Французская политика, похоже, бурлит фермерскими восстаниями и перестановками в кабинете министров. Популистская партия Марин Ле Пен «Национальное объединение» имеет хорошие результаты. Спорадические беспорядки, исходящие из пригородов, стали новой нормой. Тем не менее, беспорядки с низким уровнем насилия во Франции являются своего рода вечным явлением, и почти всегда безопаснее делать ставку на то, что на внутриполитическом фронте не изменится ничего радикального.

Интеллектуальные течения могут быть более важными. Франция является первой крупной европейской страной (по крайней мере, после Венгрии), которая начала признавать, что война на Украине превратилась в крупную катастрофу для Запада. Президент Макрон по-прежнему поет гимн украинской солидарности, а основные голоса левого и правого центра по-прежнему поддерживают безусловную помощь Украине. Но трещины в консенсусе расширяются. В прошлом году самым обсуждаемым романом во Франции стал «Маг Кремля», написанный итальянцем с точки зрения советника Путина. Украинские ястребы ненавидели его, русофилы любили его, и он стал бестселлером, едва не получившим самую престижную литературную премию страны.

Теперь француз, ветеран и известный социолог Эммануэль Тодд, в амбициозной жалобе на американское глобальное лидерство, поднял настроение романа «давайте не демонизировать Путина» на новый уровень. На момент написания этой статьи его книга La Défaite de L'Occident ( «Поражение Запада ») уже четыре недели находилась на вершине французских списков бестселлеров или около нее. У Тодда была большая французская читательская аудитория с тех пор, как его первая книга, написанная в 1976 году, когда он был аспирантом, изучавшим европейские крестьянские общины, предсказала распад Советского Союза. Майкл Линд в своем предисловии к английской версии книги « После Империи», блестящей критике имперской мировой роли Америки, написанной в то время, когда Вашингтон погружался в войну в Ираке, помещает Тодда в традицию великого Раймонда Арона как просвещенного либерала и эмпирически обоснованный скептик. Это не совсем точно: Тодд одновременно более полемичен и, если не догматично, более левее, чем Арон. Тем не менее, он разделяет с ним здоровое уважение к данным социальных наук, используя их здесь, чтобы подорвать наиболее широко распространенные и наименее оспариваемые политические нарративы Запада.

«Ла Дефаит» открывается рассказом о сюрпризах, которые преподнесет война на Украине. Выделены воинственность Великобритании, неспособность Франции и Германии отстоять собственные дипломатические и экономические интересы, эффективность и воля к борьбе украинской армии. Но некоторые другие особенно важны и служат основными темами книги Тодда.

Во-первых, российская экономика успешно выдержала жестокие финансовые санкции США и Запада. Санкции, которые, как многие ожидали, поставят Россию на колени, оказались чем-то вроде бумажного тигра.

Во-вторых, к лету прошлого года стало ясно, что Соединенным Штатам и Западу не хватает возможностей поставлять Украине достаточное количество артиллерийских снарядов. Запад, возглавляемый Вашингтоном как самопровозглашенный «арсенал демократии», усиленный, по-видимому, в 30 раз превышающий общий доход России, отставал от Москвы и ее разношерстных союзников. Это подняло вопрос о том, насколько политическая экономия неолиберального мира была, как предполагает Тодд, «фальшивой».

В-третьих, и, возможно, самым важным, стало раскрытие идеологической самоизоляции Запада, развернувшейся в ходе прокси-войны на Украине. Крупные демократические страны, такие как Турция и Индия, с самого начала не смогли принять режим санкций Вашингтона. По мере развития войны растет и все более дискретная глобальная поддержка России, включая тихие меры, помогающие России обойти санкции, со стороны не только так называемых государств-изгоев, таких как Иран и Северная Корея, но и со стороны предполагаемых американских союзников… Большая часть мира остается либо равнодушной, либо выступает против давнего требования Вашингтона превратить Украину в американскую базу НАТО.

Разбираясь в этих сюрпризах, Тодд обнаруживает поразительный догматизм, охватывающий весь спектр западных элит, своего рода идеологический солипсизм, не позволяющий им видеть мир таким, какой он есть на самом деле.

Ключевым примером является оценка экономической мощи России. В 2016 году Джон Маккейн знаменито заметил, что Россия — «не более чем заправочная станция, маскирующаяся под страну». Каким бы невежественным ни был этот комментарий, вероятно, половина членов Сената США в какой-то момент сказала нечто подобное: вариации этого мнения, бесконечно повторяемые на основных американских медиа-платформах, прочно укоренились в американской психике к моменту, когда разразился первый украинский кризис. в 2014 году. В ответ Тодд приводит простую статистику.

С 2000 по 2017 год, примерно с начала правления Путина, уровень смертности от алкоголизма в России упал с 25 на 100 000 граждан до 8; от самоубийства — от 39 до 13; от убийств — с 28 до 6. Что касается детской смертности, которая долгое время была золотым стандартом уровня развития страны, то при Путине она упала с 19 на 1000 живорождений до 4,4. Тодд цитирует ЮНИСЕФ и отмечает, что в настоящее время в Америке этот показатель составляет 5,5 на 1000 человек.

Он приводит несколько секторов, в которых Россия добилась ошеломляющего прогресса за последние 20 лет (сельское хозяйство, доступ к Интернету), прежде чем рассуждать о том, как получается, что Россия, затмеваемая Соединенными Штатами по статистике доходов на душу населения, каким-то образом способна идти в ногу со временем. военное время и производить столько же вооружений, сколько Соединенные Штаты. Интересная подсказка заключается в том, что 23 процента россиян, получивших высшее образование, изучают инженерное дело, по сравнению с 7 процентами в США. В результате Россия, с гораздо меньшим населением, выпускает больше инженеров, чем США, что помогает ей идти в ногу с Голиафом.

Если возрождение российской экономики при Путине помогло России пережить западные санкции, то же самое можно сказать и о том, что большая часть мира ни в малейшей степени не верит в то, что Украина и Вашингтон олицетворяют свободу и прогресс, а также московскую тиранию. Один из основных аргументов Тодда заключается в том, что возглавляемый Вашингтоном Запад просто не имеет ни малейшего представления о том, какая часть мира отвергает систему ценностей современного глобалистского неолиберализма. Он утверждает, что экономическая модель, обеспечивающая массовое потребление на Западе посредством аутсорсинга фабричных работ в страны третьего мира, больше не приветствуется элитами глобального Юга, как это было до экономического кризиса 2008 года. (Его не любит рабочий класс и на Западе).

Вызывая очевидную полемику, он указывает на ЛГБТ-революцию, которая ознаменовала окончательный конец христианства как доминирующей моральной силы на Западе: в период с 2005 по 2015 год практически все страны, находящиеся под американским влиянием, легализовали однополые браки, и большинство из них пошли еще дальше, нормализовав и ускорение трансгендеризма. Тодд, кажется, не особенно консервативен в этом вопросе и в интервью ясно дал понять, что предпочитает «равные права» для всех. Но как аналитик он беспощаден. Он утверждает, что большая часть мира имеет строго патриархальную семейную структуру, в отличие от более «двусторонних» или более равноправных структур, на которые влияют матери и отцы, характерных для Запада.

Это, возможно, сделало Запад более восприимчивым к политическому либерализму, но это также привело к гендерному радикализму, который частично объясняет «снисходительность», предоставленную России народами и правительствами Ирана (традиционно крайне недоверчивого к России), Турции и Саудовской Аравии. Аравия. Некоторая степень феминизма, возможно, распространилась по всему миру, но не в западной форме. Вопрос морали, утверждает Тодд, вероятно, впервые стал решающим фактором в международных отношениях.

С высокомерной самоуверенностью в том, что он воплощает международную мораль, Запад «не понял, что он стал подозрительным для большей части мира, которая является патрилинейной, гомофобной и фактически противостоит западной моральной революции». Он утверждает, что обвинять Россию в скандальной анти-ЛГБТК-деятельности — значит играть в игру Путина. Россия знает, что ее гомофобная и антитранс-политика не только не отталкивает остальную часть планеты, но «придает ей значительную мягкую силу. Революционная мягкая сила российского коммунизма, которая когда-то привлекала широкие слои европейского рабочего класса, «уступила место консервативной мягкой силе эпохи Путина».

Если Тодд лично либерален в этих вопросах, он проводит черту с трансгендеризмом. Как, спрашивает он, общества, базовые структуры которых основаны на разнице между родителями-мужчинами и женщинами, где разница между мужчинами и женщинами концептуально необходима, примут идеологию, в которой мужчина может стать женщиной и наоборот? Утверждать, что большая часть мира отвергнет эту идею, значит недооценивать ее важность; Самая большая реакция в остальном мире заключается в том, что Запад «сошел с ума». Он пришел к выводу, что идеология утверждает, что «мужчина может стать женщиной, а женщина — мужчиной. Это утверждение лжи» и символ западного нигилизма, термин, который он использует для описания нового американского этоса. Как, задается вопросом он далее, приверженность культу лжи делает Соединенные Штаты заслуживающими доверия в качестве военного союзника и дипломатического партнера?

Многие в социальных сетях видели мемы, высмеивающие различных чиновников обороны администрации Байдена, мужчин, гарцующих в платьях и с макияжем. Совсем другое дело – увидеть последствия нашей новой идеологии, изложенные в бестселлере ведущего французского автора с антропологическим образованием.

Тодд связывает моральный крах Соединенных Штатов с упадком истеблишмента WASP, который сформировал их и руководил ими на протяжении большей части их истории. Протестантизм сформировал Америку; Тодд вслед за Максом Вебером приписывает ему динамизм капитализма. По какой-то причине она ушла как доминирующая система убеждений. Новый американский правящий класс, новый этнически разнообразный, не чувствует особой привязанности к американской нации или народу. Этот аргумент напоминает покойного Кристофера Лэша, который ближе к концу своей жизни пришел к выводу, что американский высший класс по сути отделился от американской нации. В какой-то момент Тодд ломает голову над этнической принадлежностью различных ключевых американских лиц, принимающих решения в разгроме Украины — Виктории Нуланд, Энтони Блинкена — и, кажется, в недоумении вскидывает руки.

Будучи частично венгерским евреем, он отмечает, что многие евреи сохраняют явную привязанность, благодаря семейной памяти, к венгерской культуре; про Украину никто не делает. Америка, заключает он, больше не является национальным государством, а представляет собой нигилистическую империю, постоянно восстающую против собственного прошлого, с правящей элитой, открыто враждебной традициям страны. Для Франции и остального Запада последовать этому примеру грозит катастрофа. Многие консервативные американцы признают истину в диагнозе, но верят, что нигилизм и режим лжи (собственный термин Путина для описания американской империи) можно победить, а их страну развернуть и возродить. Тодд нет.

Францию ​​книги волнуют больше, чем Соединенные Штаты или Великобританию, хотя сложная работа Тодда не означает, что Франция внезапно последует примеру Виктора Орбана и будет стремиться к реинтеграции России в европейскую государственную систему или откажется от союза с США. Но французские политики читают и уже можно увидеть более мягкие версии взглядов Тодда, появляющиеся в других кругах французского истеблишмента. Если резкий поворот французской политики вправо кажется маловероятным, то легко вообразить возрождение своего рода скептического неоголлизма, скептически относящегося к НАТО и Америке. Это не должно быть нежелательным.