С самого утра на Кунцевское кладбище Москвы в воскресенье подтянутся теперь уже седовласые мужчины, которые юношами и мальчишками восторгались его талантом. К тому времени, когда на кладбище приедет его сестра Татьяна Борисовна, погост будет очищен от снега, а могила покрыта цветами. Подъедет и лучший друг Александр Николаевич Мальцев. Все больше грустный в последнее время, постоит в сторонке в одиночестве, поговорит с болельщиками…

В этот день невольно всплывет банальная фраза: «Что было бы, да если бы он дожил до этого времени?». Вспомнятся Высоцкий, Шукшин, Даль, Гагарин и многие другие гении, которые ушли, не дожив до «тихой старости».

Комета на то и комета, чтобы ярко пролететь по жизни и сгореть, когда ее светлый путь становится наиболее ярким и ослепительным. Неважно, космическая, поэтическая или хоккейная.

Даже не примета, а планида на Руси такая. Злобная, душу раздирающая. Гении в нашей стране, как правило, не умирают в окружении семей, в той самой кровати, к которой подносится тот самый стакан воды, а родственники в отдающих банальностью некрологах, как в Америке, пишут «о том, каким заботливым отцом, мужем, другом он был».

Наши гении в возрасте Христа разбиваются в автокатастрофах, в небе, умирают в сердечных муках во время съемок. В одиночестве гостиничных номеров или июльской духоте квартир. Истязая себя, проходя через такую адскую боль, что другой бы, в самом начале закричал — «Постойте. Хватит».

За все, за неимоверную любовь народную, за славу людскую приходится платить. Как те поэты, которые по Башлачеву, «ставят» после своих строк «знак кровоточия». Можно сутками пересматривать Суперсерию 1972 года. Но ничто не скажет об этой самой эпической серии в истории хоккея красочнее и трагичнее, чем кровавая полоса на льду, текущая из конька Харламова, которого чумной «всадник без головы» канадец Кларк бил лезвием конька по голеностопу, не в силах в честном бою противостоять русскому таланту.

Валерий Харламов, такой родной Валера, ушел в то время, когда человек был человеку друг, товарищ и брат. Когда души людские были нараспашку, когда мир и люди в нем не смотрели друг на друга злобными глазами, замыкаясь в себе. Когда чувства человеческие еще не «обайфонились» и не «обайпадились». Когда этот мир еще не ушел в «сети, паутины и гаджеты». Не занялся накопительством, все больше утопая в жадности и мещанстве.

Когда блондинка в четвертом ряду, (великая образная фраза Тарасова: хоккеист должен видеть не только площадку, но и блондинку, сидящую в четвертом ряду) приходила во дворец спорта, чтобы влюбленными глазами насладиться их игрой. А не показать свой макияж и «брюлики». Простите автора за такую образность. Наболело.

У Харламова, Мальцева, их товарищей на льду не было миллионов долларов. У них были миллионы сердец, которым они дарили свои веру, надежду и любовь. Было огромное море любви одной шестой части земли. От Ашхабада до Мурманска, от Тбилиси до Владивостока. О котором мечтают миллионы, но в котором купаются действительно всенародные любимцы.

источник: cdnimg.rg.ru

На льду и вне льда они зажигали так, что гремела Москва и в ней поднимался ветер.

Насколько страстным по-испански на льду, настолько сердечным, настоящим «бессеребренником» был Харламов в жизни. Балагур, весельчак, лучший танцор сборной СССР и курортного побережья («Если идешь по Адлеру и слышишь, играет „От зари до зари“, значит Харлам там», — признавался автору этих строк Александр Мальцев). Харламов вместе с тем оставался удивительно скромным и застенчивым человеком. Но все куражи и стеснительность «отлетали», как шайба от клюшки, едва он выходил на лед.

Там на ледовой площадке в сборной СССР по хоккею властвовал дух победителей. Передавшийся спортсменам от их отцов, одолевших коричневую чуму. Они были один за всех и все за одного. На ледовых площадках планеты они бились за свой дом и семью. За товарища, что был рядом. За свою великую Родину. За ее алый стяг. В Северной Америке времен не чета нынешнему, идеологического противостояния, им плевали в лицо, когда они выходили на площадку. А они получали кайф, наблюдая, как самые истеричные недоброжелатели встают со своих мест, когда вверх, в честь их побед поднимается тот самый алый стяг.

Чем больше проходит времени с момента его ухода, о Харламове все больше вспоминают не только как о великом спортсмене, но и как о человеке, который умел дарить радость людям. О широте харламовской души, его обаянии, радушии можно говорить часами. О том, как в буквальном смысле снимал с себя рубашки и куртки, отдавая ближнему. Как покупал на суточные заграницей не дефицитные шмотки для перепродажи. А сувениры, дорогие пластинки и дарил близким. Как мог в ночи примчаться на помощь товарищу — ныне прославленному спортсмену и одному из лучших защитников в истории хоккея, через всю Москву, выручая его, попавшего в аварию.

Ведь Валерий Харламов и жил для того, чтобы помогать и дарить радость людям. Прожил до боли мало, но как. Василий Шукшин как-то сказал о Сергее Есенине: «Вот жалеют: Есенин мало прожил. Ровно — с песню. Будь она, эта песня, длинной, она не была бы такой щемящей. Длинных песен не бывает…». Это и о Харламове.

Мы то с вами знаем: легенда обязательно находит продолжение. В России обязательно родятся новые хоккейные таланты. В Москве, Сибири, на Урале. Но в славном ряду предшественников и продолжателей Валерий Борисович Харламов навсегда останется нашим уникальным хоккейным гением. Нашей самой ослепительной хоккейной кометой. Равной которой вряд ли когда-либо будет.