехать?

— Да. Это случилось, только когда мне исполнилось 20 лет. Они уехали в деревню.

— Родителям было сложно там жить? Или только вам было трудно в африканской школе?

— Не то, чтобы очень сложно. Просто они не хотели там жить. Если сравнивать с Москвой и ее пригородами, это как Люберцы. Вы хотели бы жить в Люберцах? Это лучше, чем смерть, это не ужасно. Там многие живут, но жить там некомфортно: тесная застройка, много асфальта, мало деревьев, без школ и без парковочных мест. Жить в Люберцах — не конец жизни.

Это всё ельцинский период: давай быстро, плотно застраивать, без мест парковки, без деревьев, школ. Особо не соблюдались правила постройки.

Я вообще считаю, что квартиры — это плохо для психологии нашего прекрасного сильного пола (смеётся). Я бы порекомендовал всем мужикам жить в частном доме.

— Почему вас травили в школе? Вы же не были слабым мальчиком.

— Я был один белый. Может быть, «и один в поле воин», но против шестерых — нет. Я был белым и во всех конфликтах был в меньшинстве. Но когда у меня был конфликт один на один, мне было проще. Я охотился за своими обидчиками и давал им сдачи, когда они не сбивались в стаи. Одного я выловил в магазине и побил. Другого бить не стал, но взял за грудки и объяснил, кто у кого будет петухом (смеётся). Он сильно испугался.

— Вы не боялись, что на следующий день он соберет группу чернокожих и они вас побьют?

— У него было мало друзей, но он был смелым только в стае.

Вообще, если человек в нашем районе продавал наркотики и «жил стволом», он не обращал внимания на мелких идиотов вроде меня. Если сравнивать это с Россией, то в 1990-е серьезный человек в малиновом пиджаке не стал бы выходить из машины, чтобы оскорбить какого-то таджика по национальному признаку. То есть у меня не было проблем с настоящими бандитами, я их не трогал. А вот эти мелкие недомужики были настоящими расистами.

— Вы говорите о школьниках? Школьники в США продавали наркотики и у них были «стволы»?

— У нас была несладкая жизнь. Все понимали, кто что продает и кто за что сидел.

— Ваша школа — это единичный случай? Или в Америке многие школы так живут? Чем тогда занимается министерство образования?

— Мы же не удивляемся, что в Москве зимой идет снег. Так же было у нас.

–У меня это не укладывается в голове. Нам столько лет преподносили Америку как светоч демократии и либерализма. Если бы в российской школе сейчас открыто торговали наркотиками, туда бы пришли общественные…

— Люди, которые любят говорить о демократии в Америке, ни разу не здоровались с настоящим афроамериканцем. А я жал им руки и даже обнимал. Жаль только, что мало кто из чернокожих девочек хотели, чтобы я их поцеловал (смеётся).

— Вы этого хотели?

— Да. И это еще одна из причин, почему я хотел уехать. Расизм во всём.

Я недавно честно говорил об этом с афроамериканцем, который давно живет в России. Я ему сказал, что в гетто четыре из пяти афроамериканцев не имели ко мне никаких претензий, но это пятое существо ненавидит всех белых и не может жить без ненависти к ним. И этим пятым может быть отец девушки, ее брат или даже сама девушка. С африканками тяжело строить отношения. Я для них был большой бородатый варвар, угнетатель и рабовладелец, хотя по крови я даже не англосакс.

Более того, даже если бы мне получилось связать свою жизнь с африканкой, мои дети считали бы себя африканцами и стали бы меня ненавидеть.

Дело в том, что в США мулаты считаются африканцами. Тот же Барак Обама — наполовину белый, но про него все говорят как о первом темнокожем президенте Америки. И у нас распространены случаи, когда дети, рожденные в межрасовых браках, считают отца своим врагом. В других странах это не так.

Например, в Бразилии есть известный плакат: отец-негр, его сын-мулат, его внук — белый. То есть по бразильской концепции мы все смешиваемся, пока не становимся белыми. И не будет расизма. Если бы в Америке был такой подход, никаких проблем бы не было. Но у нас — свой американский расизм, когда граждане одной страны, говорящие на одном языке, ненавидят друг друга из-за цвета кожи.

Кстати, если коренной россиянин может отличить на улице русского от гастарбайтера, то для иностранцев вы все одинаковые — русские. В России же считают всех китайцев одинаковыми, хотя это не так. А вот на Украине пошли еще дальше. Там возродили этническую ненависть к русским, несмотря на то, что у русских и украинцев — одинаковая внешность, вера и язык.

— А если чернокожий американец попадает в школу с белыми, против него тоже включается расизм?

— По их мнению, да. Но я не жил в их коже. Если бы я был черным, я бы остался в США, у меня не было бы никаких проблем. Да, мне бы не нравился криминал, но в целом он бы мне не мешал.

— А если бы вы не столкнулись с расизмом, захотели бы уехать из Америки?

— Дело в том, что я был отчасти воспитан в их культуре, многое делаю как чернокожий. В Америке я чужак. Я был воспитан у негров, я больше их. И я понимаю, почему они нас ненавидят. Во многом это оправдано.

— Что вы имеете в виду?

— Слабость. Белые американцы ведут себя как трусы. Возьмите того же Болтона или Блинкена…

— А как увидеть их слабость? Они несут нам агрессию, а агрессия — это признак силы. Я знаю их как людей, которые нападают на нас, стравили Россию с Украиной.

— Они слабые. То, что они говорят публично, не смогли бы сказать в лицо ни одному русскому. Это курицы, которые кудахчут далеко от линии фронта. Сами бы они не стали драться. Афроамериканцы это видят. Это мерзко.

— А зачем им драться самим? Времена ковбоев прошли.

— У известного кантри-певца Кенни Роджерса есть песня Coward of the Country («Трус городского района). В ней рассказывается о парне, который обещал своему отцу не драться и всячески избегать конфликтов, но которому пришлось заступиться за свою девушку. И там есть строка: «Sometimes you gotta fight when you’re a man» («Если ты мужчина, тебе иногда приходится драться»). Кенни Роджерс знал всё. А сейчас белые мужчины в Америке звонят в полицию из-за каждого шороха. Одевать собак в одежду, иметь ровный газон и тратить на него все деньги. Это мерзко.

— Я слышала мнение, что сегодняшняя Россия очень похожа по свободам на прежнюю Америку.

— Это хороший пропагандистский прием, чтобы американцы приезжали в Россию, но это не совсем так.

Например, идеальная Америка 1950-х — это много денег, минимум преступности, жена, двое малышей, машина, красивый дом, собака. Мы знаем такую Америку по картинам Нормана Роквелла. Хотя для России мы тоже можем придумать нечто подобное.

Я ездил в Вологду, мы там играли в американский футбол. Мы победили, после матча я в хорошем настроении решил прогуляться по городу. И там увидел такую картину: церковь, река, русская семья, тишина и покой. Это то, что иностранцы хотят от России: безопасность, семья, Бог.

— Мы можем им это дать?

— Мне неважно, можем ли мы им это дать. Я хочу, чтобы это было у нас. А для этого нам нужно определить, что такое традиционные ценности и продвигать их через СМИ. Потому что они оформляют наше мировоззрение.

— Как вы понимаете традиционные ценности?

— Это должен быть синтез средневековых устоев и современных условий. Потому что все традиционные ценности родились давным-давно. Понятно, что сформулировать это очень сложно. Но над этим надо работать.

— Традиционные ценности — это семья?

— Понимаете, на Западе два гея* могут усыновить ребенка. Для них это тоже семья. В XXI веке всё не так уж очевидно.

Нам нужно четко сказать: семья — святое, это важно. Это мужчина, женщина и их дети. Что девушка к 20 годам не должна переспать с половиной города. Что задача мужчины — хорошо работать, чтобы давать семье всё необходимое.

На Западе это серьезная проблема. Там молодые люди рассуждают так: «Зачем мне жена и дети? Я хочу тратить деньги только на себя». А я работаю в СМИ, чтобы заработать деньги и грамотно распределить их для своей семьи. На востоке всегда было так: мужик собирает ресурсы, деньги, отдает их женщине, она их распределяет. А я считаю, что мужики лучше умеют распределять. И это в традиционных ценностях тоже надо четко прописать.

То, что я прав, написано на лицах прекрасных москвичек, которые потратили всю жизнь на свою карьеру. Им уже под 40, а у них до сих пор нет мужа и детей. Они устают работать. Мужчины же в целом работать не устают. Зато мужчины не любят, когда их дети капризничают и проявляют другие эмоции. С этим женщины лучше справляются. Вы можете терпеть детей, а нас, мужиков, это бы уже давно сломало.

А сейчас традиционные ценности подменяются другими. Молодежь не хочет учиться, многие хотят стать блогерами и сразу заработать кучу денег.

— А как вы думаете, зачем нужно учиться?

— Чтобы стать умнее и успешнее. Если ты не будешь учиться, у тебя в жизни не будет никакого секса (смеётся).

— Вы серьезно думаете, что нужно учиться ради секса?

— На Западе секс — это просто одно из удовольствий. А в традиционных ценностях секс нужен в правильном контексте.

— У нас было интервью с Валерием Александровичем Фадеевым, председателем Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека СПЧ. Он мне советовал прочесть Яна Коменского, писавшего, что цель воспитания и образования — подготовка к вечной жизни. Я склоняюсь к этому.

— Секс нужен, чтобы гены пошли дальше. А еще мужчина, который хорошо работает, уверен в себе и приносит деньги — привлекает женщин. А если он не работает над собой и остается мальчиком, у него не будет секса и не будет семьи. То есть в рамках традиционных ценностей ты должен быть лучше, потому что должен стать лидером и нести ответственность за жену и детей. Мы должны толкать людей в эту сторону.

А современный либерализм отвергает работу над собой: «Люби себя таким, какой ты есть».

— Вы думаете, что лидерство — это христианский подход? Я была в школе в Валуйках, это граница Белгородской области, 20 километров до линии фронта. Учителя мне говорили: когда у нас распался Советский Союз, когда мы проиграли в холодной войне вам, американцам, и к нам пришла идеология, что ты должен быть лидером. А они не согласны: все должны быть равны — это и советская, и христианская идеология.

— Вы же наверняка слышали от женщин «Я устала всё решать». Потому что решительность — это черта мужчин. Это не значит, что мы должны быть диктаторами или маленькими наполеонами. Но мы должны как президенты принимать большие управленческие решения. Мы должны быть главами семьи.

Я дал своим детям отчество — Тиматевич и Тимативна. Потому что я несу за них ответственность. И это большая часть культуры средневековья, когда мужчина несёт ответственность за каждую женщину. Если папа умирает, а у мамы нет братьев, главой семьи становится старший сын. Поэтому сейчас женщины хотят получить от властей какую-то защиту.

— С такими взглядами вам было бы тяжело остаться в Америке.

— В Америке я так не думал. Только жизнь в России открыла мне на это глаза.

Когда я жил в США, был убежденным чайлдфри** и атеистом. А потом я приехал в Казахстан. Однажды я говорил с местными подростками на тему жены и детей, и они у меня спросили: «А с кем ты будешь жить, когда состаришься? Кто тебе будет помогать?» И на тот момент я об этом вообще не задумывался. И я понял, что не хочу окончить жизнь в доме для престарелых с деменцией, когда негры будут бить меня, чтобы я быстрее переодевался.

Русские и казахские дети открыли мне на это глаза. И теперь я хочу задать тот же самый вопрос 20-летним россиянам: «Как вы будете жить в старости? Вам нравится нынешняя пенсия? Чем больше у тебя детей, тем больше у тебя будет помощи». То же самое касается женщин. Почему бабушки собирают банки и продают какую-то мелочь на рынках? Потому что у них детей нет. Рожайте ради себя.

— Вы сейчас рассуждаете в духе: «Кто тебе стакан воды принесет в старости». Но ведь дети приносят любовь, счастье и радость.

— Да. Но любовь — это абстрактное чувство, которое может поменяться. Сколько женщин раньше говорили мне «Я тебя люблю», а теперь они меня ненавидят. Если вы хотите, чтобы вас кто-то любил — рожайте детей. Потому что дети готовы простить многие наши грехи.

— Когда мы приезжаем в детские дома, дети, у которых живы родители, но ведут асоциальный образ жизни, пьяницы, никогда о них не заботились, били, оставляли на морозе, самые настоящие уроды — дети их всё равно любят.

— Вам нужно быть очень плохим человеком, чтобы свои дети вас не любили. Другое дело, что наши СМИ не говорят о хороших моментах, связанных с рождением детей — только о негативных. «Я не смогу тратить деньги на свои желания», «Я не смогу поиграть в компьютер», «Я не могу спокойно поехать в отпуск на две недели, чтобы кайфовать за свои деньги». И эти минусы от рождения детей — везде в СМИ, как дети могут ограничивать вашу жизнь. Но рождение детей заставило меня развиваться. Нужно говорить, что дети помогут вам стать взрослее, успешнее и эффективнее.

— Может быть, ваши радикальные взгляды связаны с тем, что у вас было тяжелое детство и вам не хватало любви?

— Вы разговариваете с мужчиной под запись о любви? (смеётся) Хотите говорить со мной о любви?

— А что, про ценности с вами говорить можно, а про любовь — нет? Разве любовь — не ценность? Я же не говорю о любви между мужчиной и женщиной. Бог есть любовь.

— Вы же женщина, а я — мужчина.

— Достоевский тоже писал о любви, он был мужчиной.

— Я не помню, чтобы Достоевский где-то писал: «Нам всем просто нужна любовь и счастье».

— Ваш Джон Леннон пел All you need is love (Всё, что вам нужно — любовь. — Прим. ИА Регнум).

— Джон Леннон — п***р (человек нетрадиционной сексуальной ориентации. — Прим. ИА Регнум). Это один из самых эффективных борцов с традиционными ценностями. «Битлы» хорошо, ножом ударили по всем ценностям.

— А почему, говоря о традиционных ценностях, мы должны стесняться говорить о любви?

— Потому что я традиционный мужчина. Говорить о любви — это не про меня. Мне нужно быть сильным.

— Вы не хотите говорить об этом, потому что вы на самом деле — мягкий человек. Я вижу.

— Почему вы меня оскорбляете?

— Я не оскорбляю. Мягкий — это оскорбление?

— Это классическая манипуляция. Я говорю: «Я не хочу это обсуждать», а вы говорите: «Ты слабак».

— Я не говорила, что вы слабак.

— Кстати, это хорошая тактика по поводу традиционных ценностей. Когда другие нападают на наше мужество, у нас включаются инстинкты и мы реагируем на это жестко. И если бы мы через СМИ стали осуждать слабаков и маменькиных сыночков, у нас было бы меньше проблем с рождаемостью и с семьями.

— А когда вы начали задумываться о проблеме рождаемости в России? Да, у нас не самые высокие показатели демографии, но это случилось не сейчас. Но когда Владимир Владимирович указал на низкую статистику, депутаты и чиновники побежали говорить о демографии, хотя до этого было то же самое.

— В СССР — нет. В СССР, несмотря на маленькие квартиры, люди рожали детей, потому что у них был другой менталитет. А сейчас у нас либерализм, когда надо жить для себя. Что вам скажет любой психолог в Москве? «Делайте то, что вам приятно, всё ради себя». А традиционные ценности говорят, что надо жить ради своей семьи, ради Бога и ради других людей. Твои хотелки должны быть на последнем месте.

— А вам что ближе?

— Конечно, традиционный вариант. А вы не хотели бы, чтобы у вас был муж, который бы ставил себя на последнее место, несмотря на свое состояние, и делал бы всё ради вас и ваших детей. Может быть, это и есть настоящая любовь. Поэтому я понимаю любовь лучше, чем вы.

— Наверное, я это не оспаривала. Хочу вас спросить о начале СВО. Вы давно жили в России, когда она началась. Это стало для вас неожиданностью?

— Да, потому что долгие годы при малейшей угрозе от Запада Россия постоянно отступала, а 24 февраля всё получилось наоборот.

— А почему, на ваш взгляд, после объявления мобилизации многие побежали из страны?

— Потому что у них были экономические связи с Западом. Вы знаете, как я взял в ипотеку квартиру в Москве? Потому что у одного чувака были связи в Лондоне и ему нужно было срочно продать жилье. Он сбежал, чтобы дальше зарабатывать деньги. Мне это оказалось очень выгодно.

Я брал интервью у Владимира Седова — основателя частного города Доброград. Он сказал, что концепция его города отличается от остальных тем, что в другие места люди едут для работы на предприятия, экономические мотивы, а в его город люди едут просто жить.

То есть не надо думать, что все уехавшие после СВО — предатели, иноагенты. Просто Запад давал им ресурсы. Экономика определяет, где им жить.

— Вы понимаете этих людей?

— Понимаю. Если человек — настоящий либерал, зачем ему жить в России и слушать таких дебилов, как я, которые вещают о традиционных ценностях? Пусть уезжает.

— Вы думаете, эти люди на Западе могут найти свой либеральный рай?

— Есть же разные оттенки либерализма. Если они хотят найти реальный либерализм, их ждет судьба Павла Дурова. А постмодернистский либерализм, когда ты можешь идентифицировать себя как трансгендерную кошку, они найдут. Российские либералы в основном хотят видеть классический либерализм, а его на Западе нет, он мертв.

— Вы в своей книге, говоря о свободе и бегстве либералов, писали, что их взгляды на жизнь не совпадают с коллективным представлением людей в России. Поэтому им здесь плохо.

— Конечно. Свобода по Тиму Керби — это когда ты согласен с обществом.

Если бы я был страстным мусульманином и поехал в Саудовскую Аравию, я бы отличался от арабов внешне, но мне бы там было хорошо. Там же всё в гармонии с исламом. Они даже строят халяльные квартиры с двумя входами, когда ты можешь прийти к хозяину в гости, не видя его жену. Все праздники отмечаются правильно, нигде нет свинины и алкоголя.

Для российских либералов Запад показывает общество, с которым они больше согласны. А если ты не согласен с обществом, у тебя это на каждом шагу будет вызывать раздражение.

Мне не нравится та форма либерализма, которая установилась у меня на Родине. И я почти полностью согласен с обществом в России. Хотя в России тоже есть либерализм с оттенками советского менталитета, которые мешают вам встать и реализовать русскую мечту.

— А как американцы относятся к тому, что США поставляют оружие на Украину, чтобы убивать русских?

— Советский Союз во время холодной войны тоже поставлял Вьетнаму автоматы Калашникова, которые убивали американских солдат.

— Да, но сейчас речь идет о нанесении ударов американскими ракетами по российской территории. Америку никто не бомбит.

— Это не имеет значения. Во-первых, страны всегда экспортируют оружие. Во-вторых, Россия поставляет оружие Ирану, который нападает на Израиль, где живут два миллиона граждан Америки. Вообще, граждане США не задумываются, что их страна развязала войну России и Украины. Они задумаются об этом только в том случае, если Россия сделает хорошие фильмы и компьютерные игры, где об этом будет говориться.

Может быть, вы ждали от меня другого ответа. Но в геополитике всегда побеждает не тот, кто прав, а тот, кто сильнее.

— А эта идеология смерти на Западе — чайлдфри**, ЛГБТ*, эвтаназия, смена пола у детей — это действительно такое массовое явление?

— Я вам приведу данные социологических исследований независимых организаций накануне президентских выборов в США: 60–65% были за Трампа, 35–40% — Харрис. В реальности вышло примерно так же. То есть три американца выступают за более традиционную Америку, один об этом не задумывается, а один это поддерживает. Но их всё равно миллионы. Одна пятая Запада — это очень много. А внутри Вашингтона 92% проголосовали за Камалу.

— Вы говорили, что несколько тысяч американцев эмигрируют в Россию каждый год. Они пишут вам много писем, но вы не успеваете отвечать. Если они сейчас спросят вашего совета, нужно ли им переезжать в Россию, что бы вы ответили?

— Никто не спрашивает у меня совета. Америка — это страна индивидуалистов. Люди сами решают, что делать. В основном они интересуются у меня деталями жизни в России. А переезжать или не нет — никто не спрашивает. Это не американский стиль мышления.

— Вы говорите то «мы», то «вы». Почему?

— Вообще, слово «мы» я говорю, когда рассуждаю о трех категориях: американцы в целом, белые американцы и русские. Я в себе это всё сочетаю.

— По вашему мнению, что такое свобода?

— Согласие с обществом.

— А если человек не согласен?

— Раздражение будет каждый день, на каждом углу.

— Вернусь к теме дальнобойных ударов. Вы не пожалели, что приехали в Россию? Вдруг нас будут сильно бомбить.

— Какая разница?

— Тут бомбят, там не бомбят. Там можно жить, а здесь можно погибнуть. Вот и вся разница. По-моему, большая.

— В Америке я бы уже сдох. Во-первых, меня бы там заставляли делать инъекции от ковида. Во-вторых, у меня высокий холестерин, а американские продукты — совсем вредные. Там бы я точно не смог играть в американский футбол на профессиональном уровне. Шанс на то, что конкретно на меня в России упадет бомба, гораздо ниже вероятности умереть в США.

— У вас есть выбор, вы можете решать, где жить. Я не уеду: почему я должна уезжать? Это моя страна. И все трудности, которые выпали на ее долю, я хочу переносить вместе с ней, как настоящая гражданка. А у вас есть такое чувство к России?

— Я останусь здесь. Оформлю военный билет. Да, я старый. Да, у меня проблемы с суставами, колени не работают. Если надо будет воевать, я пойду на фронт. Но если будет война, то это уже будет Армагеддон.

— Надеюсь, что до этого не дойдет — мир наступит раньше.

* Международное общественное движение ЛГБТ признано экстремистским и запрещено в РФ.

**С 4 декабря 2024 года в России действует законо защите от пропаганды осознанного отказа от деторождения — чайлдфри.